Собрано из различных источников начиная с интернета и заканчивая архивами... ИЮЛЬСКАЯ ОБОРОНА 1941 ГОДА6 июля по решению комкора Петровского (Он не принимал этого решения) была предпринята разведка боем на левом фланге корпуса силами частей 117-й стрелковой дивизии, поддержанной огнем двух артиллерийских полков (322 ап, 707 гaп) и дивизиона корпусной артиллерии (546 кап). С рассветом 240-й стрелковый полк первым форсировал Днепр, атаковал противника и, овладев городом Жлобин, быстро устремился по направлению к населенному пункту Побалово (Где и был полуокружен и разгромлен немцами). Гитлеровцы, не ожидавшие такого удара, поспешно начали отходить. На западный берег реки переправился еще один полк 275-й стрелковый. Противник силами 10-й моторизованной и 255-й пехотной дивизий нанес удары с севера и юга вдоль западного берега Днепра под основание вклинения частей 117-й стрелковой дивизии с целью отрезать их от единственной переправы через Днепр в районе Жлобина. Два ее полка до наступления темноты отражали сильные контратаки вражеских мотомехчастей. Не менее ожесточенная борьба разгорелась и за удержание в наших руках переправы через Днепр, по которой могли бы возвратиться в свое расположение части 117-й стрелковой дивизии. Все контратаки были отбиты. Ночью по приказу Л. Г. Петровского 240-й и 275-й стрелковые полки, весьма успешно (НЕПРАВДА!) осуществившие разведку боем, отошли на восточный берег Днепра. После этого 117-я стрелковая дивизия была выведена в резерв 21-й армии, а вместо нее в состав корпуса прибыла 154-я стрелковая дивизия и заняла оборону на фронте Цупер, Жлобин, Стрешин. 154-я стрелковая дивизия. Сменив 117-ю дивизию, она должна была форсировать реку в полосе Лебедевка, Жлобин, овладеть городом Жлобином и развивать удар вдоль железной дороги Жлобин—Бобруйск. 25 июля 63-й стрелковый корпус, произведя перегруппировку, снова возобновил наступление в направлении Бобруйска, и к 19 часам вышел на рубеж Веричев, Заболотье, Великий лес, Рудня Малая, Лесань. Противник ожесточенно сопротивлялся. Особенно тяжелые бои происходили 28 июля. Гитлеровцы предприняли контратаку в ночь на 29 июля, хотя в то время они еще соблюдали свою привычку отдыхать по ночам. Контратака была отбита с большими для них потерями. 10 августа противник предпринял наступление на левофлангового соседа 63-го стрелкового корпуса — отряда генерал-майора В. И. Неретина. Понеся большие потери, отряд стал отходить на восток к городу Стрешин. Генерал Неретин запросил разрешения на отвод отряда на восточный берег Днепра, так как уже не имел возможности сдерживать натиск превосходящих сил врага. Но разрешение не было дано. Командующий Центральным фронтом генерал-лейтенант М. Г. Ефремов посчитал, что “ставить вопрос о переходе на восточный берег совершенно излишне”, и приказал: “Отряду генерала Неретина приводить себя в большое оборонительное состояние, т.е. усиливать каждую складку местности фортификацией”. Сейчас можно с уверенностью сказать, что такое распоряжение не оправдывалось обстановкой. Отряд генерала Неретина уже на следующий день, 11 августа, был сбит с занимаемых им позиций, и противник, форсировав Днепр, стал заходить в тыл 63-му стрелковому корпусу в районе Стрешин и Затон. Командующий 21-й армией, не имевший своего резерва, с разрешения фронта приказал снять с рубежа обороны 63-го корпуса 167-ю стрелковую дивизию и вывести ее в резерв армии. Утром 11 августа примерно до четырех немецко-фашистских пехотных полков с танками при поддержке авиации возобновили наступление. К 12 часам дня, выйдя на шоссе Пропойск—Довск, противник начал продвигаться на юго-восток. Одновременно силой до двух полков он повел наступление на левом фланге армии, на участке 110-го стрелкового полка в общем направлении на город Стрешин. Для предотвращения возможного удара с тыла 307-му стрелковому полку 61-й стрелковой дивизии было приказано занять оборону в тылу корпуса фронтом на восток на рубеже Столпня, Городец. В районе Боратино (юго-западнее Жлобина) сосредоточивался выведенный в резерв 437-й полк 154-й стрелковой дивизии с задачей контратаковать противника, который наступал на левый фланг корпуса и уже занял населенные пункты Четверни и Скепня. Направление южнее Скепни было совершенно открыто, и штаб корпуса не располагал точными данными о том, как сложилась там обстановка. События между тем развивались стремительно и крайне неблагоприятно для нас. С рассветом 14 августа противник перешел в наступление, прорвал оборону 154-й стрелковой дивизии, разрушил переправы через Днепр в районе Жлобина, подбрасывая новые части для захвата Гомеля и окружений 63-го стрелкового корпуса. К вечеру гитлеровцы захватили населенные пункты Лозов, Неговка, Кошелев, расположенные в тылу корпуса, а на левом его фланге овладели Боровухой, Скепней, Заводом. Их разведка достигла станции Салтановка, расположенной уже совсем далеко на восток. Встреча состоялась в лесу восточнее ст. Хальч. Здесь шел напряженный бой с врагом, сжимавшим кольцо окружения. Ознакомившись с обстановкой, командир корпуса немедленно организовал разведку и приступил к подготовке прорыва блокирующих немецко-фашистских войск. 16 августа в 12 часов он отдал приказ на прорыв. Примерно в 19 часов на командном пункте 154-й стрелковой дивизии, в районе леса северо-восточнее Четверни (15 км юго-восточнее Жлобина) Петровский уточнил задачи дивизиям. Ознакомившись с проектом боевого приказа 154-й стрелковой дивизии, командир корпуса дал указание заместителю начальника штаба дивизии включить в приказ еще один пункт следующего содержания: “Всему начсоставу, вне зависимости от звания и должности, в период ночной атаки, вплоть до соединения частей корпуса с частями Красной Армии находиться в передовых цепях, имея при себе эффективное оружие с задачей объединить вокруг себя весь личный состав дивизии...”. Леонид Григорьевич также указал, что он вместе с группой командиров штаба корпуса будет следовать совместно с 154-й стрелковой дивизией. Атака назначалась на 3 часа 17 августа 1941 года. 17 августа в 2.30 северо-восточнее Четверни у второй просеки леса, выходящей на поселок Завод, на направлении атаки 510-го стрелкового полка собралось командование корпуса и дивизии. Начальник штаба дивизии полковник М. К. Агевнин с группой командиров штаба отправились для подготовки атаки в третью просеку, где в центре боевого порядка занимал исходное положение 473-й стрелковый полк. С этой же целью в 510-й стрелковый полк отправился начальник политотдела корпуса полковой комиссар Н. Воронов. Ровно в 3 часа 17 августа 1941 года после короткого, но мощного артиллерийского налета 473-й стрелковый полк начал прорыв. За ним последовали атаки всех остальных частей дивизии. Атака застала противника врасплох, и части 154-й стрелковой дивизии, легко прорвав кольцо вражеского окружения, быстро двинулись вперед. В населенном пункте Губич был разгромлен штаб 134-й пехотной дивизии противника и захвачены в шести портфелях ее боевые документы. Кольцо блокирующих войск врага было прорвано. Теперь Л. Г. Петровский решил, что он может и должен возвратиться к частям, прикрывавшим выход корпуса из окружения. Командир 154-й стрелковой дивизии генерал-майор Фоканов и другие товарищи попытались было уговорить Петровского не делать этого. “Здесь мне уже делать нечего, — решительно сказал он. — Впереди спокойно, решающее теперь там... А вы спешите к войскам, по возможности скорее приводите их в порядок, да будьте готовы отразить атаки немцев, особенно со стороны Речицы. Я скоро вернусь”. И командир корпуса с группой командиров штаба и резервом направился туда, где шел ожесточенный бой, чтобы личным руководством обеспечить отрыв сил прикрытия от наседающего противника, ускорить их присоединение к дивизиям, сократив по возможности потери. Но враг, подбросив свежие части, вновь стал замыкать кольцо окружения. Вторичный его прорыв протекал уже в условиях, значительно более тяжелых. Прорвавшись в одном месте, подразделения попали в еще более сложную обстановку у деревни Скепня, где проходила вторая линия вражеского кольца. Здесь погиб адъютант командира корпуса лейтенант В. Колосов; Петровский, раненный в руку, продолжал руководить боем. Прорыв все же удался. Но сам Леонид Григорьевич Петровский при атаке противника, укрепившегося на северных окраинах Скепни, был смертельно ранен замаскировавшимися в кустах автоматчиками. Об этом рассказал спустя два часа после прорыва второй линии кольца окружения командиру 154-й стрелковой дивизии Я.С. Фоканову начальник артиллерии корпуса генерал-майор артиллерии А. Ф. Казаков, который был тяжело ранен в этом же бою и вынесен группой бойцов. Генерал Фоканов немедленно выслал для розыска Петровского две разведгруппы, но безрезультатно.
МАТЕРИАЛЫ РАССЛЕДОВАНИЕ ПРИЧИН ПОРАЖЕНИЯ 117-й СТРЕЛКОВОЙ ДИВИЗИИ 21-й АРМИИ ЗАПАДНОГО ФРОНТА В БОЯХ ПОД ЖЛОБИНЫМ 6 ИЮЛЯ 1941 ГОДА 15 июля 1941 г. Члену Военного Совета Западного фронта армейскому комиссару 1 ранга тов. МЕХЛИСУ ДОКЛАДНАЯ ЗАПИСКА Согласно Вашего распоряжения полковником ЕЛКИНЫМ К. П. и бригадным комиссаром ВИДЮКОВЫМ И. М. в период с 9 по 12.7.41 г. проведено расследование причин поражения 117 Стрелковой Дивизии 63 Стрелкового Корпуса 21 Армии в операции под Жлобиным. 1. Приказы и распоряжения по операции Согласно распоряжения шифром от 4.7.41 начальника штаба фронта генерал-лейтенанта МАЛАНДИНА командарму-21 было приказано: из частей, находящихся в районе ЖЛОБИНА, подготовить три-четыре сильных отряда в составе до полка каждый. Отрядам ставилась задача: в ночь на 5.7.41, действуя в направлении на БОБРУЙСК, сжечь мосты на коммуникациях и уничтожить танки и мототехнику противника. В случае успеха и благоприятной обстановки захватить БОБРУЙСК и удерживать его. На основании распоряжения начальника штаба фронта Военный Совет 21-й Армии в 1.55 5.7.41 отдал распоряжение командиру 63 СК <Петровскому Л.Г.> в котором поставил задачу: наступать на БОБРУЙСК, сжечь переправы через реку БЕРЕЗИНА в районе БОБРУЙСКА, окружить и уничтожить противника, действующего в направлении РОГАЧЕВ. Одновременно командарм-21 обратился с запросом к на чальнику штаба фронта < Г. К. Маландину> о переносе операции в ночь на 6.7.41. Ответа на этот запрос не последовало. Выписка из директивы фронта № 16 - была получена 5.7.41 в 18.55. В это время части 117 СД, выполняя задачу, двигались по Бобруйскому шоссе. Директива фронта № 16, подписанная в 8.00 5.7.41, в штаб армии поступила только через 11 часов, и части уже действовали по распоряжению начальника штаба фронта от 4.7.41, измененному по времени на одни сутки Военным Советом Армии. Отданное распоряжение начальником штаба 21-й армии < генерал-майор ГОРДОВ > командиру 63 СК в течение дня, 5.7.41, были изменены распоряжением начальником штаба 21-й армии. генерал-майором ГОРДОВЫМ, который в 14.00 по телефону открытым текстом начало выступления отряда установил в 16.00 5.7.41. Получив такое распоряжение, командир 117 СД полковник ЧЕРНЮГОВ изменил время выступления на 16.00 вместо ранее намеченного на 2.00 и отдал через своего начштаба частное распоряжение которым фактически изменил всю организацию операции как количественно, так и по замыслу выполнения, указанную в приказе № 05. Например, отмена пункта № 5 боевого приказа № 05 об обеспечении правого фланга в направлении РОГАЧЕВ. Командир 117 СД, получив устное распоряжение командарма и начштаба-21 о немедленном выступлении отряда, не доложил об этом командиру 63 стрелкового корпуса, вследствие чего Штаб 63-го корпуса в подготовке и проведении операции фактически участия не принимал. 2. Подготовка операции При подготовке операции разведданные о противнике не учитывались, а командиры частей и батальонов о них ничего не знали. К утру 6.7.41, когда части 117 СД находились в районе совхозов ПОБОЛОВО, СЕНОЖАТКИ в полуокружении, Штаб 63-го корпуса имел данные, что перед фронтом корпуса действует 3-я бронедивизия противника, а на участке отряда 117 СД из опроса участников боев установлено, что против них действовали около батальона пехоты, до одного мотополка, до одного танкового полка средних и легких танков, до восьми легких артиллерийских батарей и до дивизиона тяжелых орудий. Применялись массовый огонь минометов и действие огнеметов из бронемашин. Изменение времени выступления с 2.00 6.7.41 на 16.00 5.7.41, при разбросанности дивизии на широком фронте (25-28 км), фактически сорвало подготовку операции. Командиры частей и подразделений сами не уяснили обстановку, не сумели подготовить личный состав и материальную часть. Отсутствовала скрытность, маскировка подготовки и внезапность начала операции. Все распоряжения о времени выступления и какими силами выступать командиру 117 СД Штаб 21-й армии передавал по телефону открыто, что не исключало возможности перехвата их противником. Приказание нач.шт.арма-21 выступить в 16.00, при отсутствии прикрытия движения колонны с воздуха нашей авиацией, дало возможность авиации противника обнаружить отряд 117 СД на Бобруйском шоссе, подвергнуть его бомбардировке и передать немецкому командованию сведения о величине колонны. Все это исключало внезапность и предоставило противнику все условия подготовиться к окружению частей 117 СД. Штаб 21-й армии и штаб 63-го корпуса не организовали проверки исполнения отданных боевых распоряжений по 117 СД. Комкор-63 ПЕТРОВСКИЙ не знал об изменении штабом армии времени действий отряда 117 СД и фактически самоустранился от контроля и проверки подготовки действий этого отряда. Это привело к тому, что командир 117 СД полковник ЧЕРНЮГОВ уяснил поставленную перед ним задачу так: на его участке находится стратегический мост и отряд 117 СД своими действиями должен обеспечить наступление утром 6.7.41 подвижных частей 21 армии при поддержке авиации. Оперативное обеспечение действий отряда 117 СД отсутствовало. Велась только тактическая наземная разведка силами Отдельного Разведывательного Батальона дивизии, которая не дала данных о действиях, составе группировки и передвижении противника. Несмотря на то, что в директиве штаба 21-й армии указывалось об обеспечении действий отряда авиацией и танками, все же штаб армии не дал никаких указаний по этому вопросу командующему ВВС армии - комдиву ВОРОЖЕЙКИНУ и его штабу. 6.7.41 наша авиация ни в какой мере не обеспечила действий отряда на поле боя, что позволило самолетам противника беспрепятственно вести бомбежку, обстреливать из пулеметов боевые порядки отряда и корректировать огонь тяжелой артиллерии. Приданный танковый батальон имел учебную материальную часть БТ и Т-26, вышел в бой с большим опозданием - на 4-5 часов. Материальное обеспечение действий отряда было низким, например: 707 Гаубичный Артиллерийский Полк имел на орудие 152 мм по 20 снарядов, на орудие 122 мм - 50 снарядов; 322 Артиллерийский Полк на орудие имел 40 снарядов; противотанковый дивизион имел по 50 снарядов на орудие; 321 Зенитно Артиллерийский Дивизион имел на орудие 35-40 снарядов. В 240 Стрелковом Полку ручных гранат было до 5000 штук, а в артчастях и остальных частях, кроме батальона связи и 222 дивизиона Противо Танковых Орудий, ручных гранат не было. План подвоза боеприпасов не был продуман. До 30 машин, которые везли боеприпасы отряду, возвратились обратно потому, что противник мотоциклетками и танковыми частями отрезал пути подвоза. Отдел политической пропаганды дивизии и политработники частей, не зная сами конкретно поставленной задачи перед отрядом, слабо обеспечили партийно-политической работой проводимую операцию. 3. Ход боевых действий отряда 117 СД Отряд 117 СД в 16.00 5.7.41 выступил из района ЖЛОБИНА в составе: 240 Стрелкового Полка, 3 батальона 275 Стрелкового Полка, 707 Гаубичного Артиллерийского Полка, 1 дивизиона 322 Легкого Артиллерийского Полка, дивизиона Противо Танковых Орудий, Зенитно Артиллерийского Дивизиона и 12 танков БТ. В 17.00 5.7.41 отряд прошел мост через реку ДНЕПР и вышел на Бобруйское шоссе. В 20.00 он подвергся бомбардировке авиацией противника, но потерь не имел. Разведка велась на широком фронте силами ОРБ. Бокового отряда вправо с целью охранения колонны выслано не было. Правая колонна к 1.00 6.7.41 вышла в район КАБАНОВКА и заняла круговую оборону, имея головные походные заставы в 2-3 км западнее. Севернее и восточнее охранения не было. Левая колонна вышла в район ТЕРТЕЖ. Головная походная застава завязала бой в районе ЗЕЛЕНАЯ СЛОБОДА. Бой начался в 2.30 6.7.41 в районе ПОБОЛОВО, СЕНОЖАТКИ, ТЕРТЕЖ и протекал с переменным успехом до 11.00. Немцы сначала действовали вдоль Бобруйского шоссе, чем оттягивали наш фланг на запад от реки ДНЕПР. Затем противник, действуя отдельными мелкими танковыми (5-6 танков) и мотоциклетными группами, стал обтекать фланги батальонов и действовать на тылы. Одновременно из района РОГАЧЕВО, южнее и западнее, противник открыл огонь по нашим батареям, которой корректировался самолетом и наносил большие потери нашим батареям, в первую очередь выбивая конные запряжки, тягачи и орудийные расчеты. Пехота противника засела на чердаках домов в КАБАНОВКЕ и других населенных пунктах, а также вела огонь из пулеметов и автоматов по пехоте и батареям, стоявшим на открытых позициях. Командир 240 СП в 6.30 доносил, что он окружен в районе ПОБОЛОВО. К 11.00 инициатива целиком перешла к противнику. Полк оказался в полуокружении, оставался один узкий коридор, пролегавший через торфяные болота. При отходе подразделений в этих болотах вязла материальная часть, а противник своим огнем не давал возможности вытаскивать застрявшую в болотах технику. Противник, действуя справа и слева по хорошим дорогам, замкнул кольцо окружения в районе ЖЛОБИН и северо-западнее, а своей танковой группой ворвался в город, угрожая мосту и стремясь прорваться тяжелыми танками на плечах отходящих войск на восточный берег ДНЕПРА. В то же время тяжелые танки противника разбили наш бронепоезд № 16 и подавили несколько противотанковых орудий и дивизион корпусной артиллерии на северо-восточной окраине ЖЛОБИНА. Об опасности захвата мостов противником было доложено полковником СТАРОСТИНЫМ (Полковник Старостин занимал должность начальника штаба 117-й стрелковой дивизии) начштарму-21. Через 20 минут начштарм (Начальник штаба армии) отдал распоряжение подготовиться к взрыву моста, и, спустя некоторое время, по распоряжению комкора ПЕТРОВСКОГО мост через реку ДНЕПР у ЖЛОБИНА был взорван. Отдельные подразделения, батареи и танковые группы, будучи в окружении, героически дрались с противником. Выходившие из окружения группы на лодках и вплавь переправлялись через реку ДНЕПР, таким же способом переправились командир 117 СД полковник ЧЕРНЮГОВ и его заместитель - бригадный комиссар АРХАНГЕЛЬСКИЙ. Слабым местом в ходе этой операции было управление подразделениями в процессе боя. Управление боем, как со стороны штаба дивизии, так и штаба полка фактически отсутствовало. Командир дивизии подменял командиров батальонов и командира 240 СП. Связь осталась неразвернутой, вышестоящему штабу донесения не посылались. 6.7.41 бойцы, командиры и политработники 117 СД, встретившись с противником, проявили мужество и упорство. Особенно отличились отвагой и преданностью нашей Родине: Командир 4 батареи лейтенант ПОПОВ, он в бою под КРАСНОЙ СЛОБОДОЙ, несмотря на сильный артиллерийский обстрел Наблюдательного Пункта, мужественно вел огонь по артиллерии противника, уничтожил орудие Противо Танкового Огня, минометную батарею и подавил артбатарею противника. Когда погиб расчет одного из орудий, тов. ПОПОВ сам вел огонь по противнику, давая возможность пехоте отойти на новый рубеж. Будучи раненым, тов. ПОПОВ не бросил орудия, а прямой наводкой расстреливал вражескую пехоту и уничтожил два танка противника. Разорвавшийся снаряд у самого орудия оборвал жизнь героя отечественной войны лейтенанта ПОПОВА. Дивизион, которым командовал старший лейтенант БРЕГА, ведя меткий огонь по скоплению противника из гаубиц 152 мм, в упор расстрелял 11 немецких танков. В этом дивизионе особо отличилась батарея, которой командует лейтенант ПАГОСОВ. Первая батарея ПТО во главе с командиром лейтенантом БЫЧКОВЫМ за время боя уничтожила 8 танков противника, три пулемета, 9 минометов, 4 орудия ПТО и разбила автомашину противника. Наибольшую отвагу и меткость огня показали наводчики ЛЮЦКО, ЛАЗАРЬ и КАТКОВ и командиры орудий ЕПИШКИН и МАЛАХОВ. 5-я батарея 322 АП: командир лейтенант тов. НАБОКОВ попал под сильный огонь артиллерии 76 мм пушек из танков противника, быстро сменяя огневые позиции, продолжал расстреливать танки. Выбывающие люди заменялись оставшимися, не снижая интенсивности огня. Сам товарищ НАБОКОВ, командуя батареей, выполнял обязанности наводчика. Батарея уничтожила пять танков противника, будучи окруженным, личный состав батареи расставил орудия в четырех направлениях и уничтожал врага. Герои 5-й батареи отдали свои жизни за Родину, из состава батареи осталось в живых 6 человек, в числе их и раненый командир батареи тов. НАБОКОВ. Красноармеец тов. ТЕПЛО перед боем 6.7.41 подал заявление о вступлении в члены ВЛКСМ. В бою он проявил себя мужественным бойцом. Тов. ТЕПЛО под усиленным пулеметным огнем три раза доставлял командиру дивизии важные донесения. В этом бою метким броском гранаты тов. ТЕПЛО уничтожил пулеметный расчет противника. Имеется много и других фактов мужества и героизма, проявленных бойцами и командирами в этом бою. Однако в этом бою отдельные лица рядового и начальствующего состава показали себя трусами и предателями. Командир 1-й батареи 321 Отдельного Зенитно-Артиллерийского Дивизиона младший лейтенант ОЛЕНЧЕНКО дал распоряжение бойцам своей батареи вынуть затворы, увел людей с огневой позиции, сел на автомашину и уехал, оставил пушки противнику. Красноармеец ЗАПОЛЬСКИЙ, стремясь уклониться от боя и службы, сам прострелил себе ногу. Факт расследован, дело передано прокурору. Исключительным по своей контрреволюционности был случай, когда в бою 6 июля красноармеец 240 СП 9-й стрелковой роты по фамилии ЦАВА, по национальности грузин, стрелял в красноармейцев, идущих в наступление, и пытался убить командира взвода. ЦАВА был расстрелян на месте. Бывший красноармеец 240 СП, по национальности немец, из Республики немцев Поволжья (фамилия которого выясняется) во время боя перешел на сторону врага. При встрече с ним начальника штаба 240 СП капитана ЛУКЬЯНЧЕНКО, который, скрываясь от преследования, был переодет в гражданский костюм, выдал его немцам. ЛУКЬЯНЧЕНКО случайно удалось бежать. Имел место и такой факт, когда панически настроенные остатки дивизиона ПТО, выйдя из боя, вместе с командиром дивизиона капитаном МОИСЕЕНКО бежали за 30 километров от линии фронта. Исключительную трусость и предательство проявил лейтенант СТЕПАНОВ, член ВКП(б), который возглавлял группу по охране начальника Отдела Политической Пропаганды 21-й Армии дивизионного комиссара тов. ЧЕРВОВА. Лейтенант СТЕПАНОВ струсил и позорно бежал. Ревтрибунал приговорил СТЕПАНОВА к расстрелу. Несмотря на наличие в дивизии отдельных трусов и паникеров, до нашего приезда прокурор дивизии военюрист 1 ранга ЛОЗОВОЙ не расследовал ни одного дела и никого не предал суду Военного Трибунала. ЛОЗОВОЙ явный бездельник. В разговоре с нами он заявил, что вины его никакой в этом нет, так как к нему ни одного дела еще не поступило. По нашему докладу член Военного Совета 21 армии дивизионный комиссар тов. КОЛОНИН отдал распоряжение об освобождении ЛОЗОВОГО от должности прокурора дивизии. В бою 6 июня 1941 около 10 коммунистов проявили трусость и побросали свои партийные билеты, среди них оказались два секретаря первичных партийных организаций и один инструктор ОПП. Дано указание рассмотреть их дела в партийных организациях и исключить из партии. В рядовом, младшем начальствующем составе 117 СД имеется значительная часть призванных из районов Западной Белоруссии, Западной Украины и Республики немцев Поволжья (немцы, поляки, греки, итальянцы). Необходимо провести срочную фильтрацию личного состава и очистить дивизию от ненадежных элементов. 4. Наши потери и противника, отдельные тактические выводы Участвуя в операции под ЖЛОБИНЫМ 6.7.41, 117 СД понесла большие потери в личном составе и материальной части. Из опроса участников боев установлено, что в своем большинстве оставленная техника, как правило, приводилась в негодность - у орудий снимались замки, прицельные приспособления, но имели место случаи, когда материальная часть бросалась исправной. В процессе борьбы с противником 6.7.41 у него было выведено из строя более 30 танков, до 2 батарей артиллерии, б-8 минометов, разбито и уничтожено до 2-3 батальонов мотопехоты, уничтожен крупный штаб, подбито несколько броневиков и мотоциклов. Бой показал, что боец, младший командир и командир взвода дерутся упорно. Командиры рот, батарей командуют только личным примером, идя впереди, увлекают за собой подразделения. Комбаты и командиры дивизионов еще теряются, много суетятся, но не увлекают боем подразделений. Командиры полков еще не имеют опыта, теряются в управлении, не организуют боя и не ставят четких задач приданным артиллерии и танкам. Командир дивизии в бою не мог определить свое место, переезжал от одного батальона к другому - и фактически не нашел своего места по управлению боем в сложной обстановке. Бутылки с зажигательным составом в борьбе с танками в этом бою себя оправдали. Танки противника, когда пехота не отходила, а залегала - останавливались, поворачивали назад и искали обходных путей с флангов. Атаку противник не выдерживает, штыка боится, солдаты поднимают руки вверх. Однако имели место случаи, когда, подняв руки, немцы подпускали наших бойцов ближе и снова открывали огонь из автоматов. Противник имел большую подвижность. Все солдаты к месту боя подвозятся, в бой идут, имея при себе только оружие и огнеприпасы. Противник удачно применяет просачивание мелкими группами танков и мотоциклистов, охватывая фланги и выходя в тыл подразделений. Умело был применен противником перекрестный и фланговый огонь, для чего он располагал огневые средства на крышах, в домах, искусно маскировал огневые точки плащ-палатками. Воюет противник робко, в населенных пунктах на ночь не останавливается. Ночует в поле, в лесах, охранение слабое и располагается все недалеко от дорог. Противник очень много выигрывает своей подвижностью, маскировкой, расчетом и хорошим управлением на поле боя.
ВЫВОДЫ: 1. Штарм-21 и штакор-63 подготовку действий отряда 117 СД оперативно и материально не обеспечили, поставив ему непосильную задачу. 2. В подготовке отсутствовали скрытность и внезапность. 3. Плохо была поставлена разведка противника, и плохо было организовано управление боем. 4. Войскам не было обеспечено время для подготовки действий. 5. Штарм не обеспечил действий отряда авиацией и танками. 6. У командиров батальонов и командиров рот отсутствовали карты нужных масштабов. 7. Штарм и штакор устранились от проверки исполнения приказов и не выслали командиров штаба для уточнения задач. 8. Вследствие плохой организации и подготовки действий отряда 117 СД и непринятия мер к организации укрепленного района вокруг ЖЛОБИНА был оставлен крупный железнодорожный узел и взорван железнодорожный мост через ДНЕПР стратегического значения. 9. 117 СД, несмотря на понесенные потери в людском, конском и техническом оснащении, остается боеспособной и как соединение может до получения технического оснащения выполнять боевые задачи на вспомогательном направлении. 10. Для приведения 117 СД в полную боевую готовность дивизия нуждается в пополнении техническим оснащением и в очищении от ненадежных элементов из числа рядового и младшего начальствующего состава, призванных из районов Западной Белоруссии, Западной Украины и Республики немцев Поволжья, на что потребуется 10-15 суток. 11. Необходимо прокуратуре и Военному Трибуналу срочно разобрать дела о преступлениях, связанных с трусостью в бою, оставлением неприятелю боевой техники, самострелом и паникерством. 12. Основными виновниками поражений отряда 117 СД и позорной сдачи противнику крупного железнодорожного узла ЖЛОБИН являются, по нашему заключению, бывший командующий 21 армии генерал-лейтенант ГЕРАСИМЕНКО, начальник штаба 21 армии генерал-майор ГОРДОВ и командир 63 СК комкор ПЕТРОВСКИЙ, которые не обеспечили живого руководства подготовкой действий отряда 117 СД, не организовали проверки исполнения боевых распоряжений и не обеспечили организацию обороны города ЖЛОБИНА при наличии всех к этому возможностей. П Р И Л ОЖЕ Н И Е № 9 6 июля 1941 г. Начальнику штаба 117 Стрелковой Дивизии полковнику СТАРОСТИНУ Командир дивизии приказал сообщить: немедленно подбросить снаряды в Тертеж. Отряд находится в полуокружении в районе совх. ПОВОЛОВО. Просите армию о помощи танками и авиацией. Вышлите 1 батальон 820 стрелкового полка и тяжелую артиллерию. Командир 117 стрелковой дивизии полковник ЧЕРНЮГОВ ПРИЛОЖЕНИЕ №10 СПРАВКА о потерях в личном составе и материальной части 117 СД в Жлобинской операции 5-6.7.41 по данным нач. артснабжения дивизии на 11 июля и начальника 4 отделения штаба дивизии на 10.7 Потери: 1. Личного состава - 2324 [чел.] т. е. 19,3 % к штатной численности [дивизии] в том числе: убитых - 427 [чел.] раненых - 311 [чел.] пропавших без вести - 1586 [чел.] 2. Лошадей - 387 [гол.] 3. Орудий - 81 [шт.] из них [калибра]: 37 мм - 4 [шт.] 45 мм - 27 [шт.] 76 мм - 17 [шт.] из них зенитных - 4 122 мм - 24 [шт.] 152 мм - 9 [шт.] из них 7 корпусных и 2 дивизионных 4. Минометов - 49 [шт.] из них: 50 мм - 30 82 мм - 14 120 мм - 5 5. Пулеметов - 203 [шт.] из них: станковых - 57 [шт.] из них 3 зенитных комплексных Ручных - 146 [шт.] 6. Винтовок - 1964 [шт.] 7. Револьверов - 299 [шт.] 8. Танков - 48 [шт.] 9. Бронемашин - 2 [шт.] 10. Тракторов 29 [шт.] из них 9 корпусного Артиллерийского Полка 11. Грузовых автомашин 62 [шт.] 12. Раций 5 АК -2 [шт.] 13. Раций 6 ПК- 4 [шт.] 17 августа 1941г. Окончание разгрома 63-го стрелкового корпуса под Рогачевым и Жлобином: в арьергардном бою у д. Скепня (20 км восточнее Жлобина) погибли генерал-лейтенант Л.Г. Петровский, начштаба 63-го стрелкового корпуса полковник А.Л. Фейгин и начальник артиллерии корпуса генерал-майор А.Ф. Казаков. В окружении погибли 61-я и 102-я стрелковые дивизии; при проведении "инвентаризации" дивизий 19 сентября 1941 года обе они были расформированы. Назначенный 12 августа командиром 102-й стрелковой дивизии комбриг И.Г. Бессонов попал в плен (расстрелян в 1950 году за то, что "не обеспечил управление войсками и добровольно сдался в плен"). Неизвестна судьба 151-й стрелковой дивизии; в сентябре она также была расформирована. Основные силы 154-й стрелковой дивизии во главе с комдивом генерал-майором С.Я. Фокановым вырвались из окружения, при этом разгромили в районе д. Губичи штаб немецкой 134-й пехотной дивизии. В мемуарах А.И. Еременко приведены воспоминания С.Я. Фоканова (впоследствии - генерал-лейтенанта) из личного архива: "16 августа 1941 г. генерал-лейтенант Л.Г. Петровский прибыл ко мне, на командный пункт дивизии, в район ст. Хальч, юго-восточнее города Жлобина, где мне и командиру 61-й стрелковой дивизии 4 поставил задачи идти на прорыв вражеского окружения. Время прорыва было назначено на 3.00 утра 17 августа. По решению генерал-лейтенанта Петровского, штаб корпуса и он сам должны были идти на прорыв с 61-й дивизией. Согласно его приказу 154-я дивизия, впоследствии 47-я гвардейская, начала прорыв ровно в 3.00 17 августа. В это время ко мне прибыл начальник штаба корпуса полковник А.Л. Фейгин и передал приказ Петровского явиться к нему. Оставив у себя в резерве батальон связи, саперный батальон, батарею противотанкового дивизиона, я пошел искать Петровского. Когда я нашел его, он сообщил мне, что выход 61-й дивизии обеспечен, и он будет теперь находиться с моей дивизией. К этому времени основные части 154-й дивизии, прорвав кольцо окружения, продвинулись километров на шесть. Обеспечивая их выход с тыла с оставшимися в резерве подразделениями, мы шли с Леонидом Григорьевичем от ст. Хальч до д. Рудня-Барановка. В это время кольцо окружения вновь сомкнулось, и нам пришлось прорывать его еще раз. Прорвав первую линию обороны у д. Скепня, что 20 км юго-восточнее г. Жлобина, мы натолкнулись на вторую линию обороны гитлеровцев. Здесь в бою был убит адъютант командира корпуса, а сам Петровский был ранен в руку. Поставив мне задачу атаковать д. Скепня, Петровский со своим резервом пошел севернее д. Скепня, чтобы обеспечить фланг атакующих. Это был наш последний разговор с ним. После прорыва второй линии обороны врага, спустя часа два, я встретил раненного в живот начальника артиллерии 63-го корпуса генерал-майора артиллерии А.Ф. Казакова в 2 км северо-восточнее д. Скепня. Я спросил его, где генерал Петровский и его штаб. Он ответил, что Петровский и его начальник штаба полковник Фейгин были убиты недалеко от него в кустах вражеской засадой, часть которой была переодета в красноармейскую форму, а часть в женское платье. Я принял меры к розыску Петровского и его начальника штаба и выслал две разведгруппы в направлении, указанном генерал-майором Казаковым. Обе группы вернулись с одними и теми же данными, подтвердив сообщение генерал-майора Казакова о засаде неприятеля, но трупов они не обнаружили. Генерал-майор Казаков был положен на повозку и следовал со мной. Однако вскоре прямым попаданием мины повозка была разбита, а генерал Казаков убит. Мы его тут же похоронили. Как потом выяснилось, местные жители захоронили Л.Г. Петровского в одном километре южнее д. Руденка. После освобождения этого района 13 июля 1944 г. в присутствии родных его останки были перенесены и похоронены с воинскими почестями в с. Старая Рудня Жлобинского района Могилевской области".
ЦАМО фонд 63ск опись 388836 дело 1 лист 8. Жлобин Приданные 117сд батареи 318гап БМ продолжали с левого берега реки (относительно Юга) обстреливать немцев в различных районах города. Так, 4-ая батарея вела огонь по батарее противника на северной окраине, а также подавила пулемётную батарею немцев в районе кладбища на восточной окраине, 6-ая батарея вела огонь по переправе через Днепр, а 12-ая батарея огнём преградила путь движению танков противника в район аэродрома. 240обс находился на левом берегу Днепра в лесу, т.к открытое пространство, прилегающее к берегу, постоянно простреливалось артиллерийским и миномётным огнём и огнём с воздуха. С правым берегом действовала постоянная проводная связь.
Воспоминания бывшего командира 3-его взвода пулемётной роты 3 батальона 275сп мл. лейтенант Леженин Ф. И.: …После ранения командира роты, обязанности командира возложили на меня, одновременно я был и командиром взвода. Вот почему мне пришлось с Васей Сапёлкиным вместе идти к бронепоезду за пулемётами. Рота потеряла в первом бою 4 пулемёта, а в бронепоезде кроме пушек тоже были пулемёты. Мы часто поглядывали на бронепоезд, он стоял слева от нас 200-400 м. Мы думали, что он держит тоже оборону в составе нашей дивизии. Но оказалось, что он не имеет никаких признаков жизни. Сапёлкин сказал, что он служил на бронепоезде, и знает его вооружение, он же рассказал и про пулемёты. И мы решили посетить бронепоезд. На второй или на третий день мы пошли скрытно, ползком, где как пришлось. Бронепоезд стоял высоко на насыпи, вход был слева по ходу, лицом к Жлобину. Зашли мы внутрь, всё было чистое и новое. Признака человеческой жизни не было. Не было и стреляных гильз. Я стал снимать корпуса пулемётов, а Сапёлкин Вася разглядывал город амбразуру. Выбрал пушку в правом углу, из которой можно было обстреливать весь город. Я тоже посмотрел. На правой стороне, на окраине города были навесы кирпичного завода. Хорошо было видно – под навесами стояла немецкая батарея и мы открыли по ней огонь. Видно было, как немцы бегали. Затем огонь перенесли в район церкви. Стреляли без прицела прямой наводкой. Я подавал снаряды, а Вася действовал, через каждый выстрел, смотрел через ствол на цель. И вдруг Сапёлкин крикнул: «Бежим!». Я не понял в чём дело. Он ответил: «Снаряд заклинило в стволе пушки». Мы быстро вышли через люк, в полу взяв с собой два пулемёта «Максим» и поползли левой стороной по ходу поезда за железнодорожной насыпи. И только проползли мы метров 40-50, послышался взрыв. Причины взрыва я не знаю, возможно, немцы ударили по нам бронебойно-зажигательным снарядом… В большинстве своём бойцы переправлялись через Днепр вплавь или на подручных средствах. Немецкие передовые отряды просочились к берегу Днепра, заняли крыши и чердаки высоких зданий и с них обстреливали плывущих бойцов. По перегруженным лодкам из здания кирпичного завода фашисты вели пулемётный огонь. Из разведсводки № 9 штаба артиллерии 21 армии (ф.63ск, оп.388836, д.20, л.4). …6 июля в район Поболово артиллерией 117сд уничтожено в бою до 35 танков противника типа Т-III и Т-IV. По показаниям пленных танкистов этот тип танка вооружён 75 мм орудием и 5 пулемётами, экипаж 5 человек. Основная броня лобовой части 30 мм, на это надевается, так называемая дополнительная рубашка – броня 20 мм. По показаниям наших наводчиков наша 76 мм дивизионная пушка бронебойным снарядом не пробивает лобовую часть… Всю ночь с правого берега на левый берег Днепра переплывали бойцы и командиры 117сд. Их собирали в штабах полков, допрашивали, проверяли и направляли занимать оборону по берегу Днепра. Позиции артиллерийских частей в основном располагались по опушке леса напротив Жлобина. На берегу в районе церкви немцы установили миномётную батарею. Она была подавлена снарядами 4-й батареи 318гап БМ. Другая миномётная батарея в районе водокачки была уничтожена огнём орудий 707гап.
Палий Пётр Николаевич Записки пленного офицера Часть первая. Начало войны 4. Защита Жлобина Жлобин был забит войсками. Солдат в городке было больше, чем жителей, все помещения, все дома, школы, больницы, даже сараи и склады, все было наполнено военными. Без особого труда мы нашли штаб полка. Под штаб был реквизирован на окраине города домик какого-то еврея, городского служащего, а вся его семья жила в сарае. Полковник Волков, командир полка, не проявил особого восторга, встречая своего нового командира саперного батальона, он просмотрел все документы, скептически поглядывая на меня. «Жаль, что вы не строевик. Это не тыловые работы, а передовая. Ваш батальон обслуживает всю дивизию и только административно подчинен мне. Нелегко вам будет. Правда, там в батальоне есть пара хороших боевых командиров, а рядовой состав — дрянь! всякий сброд, стройбатовцы, азиаты-узбеки и запасники, уже забывшие, с какого конца винтовка стреляет». Он вызвал начальника штаба полка и писаря и те передали мне все данные о батальоне, его составе, оборудовании, вооружении и т. д. Батальон был далеко не укомплектован. Три роты и два взвода стрелковой охраны по расписанию должны были иметь 780 человек, считая командиров, а в наличии было только 432 да 37 прибывших вместе со мной. С оборудованием и вооружением было еще хуже. Батальон, под руководством одного из командиров рот, по указаниям штаба дивизии, рыл окопы и возводил разные укрепления вокруг Жлобина, с целью увеличить его обороноспособность со стороны Бобруйска, который был уже в руках у немцев. Левый фланг этой обороны упирался « Днепр, ниже Жлобина, а правый примыкал к позициям, занятым другой дивизией, с севера от городка. До 8 июля мой батальон, с помощью мобилизованного населения Жлобина и нескольких соседних деревушек, лихорадочно строил укрепления, рыл окопы, ходы сообщения, устраивал артиллерийские позиции и пулеметные гнезда. С командирами батальона у меня установились хорошие отношения, правда, этому помогло то, что я распределил весь прибывший со мной персонал, с кем я работал еще в Черемхе, а потом и в ВПС, по ротам, а командиром стрелковой охраны назначил Борисова. Немцы почти не беспокоили, изредка и почему-то только во второй половине дня появлялось два или три мессершмита, лениво обстреливали всю линию строительства и улетали. Дивизионная разведка установила, что немцы в Бобруйске малочисленны, там у них с дюжину танков, преимущественно легких, но весь город хорошо охраняется и по всему периметру установлено много артиллерии. Жертв и потерь от этих спорадических немецких налетов почти не было. По всему участку было убито человек 10-12, и то больше из мобилизованных. Это привело к тому, что население стало очень неохотно выходить на работы, прятаться, уходить на левый берег, в особенности городское, в большинстве еврейское, население, эти совсем исчезли. 8 июля немецкая авиация налетела с утра, разогнала всех гражданских рабочих и заставила прекратить работы по всей линии. В час дня немецкие танки в первый раз атаковали защитников Жлобина.Танков было только пять, это была не пробивная атака, а, пожалуй, проба, проверка, прощупывание. Все пять танков на большой скорости промчались вдоль линии обороны и обстреляли ее пулеметным и артиллерийским огнем. Внезапность авиационного налета и танковой атаки принесла значительное количество жертв, было много убитых и еще больше раненых. Всех командиров полков и начальников штабов срочно вызвали в штаб дивизии. Результат совещания сказался немедленно. Саперные работы, в том масштабе, как они велись до сих пор, решено было прекратить. Сегодняшнюю агрессию немцев восприняли как известного рода предупреждение — что ближайшими днями немцы атакуют позицию уже по-настоящему. Части были введены в окопы, достроенные или нет, и в течение ночи установили артиллерию и противотанковую защиту. Меня, вместе с другими комбатами, вызвал в штаб полка полковник Волков. — «Вот что, майор, вы занимаете оборону на крайнем левом фланге до берега, справа от вас будет первый батальон». — «Товарищ полковник, да ведь у меня только два взвода солдат-то, остальные, вы сами знаете, просто рабочие с лопатами. На весь батальон пять пулеметов, и только в одном взводе охраны есть автоматы. Как я могу...» — «Можете! — прервал меня полковник. — Когда вы говорите, как и где копать землю, я, может, и послушаю вас, а теперь вы слушайте меня и немедленно выполняйте то, что я вам скажу! Ясно?» — «Вполне ясно, товарищ полковник. Только надеюсь, что вы помните, что я не строевой службы майор, а инженерной. Ни опыта, ни знаний, как командовать в боевых условиях, у меня нет», — ответил я, наверно, плохо скрывая свой страх перед внезапным переходом из положения инженера в положение боевого командира на передовой позиции. — «Я и это знаю. Ваш батальон через два-три дня будет снят с позиции и переведен в другое место... землю рыть, но пока я не получу пополнения строевиками, я вынужден заполнить эти 350 метров батальона, я поставил вас на самый левый край, к берегу Днепра, справа лучшая часть полка, 1-й батальон. Очень надеюсь, что к тому моменту, когда станет жарко, вместо вас, лопатников, я смогу уже в этом месте иметь солдат! У вас все же есть несколько хороших командиров, да и ваш Борисов, кажется, боевой парень. И внимательно прислушивайтесь к вашему штабному сержанту Сестричке... как его... Зотову, это настоящий солдат, знающий и опытный». — В завершение разговора Волков напомнил мне: «Что бы ни произошло, без приказа с позиции не отходить! Я лично пристрелю всякого, кто нарушит присягу, и вас в том числе? С этого дня началась «оборона Жлобина», и мой батальон лопатников, так и не замененный солдатами, пробыл на этой «линии в 350 метров» до конца, а я в короткий промежуток времени превратился в солдата. Теперь немцы уже не ограничивались редкими налетами авиации, позиции вокруг Жлобина ежедневно и по несколько раз в день обстреливались артиллерией — и полевой, с расстояния в 2-3 километра, и дальнобойной. Немцы выдвинули свои передовые части и окопались, в некоторых случаях расстояние между противниками сократилось до километра. Тактика немцев была не совсем понятна. Они не предпринимали решительных атак, но все время беспокоили по всему периметру защиты мелкими внезапными налетами, держа в напряжении всю оборону. Иногда это были комбинированные атаки легких танков и штурмовой авиации, иногда за танками появлялись цепи пехоты, по они редко подходили близко и при первом же ответном ударе артиллерии защиты и пулеметном огне из траншей откатывались назад. Это все походило на репетиции, подготовку, прощупыванье. Нервное напряжение нарастало с каждым днем. Все понимали, что в любой момент такая маленького масштаба диверсия может превратиться в решающий удар. Мы, защитники Жлобина, оказались между двух линий огня. Впереди были немцы, часто в течение всего дня нельзя было выйти из укрытий, немецкие снайперы открывали огонь немедленно. Сзади, на всех окраинах Жлобина и у Днепра, были «тыловые заставы» или «заслоны», а некоторые называли их «люди Мехлиса». Они расстреливали всякого, у кого не было специального разрешения на уход с передовой, а иногда и тех, кто не успевал вовремя предъявить такое разрешение. Идти в тыл было так же опасно, если не опаснее, чем сидеть в окопе, на передовой линии
Продолжение... Даже раненых проверяли и осматривали. На центральном участке обороны были части с большим процентом так называемых «азиатов», т.е. узбеков, таджиков, казахов, они плохо понимали, что происходит, плохо говорили по-русски и воевать не хотели. Когда начиналась очередная немецкая атака, они падали на дно окопа, и заставить их занять боевые позиции было почти невозможно. Уже бывали случаи, когда командиры применяли оружие против «трусов и предателей». Нескольких пристрелили там же, в окопе. После этих случаев сильно увеличилось количество раненых, и в большинстве с ранами в руке или ноге. Выяснилась совершенно невероятная история: «азиаты» надевали на руку или на ногу пилотку и выставляли как цель для немецких снайперов. Эта наивная тактика была очень скоро разгадана, и «люди Мехлиса» стали расстреливать всех, раненных таким образом, без допросов и немедленно, выискивая их даже среди других на санитарных автомобилях или подводах, эвакуировавших раненых в тыл. Расстреливали их тут же, на дороге, чтобы все видели — для острастки. Помогло. Раненые в руку или в ступню почти исчезли. Самой замечательной фигурой в моем батальоне был сержант-сверхсрочник Прохор Игнатьевич Зотов, но его имя редко кто знал или помнил, для всех он был сержант Сестричка. Это странное прозвище, совершенно не подходящее к наружности крупного, сильного, рыжего и внешне грубого профессионального солдата, прилипло к нему из-за его привычки по любому поводу говорить: «сестричка моя дорогая». Он был штабным сержантом, и когда я, в первый же день моего прибытия, приказал ему собрать весь комсостав батальона, он ошарашил меня неожиданной фразой: — «Есть созвать комсостав, сестричка моя дорогая, товарищ майор». — И, повернувшись к дежурному вестовому, в свою очередь приказал: — «Эй, Сидорчук, подотри сопли, мать твою веером, сестричка моя дорогая, созывай всех командиров в штаб. Комбат, сестричка моя дорогая, прибыл. Давай-давай, гони свою кавалерию. Мигом!» Потом мне рассказали, что, когда здесь был маршал Тимошенко и, проходя по работам, спросил сержанта, как его звать, будто тот выпалил: «Старший сержант Прохор Зотов, товарищ маршал, сестричка моя дорогая». Так ли, нет, но Сестричка был замечательным человеком и оказался совершенно незаменимым наставником, учителем, нянькой и опекуном для меня в моей новой роли командира на передовой позиции. Не было у него естественного для каждого страха смерти. Он спокойно мог стоять под огнем, если это было нужно, и делал это просто, без рисовки, без афишированного героизма. Мне это казалось чем-то просто сверхъестественным, я все еще не мог привыкнуть к обстрелу и «кланялся» каждой просвистевшей пуле. — «Как это у вас, Прохор Игнатьевич, страха нет перед смертью?» — раз спросил я Сестричку, когда тот прошел, не пригибаясь, по мелко прорытому ходу сообщения между двумя окопами. — «А чего ее дуру бояться? Ведь мне с ней не встретиться, товарищ майор, сестричка моя дорогая. Пока я жив, нет ее, а придет она, я ее и не увижу, поздно будет познакомиться. А потом, товарищ майор, сестричка моя дорогая, в Бога я верю. И ты не смейся, верю в Него! Придет время помирать, все равно помрешь, здесь от пули, или в избе на печке от хворобы». Волков был прав, наш крайний левый край обороны был самым спокойным участком, нас немцы только изредка обстреливали, но иногда и к нам приближались их танкетки, пуская очереди из своих крупнокалиберных пулеметов. Зотов организовал группу «бутылочников» и один раз поджег танкетку. Выползали «охотники за танками» шагов на пятьдесят вперед и, маскируясь среди впадин ветками кустарника, покрывавшего весь участок, выжидали момента, когда положение танкетки гарантировало «мертвый угол», и бросали бутылку с бензином. Только один раз такого охотника ранило, обычно они возвращались живыми и без единой царапины. — «Это не так страшно, как кажется со стороны, товарищ майор, сестричка моя дорогая, только знать надо — как. И ты, майор, не бойся, попробуй сам и увидишь». Я попробовал, ничего не получилось, промахнулся. Пробовал еще, и только один раз удачно. Попал по краю пулеметной турели. Горящий бензин проник внутрь танкетки, она закрутилась на одном месте и, сорвавшись в овраг, перекинулась на бок, из открывшегося люка выскользнули двое, на обоих горела одежда, они начали кататься по земле, но не успели сбить огонь — их застрелили подползшие бойцы. Сестричка принес мне маленький браунинг, почти игрушку, а не оружие, никелированный, с крошечными патронами: «У немца вынул из кармана, твой это, товарищ майор, сестричка моя дорогая, твоя трофея, храни на память о первом танке твоем». Обгоревшие трупы и выгоревший, наполовину разрушенный взрывом амуниции маленький танк так и остались лежать в овражке перед окопом. Немецкие атаки на нашу оборону стали учащаться и делаться все настойчивей и настойчивей. У нас уже почти каждый раз были убитые и раненые, убило осколком мины политрука батальона Сашу Кормача, славного молодою парнишку, очень пассивного, спокойного, рассудительного и абсолютно не вмешивающегося в мои действия как командира части. Каждый раз перед очередной атакой отвратительное чувство чисто физического страха охватывало меня. Эго был «страх тела». Тело боится и не хочет подчини подчиниться разуму, воле. Дрожит мелкой дрожью. Эти несколько минут перед началом немецкой атаки для меня были всегда самыми трудными. Я стоял у смотровой щели, следил в бинокль за приготовлениями немцев и думал: «Ну, какая в конце концов разница — умереть через 30 или 40 лет в своей кровати или вот сейчас, в это следующее мгновение, в этом бункере. Все равно, смерть есть смерть. И может быть значительно целесообразнее принять ее вот сейчас, внезапно, в расцвете сил, а не тогда, от долгой изнурительной болезни или от старости. А тело не понимает вот таких разумных доводов и дрожит, и в животе какие-то спазмы, вот-вот затошнит. Боится подлая оболочка моя, хочет еще и еще пожить, продлить наслаждение существованием, дышать воздухом, любоваться этим безграничным голубым небом, есть, спать, любить»...
Продолжение... Я знал точно, что, как только в поле зрения появится первый танк, мгновенно прекратится эта противная дрожь, эти спазмы и в конец перепуганное тело подчинится силе разума и воли: нужно! Волна крови прильет к голове, сердце застучит быстрее. Вот через несколько мгновений я вскочу и охрипшим, не своим голосом заору: «Атака! Готовьсь к отражению! Бутылочники на посты! Пулеметы, бить по щелям и гусеницам! Зря патронов не тратить! Бей их гадов, бей фашистов!» — Что толкает меня? Почему «бей гадов»? Кого защищаю я, и кого защищать заставляю других, вот этих перепуганных «азиатов»? Я всей душой ненавижу все то, что за моей спиной. Ненавижу эту проклятую кучку садистов-узурпаторов в Кремле, ненавижу их владыку параноика Сталина, ненавижу весь устой этой подсоветской жизни миллионов жалких, запуганных рабов, не смеющих поднять голову... И сам я раб! Почему «гадов»? Разве какой-то Фриц или Карл, сидящий в танкетке, которого сейчас обольют горящим бензином по моему приказу, виноват? Разве он «гад»? Разве он не будет страдать, заживо сгорая в своей танкетке, в которую ему было приказано сесть и гнать ее на наши окопы? Так же, как и мне приказано, рискуя своей и вот этих солдат жизнью, сжечь и его, и его танк? На этот раз обычный сценарий атаки был несколько изменен. Немецкие танкетки сосредоточили свой удар по центру обороны и по правому флангу, но пехота их подобралась довольно близко и залегла на расстоянии сотни шагов между прибрежными оврагами и кустами ивняка и оттуда стала обстреливать. Этот огонь не приносил ущерба. Батальон все время, пользуясь любой возможностью, улучшал свои укрепления и хорошо зарылся в землю. Я прошел вдоль всего своего участка. На стыке с другим батальоном была хорошо устроенная пулеметная позиция с хорошим обзором. Отсюда было видно, что к залегшей части подходит подкрепление, человек сто немцев короткими перебежками старались проскочить полосу гладкого чистого поля, которая была позади оврагов и кустов, откуда обстреливался сейчас участок. Я приказал сосредоточить огонь по этому подкреплению. — «Ну-ка, приятель, дай я попробую», — отстранил я пулеметчика. Выждал момент, и когда там, в поле, немцы поднялись к очередному броску, дал длинную очередь. Серо-зеленые фигурки попадали. Некоторые падали, как полагалось падать в таком случае живым, а некоторые падали, взмахнув руками и отбросив в сторону винтовку, как полагалось падать тем, кто уже встать не мог. Как просто! Фигурки в тире. Та-та-та-та-та — и лежат! Еще разок, та-та-та-та-та... — «Бери свою трещотку, дружок, продолжай, выжидай, когда поднимутся, и...» — Я не кончил, немцы начали обстрел минами. Четыре мины одна за другой разорвались перед самыми окопами, подняв кучу земли. Я, пригибаясь, побежал к своему командному пункту, к телефону, но следующая мина разорвалась, перелетев через окоп, и сыпанула по окопу визжавшими в воздухе осколками, комьями земли и камнями. От взрыва я упал на дно окопа, и мой шлем слетел с головы. Еще несколько мин разорвалось, но, к счастью, значительно дальше, немцы сделали ошибку в пристрелке. Я поднялся, почти против меня лежал молодой солдат-узбек Течиев, его я знал по имени, так как Сестричка часто назначал его вестовым к штабу. Чисто выбритая голова Течиева была расколота. «Как арбуз», — мелькнуло в голове. А из трещины в черепе выползала какая-то серая студенистая масса. Рядом стояло несколько таких же темноголовых мальчиков, с ужасом смотревших на убитого. По указаниям с нашего наблюдательного пункта, полковая артиллерия перенесла огонь на немцев против нашего окопа, и те отступили, наверно, с большими потерями. Вообще немцы плохо выбрали место для этой ненужной атаки небольшого количества пехотинцев, даже без прикрытия танкетками. У нас, на крайнем левом фланге, стало тихо, но в центре и в особенности на правом краю бой продолжался. Подошли командиры рот с докладами о потерях. 11 убитых и 19 раненых. — «Что делать, товарищ майор? Один боец ранен в руку, в правую ладонь, хороший боец, я ручаюсь, что это не преднамеренно, — сказал один из командиров. — А если отправить в тыл, на заставе расстрелять его могут». Я сел на чурбак, служивший стулом, и вдруг почувствовал довольно сильный болезненный укол в верхней части груди слева. Расстегнул шинель, вся гимнастерка и нижняя рубашка были в крови. — «Кажется, я и сам поцарапан, что-то крови много здесь», — сказал я, вдруг почувствовав слабость. Оказалось, действительно, только пустячная царапина. Осколок мины, маленький и острый, как бритва, прорвал борт шинели и вошел в тело на несколько миллиметров. Иконка, которую повесила мне на шею в Четверне Зося, тоже была... ранена. Эмаль треснула и частично откололась от изображения. Мелкие осколки эмали санитар пинцетом выбирал из промытой ранки. — «Вишь ты, и майора, и самого Бога одним осколком поранило. Хороший знак, мне бабка говорила. Ежели крест на рану попадет, долго жить будешь! А ведь что крест, что иконка, пожалуй, одно и то же». Санитар аккуратно заклеил ранку. Я вспомнил о бойце, раненом в руку, и вызвал его командира. Тот сказал мне: — «Все в порядке. У него и вторая рана оказалась, в бедре, через мякоть навылет. Он сам понял, что в этом спасение. Промыли, забинтовали, даже лубки поставили, любую инспекцию пройдет!» Под вечер вызвал меня Волков. Он сказал, что вполне удовлетворен моим командованием. — «Я, откровенно говоря, не ожидал от вас такой прыти! За эти дни три танкетки уничтожили и одну, как мне донесли, вы лично! Молодец, майор Палий! Я передал об этом рапорт в дивизию. Теперь слушайте. Хоть с разведкой у нас дело обстоит плохо, мы знаем, что у Бобруйска собрано порядочное число танков, не этих танкеток, а настоящих. В ближайшее дни, а может и часы, немцы ударят по-настоящему. Остановить их мы не сможем, у нас здесь, на правом берегу, очень мало всего того, что необходимо для сопротивления, в особенности против танковой атаки. Когда этот удар произойдет, мы наверно получим приказ на отход за Днепр. Подготовьте свой батальон к этой возможности, но помните: без приказа не отходить ни при каких обстоятельствах. Ясно, товарищ майор?» — «Вполне ясно, товарищ полковник», — ответил я. Ночь прошла спокойно. На рассвете, дав приказания всем командирам в соответствии со словами Волкова, я стоял на своем командирском месте и всматривался в немецкую линию. Было тихо и спокойно, только с севера, со стороны Рогачева, доносились звуки артиллерийской стрельбы. «Как перед грозой, — думал я, смотря через щель своего командного пункта на немецкие позиции. — Да, дорогой майор, вот какое дело, сестричка моя дорогая, как говорит Зотов, за три недели и майором сделался, и к награде представлен. Пожалуй, генералом сделаешься. Советским генералом! Из одиночки НКВД на Чернышевской... Вот ирония судьбы: контрреволюционер, буржуазный националист, антисоветский элемент, майор-орденоносец. Вот, не успел написать письмо жене... Где она? В Москве или в Киеве? Хорошо, если бы она осталась в Москве. Возьмут немцы Киев, наверняка возьмут, если уже не взяли»... Я прошел по всей длине участка. Солдаты сидели на дне окопа, хмурые и голодные, — уже два дня были перебои с подачей питания на передовую, — провожая меня взглядами. Сколько их сегодня погибнет? Я снова вернулся на пост. «Вот дать бы им сигнал: спасайтесь, ребята, вот сейчас, до того, как на вас обрушится ураган смерти, уносите ноги, пока живы». И ничего не скажу им, наоборот буду гнать их навстречу этому урагану! Что это? 19 июля немецкая артиллерия заговорила сразу по всему фронту ровно в 8.30 утра, и почти сейчас же им ответила сначала корпусная, а потом и тяжелая артиллерия главного командования, АРГК, из-за Днепра. Немцы не обстреливали передовой, их огонь был сосредоточен на позициях нашей полевой артиллерии в полукилометре за нами и на самом Жлобине. Мне казалось, что интенсивность немецкого огня возрастает с каждой минутой, а наша артиллерия теряет темп, в особенности АРГК, это заметил и Борисов: «Замолкнут скоро, снарядов у них нет!» Немцы прекратили огонь, и появилась их штурмовая авиация. Штурмовики, почти на бреющем полете, атаковали по всей линии защиты, начиная свою атаку с нашего левого фланга. Так как мой батальон был у самого ската к реке, то мы почти не попадали под пулеметный огонь штурмовиков, только на самом правом краю моего участка были попадания, но зато в следующем батальоне уже было много убитых и раненых. Два немецких самолета было сбито нашей зенитной обороной. Один над Жлобином, а другой при залете на атаку, над Днепром. Еще штурмовики продолжали свою работу, когда наблюдатели закричали: «Танки! Танки! много их!» Я со своего места тоже увидал их. Много! В поле моего зрения я их насчитал больше двух десятков. Это были уже настоящие, среднего размера танки с орудиями. Направление их атаки было на центральную часть обороны. «Ну, вот и конец, раздавят нас», подумал и, но не успел еще даже продолжить своей мысли, как по телефону был получен приказ: «Палий, сматывайте удочки! Быстро! Мы отходим за Днепр, скатывайтесь к реке, на ваше место переходит 1-й батальон. Живо, вдоль реки к мостам!» Едва я успел дать команду, как бойцы 1-го батальона уже начали занимать наши места. Я с сержантом Сестричкой и еще несколькими бойцами скатились вниз к реке последними. Внизу у самой воды было много кустов ракитника и высокого камыша, пробираться в этой заросли было трудно, и мы потеряли много времени, пока выскочили к воде. До мостов в Жлобине было не меньше полугора километров. Я издали увидал, что впереди, на узкой песчаной дорожке вдоль воды, образовалась какая-то пробка. Обгоняя бойцов, я побежал к этому месту.
Продолжение... Молодой лейтенант, командир заставы, с перекошенным от злости лицом, размахивая руками и матерясь, стоял перед Борисовым, а сзади на песке сидело человек тридцать солдат, окруженных бойцами из отряда охраны Борисова. Все они, включая и ругающегося лейтенанта, были обезоружены. Увидя меня, лейтенант начал кричать: «Товарищ майор, я командир заставы, приказано никого не пропускать в тылы, а он... это измена, его надо расстрелять, я требую!» Оказалось, что этот паренек еще не знал, что все части оставляют Жлобин и отходят за Днепр. Когда наши солдаты хотели направиться к мостам, он выставил своих автоматчиков и приказал всем возвращаться на позиции. Подоспевший Борисов сумел обезоружить этих «людей Мехлиса». Когда, наконец, я убедил его, что и ему следует как можно скорей бежать к переправе, а в особенности когда он увидал, что впереди с высокого берега посыпались, как горох из совка, люди, многие сотни, в полной панике, то и он бросился бежать со своими солдатами, забывши взять свое оружие. Это уже было паническое бегство! Ни частей, ни солдат, ни командиров, только толпа бегущих людей, объятых страхом и старающихся спасти свою жизнь. Команды, дисциплины, организованного отхода не было, и при таком состоянии толпы уже ничего нельзя было сделать. Скатившиеся к реке метались по берегу, некоторые мчались к мостам, другие почему-то бежали навстречу отходящему еще в относительном порядке моему батальону, и, наконец, порядочное количество, побросав сзади вещи и вооружение, попрыгали в воду и поплыли к другому берегу, косо сносимые течением реки. В массе бегущих я потерял всех своих бойцов и командиров, со мной были только сержант Сестричка, Борисов и еще с десяток солдат из взвода охраны. В одном месте впереди обрыв подходил очень близко к воде, оставляя узенькую полоску мокрого песка, там нарастала толпа направляющихся к мостам и медленно просачивалась через узкое место, как через горлышко бутылки. Еще и еще сыпались люди с обрыва, и толпа у узкого места на берегу впереди продолжала расти. Выхода у нас не было другого! Переглянувшись с моими товарищами, мы все сняли обувь, побросали все, что могло мешать нам, включая оружие, и бросились в реку. Держались все вместе, помогая друг другу, течение стало сносить нас вниз по Днепру. Я стал задыхаться, плавать на такие большие расстояния у меня не было ни тренировки, ни достаточных сил. Зотов нащупал ногами отмель и мы все смогли передохнуть, для меня это было совершенно необходимо. По реке плыло много досок, бревен и трупов. Течение подогнало к нам и труп немецкого солдата. Отталкивая его, Сестричка сказал: «А ты как попал не в свою компанию? Ошибся, дружок!» На том месте, где мы начали наше «плавание», были уже немцы — и на обрывах сверху, и внизу, у воды. С места нашего «отдыха» хорошо были видны толпы красноармейцев, стоящих с поднятыми вверх руками. Прямо против нашей отмели на берегу появились немецкие автомашины, и из них выскочили солдаты. Расстояние было не больше ста пятидесяти метров, они сразу увидали нашу тесно сбившуюся на отмели группу и начали обстреливать нас из автоматов. Мы бросились в разные стороны, ныряя в глубину. Я набрал мало воздуху и, продержавшись под водой несколько секунд, вынырнул, набрал в легкие воздуха и снова нырнул. Кругом по воде чавкали пули. Я снова вынырнул, немцы стреляли куда-то в сторону, рядом со мной вынырнул и Сестричка. «Цепляйся за бревно, майор, сестричка моя дорогая», — кричал он, подталкивая ко мне порядочный брусок. Немецкие солдаты снова пустили несколько строчек в нашу сторону. Бревно ударило меня в плечо, я поднырнул под него, и оказавшись по другую его сторону, оглянулся. Сестрички не было, только небольшое пятно крови расплывалось на поверхности. «Погиб Прохор Игнатьевич... Сестричка моя дорогая, — подумал я. — Наконец и встретился со своей смертью». Раздался сильный двойной взрыв. Оглянувшись на звук, я увидал, что оба моста, железнодорожный и другой, излетели на воздух. Издали мне показалось, что среди летящих обломков, перекувыркиваясь в воздухе, летели и человеческие фигуры. Когда я добрался до берега, бредя по грудь в воде по заболоченному лугу, я встретил Борисова с двумя солдатами. Остальные или утонули, или их застрелили немцы, а может, затерялись где-то в болоте. Во второй половине дня, с израненными ногами, еле живые от усталости, мы добрались до дороги. Здесь были организованы сборные пункты, первая медицинская помощь и выдача пищи. К ночи мы присоединились к нашему 114 полку, или, вернее, к той толпе усталых, грязных, измученных солдат, что осталась от полка. Полковник Волков и его начальник штаба Дубровский были убиты. Временно исполняющим обязанности командира полка был назначен мой начальник по ВИС майор Титов, который, по его словам, «так и не добрался до Рогачева, там уже были немцы». Группа командиров сидела вокруг костра, сушили свое обмундирование, чистили оружие, у кого оно осталось, пили горячий чай с сильной примесью водки и ругались... «Разгром! Полное уничтожение! Никакого снабжения! У моих бойцов было по 15 патронов, когда началась атака, а у пулеметчиков по 2 ленты. Комкор Петровский застрелился. Мосты взорвали, когда на них еще люди наши были. Тысяч двадцать на том берегу осталось. На кой дьявол нужно было эту оборону организовывать, если боевого обеспечения было только на полтора часа. Ни артиллерийской, ни авиационной поддержки. Весь корпус просто бросили в пасть немцам». И все это пересыпалось матерщиной по адресу командования армии, центра и даже самих верхов. Политруки помалкивали, а чем больше командиры выпивали горячего чаю с «примесью», тем громче раздавалась ругань. Немцы Днепр не форсировали, наступило относительное затишье. Иногда начиналась артиллерийская перестрелка, иногда появлялись немецкие самолеты, постреливали, и их отгоняли зенитки. В моем батальоне осталось только около двухсот человек. Сколько было убитых, сколько попало в плен, сколько разбежалось — никто не знал. От Жлобина вплоть до Гомеля шла работа по восстановлению, хоть до какой-то степени, боеспособности разгромленных частей.
Продолжение... Я пару раз ходил из расположения батальона в Четверню, заходил к Тарасенко, там все было по-старому, будто и войны не было. Вся семья возилась на огороде и по хозяйству, заготавливая продукты на зиму. Клава уехала и забрала с собой Зосю, домик стоял пустой, с заколоченными окнами. Как-то раз я пошел в сельсовет послушать радио и натолкнулся на группу «зеленых дезертиров», как их называли. Это был опасный народ. Они бросали свои части и разбойничали в лесах или прятались по деревням в ожидании прихода немцев, а тогда выходили с поднятыми руками и сдавались в плен. Если их ловили по приказу командования, то расстреливали на месте, поэтому, зная свою судьбу, они, эти «зеленые», отчаянно сопротивлялись аресту и убивали всех, кто их обнаруживал или кто мог на них донести. Я, идя вдоль небольшого овражка, заметил нескольких солдат в кустах. Остановившись, я спросил их, какой они части и что делают здесь. Внезапно я был окружен ими, человек десять... — «Какой мы части? Забыли мы, товарищ командир, устали, вот и отдохнуть решили», — сказал один из них, видимо, игравший роль вожака. Я предложил им идти со мной и временно присоединиться к моей части. Я понял, с кем имею дело, и решил немного «снаивничать», положение мое было очень опасное. — «Премного благодарны, товарищ майор, — насмешливо ответил вожак. — Только это нам не подходит, мы свою часть организовали, и я самый что ни есть главный начальник!» — Он обошел вокруг меня и под смех своих товарищей стал передо мной во фронт, выпучил глаза и гаркнул: — «Смею попросить вас, товарищ майор, катитесь к ........! Мы тебя не видели, а ты нас! Понял ты меня? И скажи спасибо, что мы тебя отпустили в целости и не с побитой мордой, маршируй восвояси к своей «части»!» К своему стыду, я быстро «замаршировал к своей части» и, придя туда, никому не сказал ни слова. Хвастаться мне было нечем, я здорово струхнул. Вечером 25 июля сел в палатке и хотел дописать уже несколько раз не дописанное письмо к жене. И опять не дописал. Писать откровенно о том, что делается вокруг меня, было невозможно, а писать что-то ура-патриотическое было стыдно перед женой, фальшь она бы сразу почувствовала. Весь этот день со стороны Днепра доносилась оживленная перестрелка. В штабе полка говорили, что, по всем признакам, немцы готовятся форсировать Днепр. — «Разнесут они нас вдребезги, ни патронов у нас, ни снарядов у артиллерии, ни горючего у танкистов», — сказал мне Титов. 13 августа 1941 года немецкие войска находились в районе города Рогачев, Жлобин и местечко Стрешин, готовили операцию по окружению и ликвидации группы Советских войск в этом районе - 63 стрелкового корпуса. Для окончательного окружения Советских войск в этом районе, немецкие войска предприняли наступление 467 и 487 пехотными полками в направлении мест. Стрешин и дер Затон, в это время была форсирована река Днепр и заняты населенные пункты: Скепня и Пиревичи, соединились с 20 танковой дивизией. Таким образом в районе Рогачев, Жлобин, Стрешин, Скепня и Пиревичи немецкими войсками был окружен 63 стрелковый корпус Советских войск, но окончательную ликвидацию его немецкое командование не решалось делать, т.к. не была известна сила, вооружение и намерение противника, кроме этого севернее Стрешина, в прилегающих лесах было слышно сильная работа моторов, мы полагали, что там имеются крупные танковые силы, которые могут предпринять контр.атаку, прорвать линию окружения в направлении Гомеля, а наши силы в этом месте были слабые. В это время в указанной операции я участвовал как командир истребительно-противотанковой роты. Штаб 487 пех. полка немецких войск находился на окраине дер. Скепня, на северной стороне деревни. Окружение Советских войск в указанном мною выше районе было закончено 14 августа 1941 года, вечером.
Вспоминает бывший офицер Вермахта Вернер Хаупт. Во взаимодействии с 1-ым танковым батальоном 6-ого танкового полка удалось овладеть обстановкой, танковый батальон только в этих боях потерял 22 танка, а в донесении командира 10-й пехотной дивизии говорилось: …Утром 41-й пехотный (моторизованный) полк при поддержке 6-ого танкового полка перешёл в контратаку. Одновременно 20-й пехотный (моторизованый) полк усиленный 3 батальоном нанёс фланговый удар. Удалось накрыть крупные силы русских, отходившие перед наступавшим 41 пмп, уничтожающим фланговым огнём. Во взаимодействии с танками 6 тп, 3-й батальон 20 пмп во второй половине дня ворвался в Жлобин. Батальон понёс большие потери от советского бронепоезда. В ходе боя бронепоезд был уничтожен многочисленными прямыми попаданиями из орудий 10-ого истрибительно-противотанкового дивизиона лейтенанта Шварца. Лейтенант Шварц за этот подвиг награждён Рыцарским крестом. Бои в этот день оказались тяжёлые. К сожалению, оказались большими и потери дивизии, особенно 41 пмп. Полк потерял убитыми 7 офицеров и 166 солдат. 20 пмп потерял убитыми 2 офицера…
Думаю может кому и пригодится.... С уважением прошу отнестись, так как собирал довольно усердно. Спасибо....
