Письма с фронта.

ПИСЬМО СЕДЬМОЕ"Написанное в пути. Дорогая мамочка! После того, как я испытал большую радость от нашей встречи, тут же неожиданно наступило и прощание,-я снова оказался оторванным от вас, а вы от меня. Не могу передать словами то счастье, которое подарил мне Бог-в субботу приехал ко мне отец, а потом и Дорле! Я и не думал, что буду так радоваться. Мы все плакали от этой встречи. Это был апогей моего счастья. Я мечтал об этой встрече, и она свершилась! Никогда в жизни я не был так счастлив, как во время этого нашего семейного свидания! А мы думали, что я снова тебя увижу, но уже в Бреслау,-нам выпал другой маршрут. А мы вместе с Дорле мечтали, что увидимся с тобой еще раз в Бреслау. Теперь Дорле готовит мне вкусные бутерброды, а я пишу. На душе радостно и спокойно. Дорогая мама, я представляю, как ты будешь переживать от того, что не увидишь меня в Бреслау. Будешь очень ожидать, а я не появлюсь перед твоими глазами... Но через шесть-семь недель, как нам обещали, у меня будет шестнадцать дней отпуска. Так что увидимся еще, не горюй! Теперь я заканчиваю писать. В конце я посылаю тебе свой поцелуй. Твой благодарный сын Гюнтер".

 

ПИСЬМО ВОСЬМОЕ"Данциг-Лангфур, 3 ноября 1944 года. Дорогая сестричка моя Дорле! Получил твое милое письмецо с большими приветами, и я очень рад, что ты ответила мне тотчас. Ты так поступаешь всегда, за что я очень благодарен тебе. Я рад, что ты благополучно добралась домой. Как ты поняла из предыдущих моих писем, мне брать пример с тебя не всегда удается-катастрофически не хватает времени писать. Я не забыл о дне рождения папы и мамы-послал им письмо с поздравлениями. Дорогая Дорле, сегодняшний день-свободный день! Но утро началось страшно... Его омрачило трагическое происшествие. Один солдат дезертировал из воинской части. Даже не дезертировал, просто отлучился на некоторое время то ли к девушке то ли за продуктами я не знаю... Его схватили, привели в расположение воинской части. Через некоторое время нас построили в длинную шеренгу на плацу. Мы не знали для чего нас построили. А потом вывели того парня. Его поставили к стенке. Он ничего не понимал, у него был растерянный вид. Офицер подал команду, и взвод солдат поднял на изготовку оружие; начали целиться в него. Мы думали, что этот цирк только для того, чтобы напугать беглеца, но мы жестоко ошиблись... Офицер отдал новую команду:"Огонь!"- и раздались выстрелы. Солдат, как подкошенный упал на землю... Его расстреляли на наших глазах. Это ужасно было видеть. У нас у каждого в душе поселился страх и недоумение. Он в прошлом году уходил из подразделения и бродил по протекторату вместе с террористами. Его потом предупредили, дали год на исправление. Он был веселым парнем, правда, имел пристрастие к рому. У каждого из нас остался тяжелый осадок на сердце. Тяжело было видеть как все это происходило. Этого забыть никак нельзя. А потом ночью мне приснился сон, и как будто вместо того парня стоял у стенки я. Когда в меня начали целиться, я закричал... А закричал уже наяву, разбудив всю казарму... И до утра я уснуть так и не смог. Сегодня я решил дописать тебе письмо. Находясь в казарме, мы все бросились в воспоминания о гражданской жизни...

 

Каждый рассказывал что-то интересное о себе, о первой любви, о первых свиданиях...Рассказывал и я. Рассказывал о тебе, дорогая Дорле. Получился отличный вечер воспоминаний о прошлой жизни. Дорогая сестричка! Ты писала, что все же хочешь выслать мне сигареты. У меня к тебе просьба: лучше сохрани сигареты, и отдашь мне их тогда, когда я буду в отпуске. Это ты сделаешь для меня, не правда ли? Я же тебе сообщал, что могу прибыть в отпуск. Но ты все же решила их выслать? Хочешь меня обрадовать раньше времени? Что ж, буду ждать, спасибо! Служба у меня идет нормально. Мы за это время возмужали, выглядим, как дикие и сильные кабаны. Но сейчас на улице сыро, а нам приходится ползать на четвереньках по земле. Но нужно держать казарму в чистоте и порядке,-как "хорошо" быть солдатом! Вчера я, дорогая Дорле, получил почту от мамочки. Она прислала мне маленькую картинку в красивой рамочке. Я очень этому радовался. Нас сфотографировали здесь же в казарме для солдатского удостоверения. Мне интересно какой я получусь на фотографии,- наверное с глупым и смешным лицом. Нам должны дать по три фотографии. Однако я не знаю, кому их послать-матери или тебе, или кому еще. Дорогая моя маленькая Дорле! Я буду закругляться потому что очень устал, слипаются глаза. Думаю ты не обидишься за краткое письмо. Завтра мне предстоит тяжелый и напряженный денек, так что нужно набраться силенок. Итак,спокойной ночи и-поцелуй от братика. Как нам говорили, когда мы шли спать? "Спокойной ночи!" Доброй ночи и тебе, моя нежная, красивая и лучшая в мире сестренка! А мой тебе приказ и наказ-отбрось черные мысли, не будь грустной, моя черно-коричневая девочка!"

 

ПИСЬМО ДЕВЯТОЕ "Данциг-Лангфур, 5 ноября 1944 года. Дорогие родители и Берни! Сегодня я решил снова написать вам письмо. Только что прибыл со стрельбищ, хорошо поел. На сей раз у нас был картофель в мундире, мясо и морковный сок. Вкус, доложу я вам, получился зубчатый. Дорогая мамочка! Получил твое милое письмо, за что премного благодарен, а особенно за твою фотографию. Удивился, что так хорошо выглядишь на фотографии. Сегодня мы стреляли первый раз с МГ-42 и МГ-34, и стреляли отлично. Этому мы обязаны научиться. Потому что если враг нас атакует, то мы уже сможем сдержать натиск, и будет меньше потерь с нашей стороны. Так нам говорят командиры. Занимаемся также спортом-бегаем по замкнутому кругу. Мы учились менять ствол и затвор. Я успеваю произвести замену за 31 секунду, но надо это сделать еще быстрее. Но это так, к слову. Продолжаю писать дальше. Хотя уже половина десятого, но я должен закончить тебе письмецо. Мы часто занимаемся наведением порядка в своих казармах. Командиры требуют, чтобы в шкафах и в самой комнате был идеальный порядок. Пока это мы делаем не совсем охотно, и не всегда удается получить благодарность за старание. Но свои комнаты мы содержим вполне чистыми. Я сижу за столом, покрытым обойной бумагой, на столах вазы с пестрой осенней листвой, и ветки вечнозеленого дерева. Две пепельницы, на каждой по одной сигарете и коробка спичек-персонально каждому. Мы также украшаем и наши шкафы. Дорогая мамочка! Я начал ходить на курсы автомобилиста. В пятницу, наверное, мы отправимся на полигон для практических занятий. Я радуюсь, потому что там мы получим хорошее оружие. Будем обустраивать территорию. Там мы поселимся на частных квартирах, и, думаю, что питание будет еще лучше, чем здесь, где мы находимся постоянно. Мамочка, а вчера мы подстрелили молодую куницу. Это было прекрасное животное, на ней мягкий и крепкий мех. Куница спустилась в котлован глубиной в два метра и не хотела выходить наружу. А мы наблюдали, как она высоко ползала по крутым откосам, с огромной быстротой мчалась вниз, а затем снова

 

...наверх... Все же адрес Иоахима ты мне пришли. Не знаю, кто из нас более счастлив. Да, вот еще что. Я очень благодарен отцу за то, что он прислал мне войлочные стельки в сапоги. Они мне очень пригодились здесь, потому что в горах уже начинаются холода. Когда мы приходим на наше место-полигон, то с высоты горы открывается прекрасная панорама. До самого горизонта просматривается Балтийское море. Можно увидеть много кораблей, которые идут по своему курсу, подводные лодки, крейсера, грузовые суда, торговые корабли и много других плавучих средств. Этим видом любуются все, потому что от этого нельзя отвести глаз. В этом есть нечто прекрасное, и в то же время тревожное, зловещее, готовое прийти в любой момент в движение... Из каждого плавучего средства исходит угроза смерти другим... И сами подвержены нападению врага... Извечное соревнование-кто кого... Но я не вижу военную армаду, я вижу море, облака, чайки над водой, солнце, которое то появляется, то вновь прячется в серые облака... Это меня больше всего и привлекает. Небо и земля, что создал Бог. Они вечны, а мы... Если я имею хотя бы несколько свободных минут, то прихожу сюда и любуюсь панорамой, которая открывается перед моими глазами... Я забываю и о войне, и о том, кто я есть, чего хочу, кем останусь в памяти родных и близких... Морской пейзаж превращает меня в бестелесное существо, и в душе рождается умиление и радость, и я чувствую себя таким беззащитным и возвышенным, что чувствую, как до моей головы дотрагивается рука Всевышнего... Все мои ощущения нельзя выразить словами,-это выше человеческого понимания, это подвластно только душе. Сожалею только, что я не художник,-так хочется запечатлеть все это, и все для того, чтобы пейзаж потом напоминал мне об этом мимолетном хорошем настроении... Теперь, с твоего разрешения я заканчиваю писать. Наверное, написал тебе, то о чем не надо было писать, но... Ничего с собой не могу поделать-душа моя ранена, а крылья подрезаны... И никогда мне уже не взлететь в небо, как некогда в детских снах... Я очень устал сегодня,

 

...и полагаю, что написал достаточно подробно о себе. Таким образом, я написал тебе целый лист. Если что лишнее, извини, это часть моей исповеди. Главная исповедь-впереди. Очень хочется, чтобы она состоялась. Итак, позволь пожелать тебе спокойной ночи и поцеловать тебя. Твой Гюнтерик."

 

ПИСЬМО ДЕСЯТОЕ"Данциг-Лангфур, 11 ноября 1944 года. Дорогая сестричка! Сегодня, в воскресный день, я решил написать тебе несколько строк. Мне очень хочется писать тебе, думаю, что и ты настроена так же... Дорогая Дорле! Я не ленюсь писать, даже наоборот, имею огромное желание делать это,- но, к большому сожалению, практически нет ни одной свободной минуты для этого... Завтра мы опять убываем на полигон, где будем учиться военному делу,-вот там, я думаю, мне удастся выкроить несколько минут для письма. Дорогая Дорле, я посылаю тебе фото-память обо мне. Это единственный раз, когда я здесь фотографировался. Я не искал фотографа за территорией нашего расположения, он сам пришел к нам и фотографировал для канцелярской книги. Поэтому у меня есть большая просьба: передай мое фото матери. Думаю, что она будет очень рада. Я после тебя хочу написать ей. Меня переполняет чувство сыновней благодарности и любви к ней, когда я принимаюсь за письмо. Я стараюсь обдумывать каждое слово, чтобы ей понравилось, чтобы она гордилась мною. Дорогая мамочка, как ей тяжело сегодня! Хочу поделиться с тобой моей маленькой радостью. Мы сегодня прожили очень хороший день. В нашу комнату от нашего старого обер-ефрейтора прибыл увесистый пакет. А в нем яблоки и орехи. Тяжелым он был, потянул килограммов пятнадцать,- и мы полакомились зубчатым угощением. Прекрасные яблоки-с желто-красными боками. Короче, дорогая сестренка, я закругляюсь. Уже скоро десять, и я боюсь, что не успею написать матери. Итак, как всегда,-спокойной ночи и поцелуй от твоего брата Гюнтера".

 

Очень ок! Продолжайте обязательно!

 

"Растенбург, 1 декабря 1941 года. Дорогая Дорле! Выпала свободная минутка, и я сразу же спешу черкануть тебе несколько строк. У меня была разнообразная и тяжелая жизнь, и теперь я приехал в тихую местность отдыхать. Я слышал, что к Рождеству обещали дать отпуск. Но потом, как ведро холодной воды на голову,-отпуск отменили! Вот как оно бывает! Это огромная неудача и печаль. Но, как говорила наша мама, нужно довольствоваться тем, что есть, и находить радость даже в мелочах. Как она была права, наша дорогая и любимая мамочка! А ты для меня сохранила сигареты, как я просил? Передай их, пожалуйста, матери. Я писал ей, что она должна собрать для меня небольшую посылку,-и таким образом ты перешлешь мне сигареты. Или, может, ты их уже выкурила сама? И не поделилась со своим братиком? Шучу конечно... Дорогая Дорле, напиши, как ты. У меня дела обстоят посредственно. Две недели назад в моей жизни произошло событие, из-за которого я чуть-чуть не распрощался с жизнью. Но Бог пощадил меня. Я получил первое "боевое крещение"-участвовал в сражении. Противник напал на меня неожиданно, пытался уколоть штыком. Но я успел увернуться. Мы столкнулись с ним глаза в глаза. Я даже толком не успел разглядеть своего врага, он был намного выше меня ростом. Мы сразились с ним в близком бою, потом перешли в рукопашную. Штык коснулся только моей головы, задел висок. Я чудом спасся. А могло все произойти трагично... Все могло быть, дорогая сестренка! Но я рад, что остался жив! Теперь разреши мне поставить точку в письме. Я очень устал, и из-за всех переживаний меня оставил сон, мучает бессоница. Когда усну, снятся кошмары... Не знаю, как от них избавиться. Уже некоторых моих друзей нет в живых. А я слышу их голоса, мне кажется, что они и не погибли вовсе, а лежат на своих койках и притворились, что спят... Итак,спокойной ночи, и поцелуй от Гюнтера".

 

"Данциг-Лангфур, 6 января 1945 года. Милые мои родители, братья и сестра! Сегодня я получил ваши милые строки, а вчера принес почтальон письмо от дорогого папочки. Рад за вас, рад, что вы живы и здоровы, что у вас есть время писать. Пусть всегда так будет. Для меня же время здесь течет иначе-медленно и трудно. А теперь я напишу вам коротко, как провел свое первое Рождество вдали от вас. Мы находимся у крестьянина, у которого нас расквартировали. Каким чудесным было Рождество! У нас была самая настоящая елка, прекрасный пирог, хозяин даже угощал нас своим кофе. Мы сидели за общим столом, и всем было весело. Хорошим человеком оказался хозяин дома. Мы все сытно поели. А от нашего командования мы получили пакетик печенья, половину рождественского кекса, плитку шоколада, три трубочки леденцов, пакетик конфет и 24 сигареты. Еще напиток-глинтвейн. Таков был приготовлен для нас подарок, отчего должно было подняться и наше настроение. Хотя и не так все происходило, как дома, но у нас всех было такое впечатление, что мы находимся среди родных. Все неплохо, но не так тепло и уютно, как праздновали дома. Я в ту ночь думал о вас, представлял, как вы проводили Рождество. И от этого тепло становилось у меня на душе. На Новый год находился на посту. В моих руках было оружие, и я направил его в сторону юго-запада, туда, где должен приблизительно находиться Бреслау. И я выстрелил от отчаяния в ту сторону, откуда началось зло в моей жизни... Но я подумал одновременно:"А если пуля, не дай Бог,залетит к вам в окно, и столкнется с кем-нибудь?"От этой мысли мне стало страшно, и похолодело все внутри... Дорогая маменька,я сохранил твою прекрасную бандероль,-ты все умело подобрала. Но все же ваш пряник вкуснее всего на свете, и я говорю г-ну Зейлунгу самое большое спасибо. А теперь я прервусь, так как хочу написать и Дорле. До встречи и поцелуй от вашего сына и брата Гюнтера".

 

Тема интересная.А это было последнее письмо?

 

В этих письмах можно проследить за жизнью солдата.За его переживаниями,мыслями и наконец его судьбой.Видно насколько ему тяжело было пережывать армейскую службу.Все-таки суровое было время.Особенно зацепило про друзей.Заинтересовала эта тема.Может кто-нибудь скинет ссылку на подобные темы.

 

От Гюнтера Вейдлиха есть еще два письма. Лично у меня из того, что переведено и может быть опубликовано это несколько писем от Дорле Вейдлих (сл. пом.бортстрелка), несколько писем обер-ефрейтора Р.Хохауза (ее жениха), в основном лирического содержания, несколько писем из Бреслау от отца Гюнтера-Пауля Вейдлиха (фольксштурм) и интервью летчика о полетах над Сталинградом. Постепенно выложу.

 

"3 феваля 1945 г. (без конкретного адреса) Мои милые, братья и сестра! На сегодняшний день я еще подаю признаки жизни. Мне удается еще сохранять свою жизнь. Так что я пока жив и здоров. А как идут дела у вас? Все ли вы вместе? Где размещаетесь, где живете? Вы оставили дом? Вы оставили все, что было в квартире? Я смотрю, как это все это происходит здесь, и очень вас понимаю. Мне очень обидно за все. Вы спрашиваете, где я нахожусь? В том же городе, в котором находятся и русские солдаты. Замок еще находится в наших руках. Этот город упоминался в сообщениях вермахта. Наш экипаж держится смело. От нас недалеко находится река, начальная буква ее названия Н. А сейчас мне пора заканчивать. Валюсь с ног от усталости, надо хоть немного поспать. Итак, до встречи! Целую-ваш Гюнтер. Передайте, пожалуйста, Дорле от меня привет, сообщите, что я вам написал. И вы, и она пишите мне чаще и много. Йоахим, мой маленький брат, хотя и не умеет еще, но также должен написать мне,-иначе я обижусь на него за его лень".

 

За этот замок шли ожесточённейшие бои.Русские солдаты выбили немцев из него,только после того как практически сровняли замок с землёй.Интервью лётчика будет интерестным.Жду с нетерпением.

 

"Мариенбург, 10 февраля 1945 года Дорогие родители, братья и сестра Дорле! Все примите от меня самые сердечные и нежные приветы. Писать мне еще кое-как удается, хотя и с большим трудом. Здоровье мое в норме, чего и вам желаю. Хочу передать большой привет тете и дяде. Теперь я нахожусь в обозе, имею несколько дней отдыха, и потому валяюсь в постели. Здесь не слышны залпы орудий, вой сирен, взрывы снарядов... Хотя ко всему я уже давно привык, и не реагирую ни на что. Где находятся Дорле и отец? Братья вскоре должны мне написать. До встречи, дорогие мои, целую и обнимаю всех. Гюнтер". Просьбу сына и брата мать и Дорле выполнили: написали ему много и подробно. Но, к сожалению, письма, посланные рядовому мотопехоты Гюнтеру Вейдлиху, возвращались назад. А на каждом конверте стоял штемпель с надписью: "Вернуть назад!"

 

в дельте Вислы (на протоке Ногат),

 

Ошибка перевода. В оригинале- Kommando (отряд). Прошу прощения.

 

Рассказ бортрадиста Хе-111 господина Ш. Он жив, проживает в Лейпциге. Фамилию, по известным только ему причинам, просил не упоминать. Рассказ достаточно длинный, поэтому разобью его на несколько частей. "В ноябре, когда мне только исполнилось восемнадцать лет, меня призвали на службу. Освидетельствовался я добровольно, и это было в управлении "Германа Геринга". Как мы гордились, когда шли в красивой форменной одежде! На воротничках у каждого знаки различия. Мы гордились, что принадлежали к высшей элите! Это потом наступило первое разочарование, когда в воздушной роте, в Веймаре, нам поменяли форму-заменили белые воротнички на черные. Я принимал позже участие в воздушных боях. Но перед этим окончил школу бортрадистов. Учиться было трудно и интересно. Мы сидели в большом учебном зале. Мы должны были находиться три минуты на связи, каждую минуту принимая по 80 знаков, безошибочно записывая их со всеми знаками препинания. Потом мы научились шифровать тексты, за 3 минуты могли записывать 120 букв. Еще мы должны были владеть 30 группами "Q"-зашифрованными сокращениями, которыми пользовались радисты в воздушном бою. Например, сообщение"QАL" означало-"Я могу у вас совершить посадку?". После экзаменов в Дрездене мне вручили свидетельство, которое означало, что я прошел шестинедельные курсы в школе для ночных полетов. Мы уже вылетали на задания на бомбардировщиках "Хе-111". Я в качестве радиста летал с пилотом, у которого был только маршрут полета. Школа стрелков находилась в Котбусе, а школа летчиков-бомбардировщиков- в Грейфсвальде. Во время учебных полетов мы сбрасывали бетонные бомбы на предназначенные цели. В Альт-Лённевице меня определили в школу"С",-а это означало, что мы прикреплялись к большим самолетам. Теперь для меня начиналась серъезная жизнь. Экипаж состоял из пяти человек. Наш курс лежал на Украину. Разведчики определяли цели, и мы должны были лететь и поражать их. Откуда мы взлетали? С аэродрома в Ростове-на-Дону, Одессы, Днепропетровска и Новочеркасска.

 

"Я летал вместе с нашим пилотом-Х.Л. В бортовом журнале мы сделали запись:"670 летных часов-201 000 км. 189 полетов над Германией. 29-транспортных полетов над вражеской территорией. 21-штурмовали противника". Фюрер приказал, чтобы мы перевозили в сталинградском направлении до 300 тонн горючего, 30 тонн боеприпасов, 140 тонн продовольствия. Для этого нам надо было иметь 800 самолетов типа "Ю-52". Трехмоторные самолеты, которые были распространены с 1932 года до начала войны. Военная авиация владела только 750 пассажирскими самолетами. Поэтому нам поручали перевозить вещи на Сталинград, хотя наш бомбардировщик не принадлежал к транспортному виду самолетов. Нам нужно было доставлять необходимое снаряжение для армии вермахта, которая находилась в районе Сталинграда. Но мы не могли этого сделать в полном объеме. Почему? Мешали плохая погода, туманы. Сначала мы доставляли муку, потом хлеб, потому что его негде было выпекать. 3 января 1943 года мы полетели в Сталинград. Сели на аэродроме "Питомник", начали выгружать продовольствие. И тут... Нет, этого не может быть! Боже, помоги нам! При взлете у нас отказал мотор! На краю взлетно-посадочной полосы кучей лежали самолеты. Бортмеханик пытался переставить мотор из другого самолета. Было темно. Нам нужно было переночевать в земляном бункере. То, что я увидел в ту ночь, преследует меня в памяти до сегодняшнего дня. И будет преследовать до моей смерти. На ледяном холоде, в палатках, лежали тяжелораненые солдаты, которых тут же, на морозе, оперировали хирурги. Врачи отрезали им обмороженные части тела. Кровавые бинты, стоны, крики,-все смешалось в какой-то кромешный гул, и , казалось, что это происходило не на земле, а где-то в аду. Здесь было не до эмоций, не до сочувствия. И никакого выхода не виделось из этой ситуации".

 

Мы чудом отремонтировали свой самолет, и с 4-го на 5-е января покинули аэродром. Перед глазами постоянно стояла жуткая картина преисподней, которую только что наблюдали. Раненым, которых мы должны были увезти, необходимо было иметь разрешительный документ для эвакуации. Но что творилось там, около нашего самолета! Это была разъяренная масса уже не людей, а каких-то грязных и серых существ. Каждый что-то кричал и настаивал, чтобы его приняли на борт в первую очередь. Из огромной массы солдат только четырем разрешили улететь в госпиталь. Но и они потерялись в этой суматохе, так и не найдя сил самим дойти до борта самолета,-о них никто не побеспокоился.

 

Я запомнил глаза тех раненых солдат: в них замерзли слезы... И не было сил встать и растолкать толпу, показать разрешение. Их места заняли другие, более сильные и настойчивые. Наш бомбардировщик подвергся обстрелу. Пилот закричал:"Ш., если мы не взлетим, то все тут погибнем!" Я с трудом оттолкнул напирающих солдат, изо всех сил постарался закрыть дверь, прижав кому-то руки. Взревели моторы, и мы тронулись с места. Кто-то попал под колеса, и послышались дикие крики...Потом, чтобы ускользнуть от русских пушек, мы кружили на высоте четырех тысяч метров над Сталинградом. Только после этого взяли курс на запад.

 

Едва мы оставили тот кромешный ад, как на нас напали русские истребители, -и мы снова были на волосок от смерти. Мы снизились до 800 метров и скрылись в облачности. Мы оторвались от истребителей, но когда вышли из облаков попали под зенитный огонь. Нас поймал луч прожектора и самолет сильно тряхнуло. Снаряд все-таки попал в нас! Начал отказывать мотор. Одному солдату оторвало голову, второму осколком снесло фаланги пальцев, третьему осколок пробил грудь. Наблюдателю у пулемета раздробило бедро, и его нога висела на маленьком лоскуте кожи...

 

А мне помог мой ангел-хранитель! Меня от осколков уберег бронещит. Я отделался небольшой царапиной на ноге. Но нам нужно было лететь 350 километров до Новочеркасска. "Дотяни, мотор!-кричал-умолял я его, словно живое существо. В конце концов мотор отказал в 50 километрах от аэродрома. Я нарушил радиомолчание и на частоте "TТТ", попросил прислать скорую помощь. На этом наши беды не закончились. Не выпускалось шасси. Самолет пришлось сажать "на брюхо". Поэтому раненых пришлось вынимать через верхний люк.

 

очень интересно. продолжение будет?