Вальтер Вольфрум (Walter Wolfrum)

Эх, жаль нет продолжения!

 

А встречался Вольфрум после войны все же с Кожедубом. Хотя и не только. Подробнее ниже.

"… Патроном чемпионата мира в Киеве был руководитель ДОСААФа, русского аналога и образца Общества Спорт а и Техники в ГДР. Его звали Иван Кожедуб. Во время войны он стал самым успешным летчиком-истребителем не только Советского Союза, но всех союзных держав – ни один британец, американец или француз не приблизился к его 62 воздушным победам. До этого момента наши пути еще не пересекались – во всяком случае, так, чтобы мы об этом знали, и после войны. Хотя я всегда хотел с ним познакомиться. Теперь, наконец, такая возможность представилась. Он также остался верен летному делу и, по-видимому, даже был тесно связан со спортивной авиацией. У нас поистине будет достаточно тем для разговора.
Нового киевского аэродрома – места, где проводилось соревнование – во время войны еще не было. Полет туда прошел незаметно. Едва мы мало-мальски расселились, я отправился в кабинет Кожедуба. Как главу делегации национальной сборной ФРГ меня немедленно впустили, однако я был очень удивлен, когда увидел его сидящим живьем напротив меня – это не мог быть трижды Герой Советского Союза Иван Кожедуб, которого я знал по фотографиям. Он тяжело восседал за своим письменным столом, тело и лицо были бесформенно распухшими, даже застывшими словно маска.
Я вежливо представился, засвидетельствовал свое уважение его успехам во время Второй Мировой войны, дал понять, что я сам тоже бывший летчик-истребитель и задал ему несколько вопросов по его фронтовому периоду, которые обычно должны были бы вылиться в беседу. С его стороны не последовало ни малейшей реакции. Сидя неподвижно, он позволил мне говорить до тех пор, пока у меня не иссякли слова. Спустя несколько мгновений мучительного молчания его массивные очертания, наконец, все же пришли в движение.
Значит, я руководитель делегации западно-немецкой сборной, апатично пробормотал он, и будучи им , я могу обсуждать с ним все необходимое, что касается проведения чемпионата мира. Но помимо этого никаких контактов со мной он иметь не желает. К тому же он в принципе не готов именно с немцем говорить о войне. Затем движением руки он указал мне на дверь.
Для меня речь шла не о поверхностных непринужденных беседах ветеранов, в которых все стремятся друг друга убедить, какими же классными парнями они были во время войны. Я хотел со своей стороны посодействовать тому, чтобы закрывались открытые раны и чтобы несмотря на продолжающийся раскол нашего мира стало возможным хоть частичное примирение. Лишь позднее я узнал, что он был тогда не только работником федерации, но и генерал-полковником советских ВВС. Возможно, поэтому он был вынужден отказать мне. Должно было пройти еще 13 лет до тех пор, пока "лед холодной войны" между блоками государств не был растоплен гласностью и перестройкой. Иван Никитович Кожедуб остался единственным из моих бывших противников, с которым мне пришлось испытать такое разочарование. Еще в Киеве мне довелось получить опыт совсем другого общения.
В числе моих обязанностей как руководителя делегации одной из национальных команд было собственными глазами убеждаться в соответствующей правилам организации и проведении соревнования. Среди прочего это относилось и правильному местоположению судей на линии вокруг Competition Box. При этом мне приходилось проверять каждого отдельно, и я пешком проходил около четырех километров вокруг этого четырехугольника.
В Киеве позиции боковых судей занимали почти исключительно русские, и как я узнал уже вскоре, в их числе было много бывших участников войны. Видимо, среди них быстро разнеслась новость о том, что я, будучи летчиком на Восточном фронте, когда-то воевал против них. Почти каждый из этих бывших служащих Красной Армии, которого я встречал, втягивал меня в разговор, спрашивал меня, где я выполнял боевые задания, и рисовал мне картину пережитого им самим. Некоторые говорили так же сносно на немецком, как я на русском, однако и не требовалось много слов, чтобы, вероятно, обе стороны почувствовали – напротив тебя стоит тот, с кем тебя объединяет что-то, что трудно передать словами, даже если более трех десятков лет назад мы прилагали все усилия, чтобы обезвредить друг друга – или, возможно, даже поэтому. Таким образом, мой обход с инспекцией изрядно затягивался. Я продвигался вперед слишком медленно и не прошел даже еще и половины пути, когда встретил того, кто, должно быть, готовился к встрече именно со мной.
Едва он увидел, как я иду, он поднялся, чтобы сердечно меня поприветствовать, достал бумагу и карандаш и нарисовал детальную карту Кубани – каждую деревню, каждую береговую линию, каждую горную цепь он набросал по памяти настолько безошибочно, что мне оставалось лишь удивляться такой точности в его способности вспоминать. После того, как маленький шедевр был готов, он отметил на нем места своей службы и захотел теперь точно узнать, на каких аэродромах был я, где, когда и в каких боевых вылетах я участвовал. Было очевидно, что охотнее всего он меня не отпускал бы вообще, да и я мог бы еще часами говорить с ним. Однако время торопило, соревнования вот-вот должны были начаться. Как можно более дипломатично, с сожалением ссылаясь на свои обязанности, я попрощался с ним, поспешно оббежал остальные позиции, даже пропустил за это время обед и с урчащим животом отправился к своей команде.
Во время всего моего пребывания в Киеве я каждый раз встречал похожую картину – не считая странную встречу с Иваном Кожедубом, ни один из моих бывших противников не встречал меня с неприятием или тем более с враждебностью. С другой стороны, открытые и сердечнее разговоры были возможны лишь с глазу на глаз. Как только двое советских граждан оказывались друг возле друга, они, хотя и вели себя по отношению ко мне очень вежливо, говорили лишь самое необходимое и избегали своего и моего прошлого. У меня сложилось впечатление, что они друг другу не особо доверяли. (…)"

 

Вольфрум в кабине учебного Tf-104 Starfighter