не за что.таки не Рейхсмарине,а Кайзерлихмарине у них флаги разные.Вот.По "Запорожью" ну подняли кацапы там свой аквафреш и что?Толку сняли поклоунадили и пришлось спускать его.А уж как кацапню чехвостили на зыбучих водах мирового океана это отдельная тема.потерять в Цусиме все корабли потом у французов занять деньги на флот влипнуть в войну против немцев с которыми воевать было не за что...многодовочка.Пуйло нервно курит в стороне ..куда ему до Николаши...
Они как класс в сражении не участвовали кажется. Перед боем немцы пульнули пару торпед по выходящим британским крейсерам мимо у Англии и всё.
да там классическая битва кораблей линии.торпедами стреляли кажется с надводных кораблей.а вот лодки утопили "Кресси" и еще пару крейсеров.по Ютланду я тему делал.Получается что обе стороны действовали осторожно.немцы отошли не захотев связываться,англичане были шокированы потерей кораблей.
"Абукир", "Кресси" и "Хог", в 1914-м. Командовал лодкой Отто Веддиген. Англичане после первого торпедного попадания остановились и стали оказывать помощь тонущим - ПЛО еще не существовало и никто не мог представить, что надо не спасать моряков, а полным ходом уходить из опасного района. Естественно, подводники таким царским подарком воспользовались и утопили два других корабля. Впоследствии Веддиген погиб с лодкой (уже другой), которую таранным ударом потопил "Дредноут". Да, но безуспешно. К тому же, как ни странно, английские эсминцы стреляли торпедами по одной, а не залпом, как это отрабатывал и практиковал российский флот и что впоследствии стало совершенно общепринятым. С торпедными аппаратами на линкорах вообще цирк - десятки лет ставили, а толку от них - ноль. Вроде бы как (и то не факт), что единственным таким попаданием за всю историю была торпеда, выпущенная с "Роднея" во время боя с "Бисмарком", при добивании оного. И если траверзные аппараты еще как-то понятны и для боя в кильватерной колонне теоретически могут быть полезны - то зачем немцы на свои линкоры ставили торпедные аппараты в форштевне, для стрельбы прямо по носу - совершенно непонятно. Традиция, видать Англичане вечером 31 мая упустили немцев, а наутро следующего дня лезть к немецким берегам со всякой гадостью вроде минных полей и подводных лодок как-то не хотелось. И смысл ? Немцы все равно отступают.
Да.Все пошло еще от торпедных аппаратов на броненосцах потом они же были на крейсерах и эсминцах.Был даже такой термин как -минный крейсер.То есть большой миноносец.Англичане сняли целый фильм о причинах гибели своих кораблей,я его тут выкладывал но его раскритиковали.Причина гибели кораблей по версии создателей фильма-это перегруженность боеприпасами подбашенных отделений слабое бронирование и плохая система вентиляции.По памяти пишу не помню всего.
Матросы эскадры просили передать вам, господин полковник, что они счастливы умереть за самост1йну Украйину.)(
" Мы сами взорвали "Корейца" и сами затопим "Варяг"...." (с)"Пощады никто не желает...."(с) Так положено, господин контр-адмирал.. Ну, как-то так...
Єто еще что - некоторое особо упарасюченньіе воистину видят, как ПЛ Запорожье, Ягуар и Омега входят в Юзовку и Биробиджан.
Биробиджан-то за что? Шо-то Вы рассвирепели....Може к теме вернесть...Все пропьем, но флот оставим? И Парасюк на нок-рее..
О возможном бое "Гебена" и британских линейных крейсеров: Спойлер Средиземное море, 4 августа 1914 года Теплое летнее утро постепенно превращалось в жаркий день. Наверное, это самые хорошие дни в году – тихое море, чистое небо, только вот жара изматывает. Впрочем, после пекла Красного моря, которое стало проклятием машинных команд, Средиземка кажется почти курортом. Она и была таковым со своими пляжами Лазурного берега и Италии, с видевшими все на своем веку рыбаками и контрабандистами, с экипажами замызганных трампов и роскошных лайнеров – райский уголок, да и только. И еще недавно никто не мог поверить, что этому благоденствию может прийти конец . Но он пришел… Лазурную воду вспарывал кованными форштевнями почти десяток кораблей. Выбрасывая из труб шлейф черного дыма, на восток уходили линейный крейсер «Гебен» под флагом контр-адмирала Сушона и легкий крейсер «Бреслау». За ними, постепенно сокращая разрыв, шли британские линейные крейсера «Индомитебл» и «Индефатигебл» в сопровождении крейсера «Дублин». Пушки пока не стреляли, но все к тому шло. - Скоро выйдем на дистанцию огня, сэр – обратился к командиру «Индомитебла» Уильяму Френсису Кенндеди, который одновременно были командиром британского отряда, старший офицер. - Войны пока нет и вы это прекрасно знаете. Хотя, честно говоря, я бы потопил бы немцев без лишней дипломатии, пока есть возможность. Но, увы, Адмиралтейству виднее. Впрочем… Передайте на «Индефатигебл» - пусть перестроятся к нам в кильватер. В случае боя так мы хоть пристрелку друг другу всплесками сбивать не будем. А «Гебену» все равно деваться некуда. При всей мощи английского отряда его положение было не таким уже и завидным. Проблема была в топливе и кочегарах. Войны не было, и экипаж комплектовался по штатам мирного времени, когда незачем держать лишних людей – и, соответственно, платить им жалованье. Сейчас эта экономия привела к тому, что все труднее было поддерживать скорость – полный ход требовал беспрерывной работы «черной банды», как называли машинную команду кораблей-угольщиков, на пределе сил. Добавка мазута помогала, но не сильно, да и мазут старались беречь для боя. К тому же днища кораблей успели обрасти, что тоже отнимало скорость. И, что наверное было хуже всего – отсутствие внятных приказов командования. В полутора десятках миль, на мостике «Гебена» все было проще, яснее и безнадежнее. Надо уходить – а угля «на лопате». Кочегары скоро будут падать в обморок от перенапряжения, им в помощь уже пришлось отправить часть палубной команды, котлы готовы сдать в любой момент – и корабль превратится в хромую утку. А проклятые англичане висят на хвосте, как репях на собачьем хвосте и не думают отставать. Ближайший пункт, где можно принять уголь – это Мессина, но никому не известно, как к этому отнесутся итальянские власти. Вроде и союзники, но с такими союзниками враги не нужны. И кто будет грузить? Не ставить же на погрузку наводчиков и дальномерщиков, которые должны быть готовы к бою в любой момент. Лишних людей на военном корабле не водится. Уже давно пробили боевую тревогу, расчеты башен и казематов были на своих местах по расписанию. По горячему настилу палуб лилась вода из пожарных рукавов – все отлично помнили о чудовищных пожарах, сожравших броненосцы Рожественского в Цусимском бою. Летящая громада линейного крейсера была для внешнего наблюдателя почти безлюдной. Но хуже перспективы возможного (и, как понимали все на немецких кораблях, самоубийственного боя) была тягучая неизвестность и неопределенность. Ведь правду говорят – ожидание казни гораздо хуже самой казни. Старший артиллерист «Гебена» корветтен-капитан Книспель внешне был спокоен. Дворянин из обедневшего саксонского рода, он не мыслил себя без службы и без своих двадцативосьмисантиметровых орудий. Все проверено, все исправно. Снаряды поданы, механизмы проверены и перепроверены. Да, шансов мало, но до первых попаданий нужно успеть как можно больше избить английские корабли, тем более, что они находятся в худших условиях – дым из труб и от артогня будет слепить их. Все готово, все готовы. И все же в глубине души была надежда, что пронесет, что англичане отстанут или не будут открывать огонь – ведь Германия и Британия еще не воюют, война только между Германией и Францией. Но… Мало пользы от пустых надежд, даже если они кажутся такими соблазнительными. А пока боя нет – можно еще выйти на палубу и подышать свежим воздухом – кто знает, может, в последний раз. Кеннеди вышел на крыло ходового мостика. Тут и просторнее, и обзор лучше. Хотя обозревать в общем-то нечего: уходят два немецких корабля, видимость великолепная. Преимущество англичан не просто подавляющее, а раздавляющее – против шестнадцати двенадцатидюймовок немцы могут выставить только десять своих орудий главного калибра, и к тому же они не смогут обстреливать два британских корабля одновременно – с таким же успехом можно просто выбросить снаряды за борт. Дистанция сокращалась кабельтов за кабельтовым, машины пока работали вполне исправно. Вот только непонятно было, что со всем этим делать. Солнце уже подходило к зениту, а ничего не менялось. Все та же погоня, которую и погоней не назвать - медленное сближение со скоростью в узел, от силы полтора. Все же лучше не мучать машины перегрузками. Что произошло потом – так толком не удалось понять, а после не у кого стало и спрашивать. -Второй корабль англичан открыл огонь! – крик сигнальщика мгновенно разрядил обстановку, а всплески двух двенадцатидюймовых снарядов подтвердили его слова. Потом второй (что несколько удивило офицеров немецкого корабля) английский крейсер дал еще пару залпов, но они легли довольно далеко от цели. Теперь все ясно, и экипажу предстоит просто делать то, к чему они готовились всю свою службу. Меньше чем через полминуты кормовые башни «Гебена» изрыгнули столбы дыма и пламени, а еще через полминуты в неприятной для первого залпа близости возле «Индомитебла» выросли 4 столба воды от упавших снарядов. Через минуту последовал еще один залп, но накрытия пока не было. Что странно – англичане больше не стреляли. - Какого дьявола?!! – Кеннеди был страшно взбешен - Они там что, с ума сошли? Кто позволил открыть огонь без приказа? Эти кретины вообще понимают, что они натворили? - Сэр, даже если повесить на рее старарта «Индефатигебла» с его наводчиками, это уже не поможет. Немцы ведут огонь, и довольно прилично. Еще пару залпов – и они нас накроют. - Вы что, предлагаете объявить войну Германской Империи? - Я предлагаю уничтожить противника, который нас обстреливает, или хотя бы отогнать его. - К черту вас с вашими предложениями. Мы и так влипли в самое дерьмо… Полный ход, право на борт 8 румбов, разорвать дистанцию. Передайте на «Индефатигебл» - немедленно прекратить огонь. Про свои эполеты они могут уж точно забыть . И пусть они молятся, что бы дипломаты замяли эту стрельбу… Одинадцатидюймовый снаряд на дистанции в 50 кабельтовых летит к цели около тридцати-сорока секунд. Как раз столько времени понадобилось «Индефатигеблу», чтобы начать выполнять приказ флагману и послущно лечь на курс отхода от места боя. Задержись он хотя бы на полминуты – и очередные два снаряды, предназначенные «Индомитеблу», вспенили бы воду Средиземного моря, просто оглушив рыбу. Но флагман отвернул, слегка накренившись на своих двадцати четырех узлах, и вместо теплых волн трехсоткилограммовые болванки из лучшей крупповской стали, ударили в борт второго британского крейсера на скорости, вдвое больше скорости звука. Первый снаряд просто не взорвался, и вред от него ограничился проломленными дымоходами и развороченными переборками. Болезненно, но не смертельно. Про полный ход можно забыть до полноценного ремонта на Мальте. Но вот второй снаряд, пробив тонкую бортовую броню, взорвался, как ему и было предписано создавшим его инженерам, с замедлением в доли секунды, за которые он прошел путь от борта до погребов башни «А»… Два удара снарядов слилсь для команды в один, но сразу же за ними последовал глухой мягкий толчок, буквально подбросивший корабль на несколько футов. Кажущаяся мягкость удара не облегчила участи крейсера. Взрыв зарядных, а через мгновение – и снарядных погребов вырвал и подбросил башню, как пробку из бутылки с шампанским, а удар, такой же силы, но направленный вниз –проломил огромный кусок днища в полторы тысячи квадратных футов, от страшной нагрузки начала отваливаться носовая часть от форштевня до первой башни. Сотни тонн воды ежесекундно вливались в пробоину, и для находящихся на палубе «Индомитебла» гибнущий крейсер напоминал подводную лодку, совершающую срочное погружение. Через несколько секунд стали взрываться погреба среднего калибра, еще через мгновение рванули запасные торпеды. Машины еще работали, в котлах еще был пар, и сорок четыре тысячи лошадиных сил теперь загоняли погружающийся на двадцатипятиузловой скорости корабль в волны. Никто не успел не то, что начать борьбу за живучесть – даже отдать приказы. Офицеров на мостике убило ударной волной взрыва, а в низах многие и не узнали, что произошло, до того момента, когда палуба стала уходить из под ног, а из люков и переговорных труб стала хлестать вода с мазутом. Все продолжалось от силы пару минут – и над красавцем-линейным крейсером, проваливающемся в воды Средиземки, навсегда сомкнулись волны. О том, что здесь был корабль с больше чем тысячей душ на борту, напоминали только клокочущие пузыри воздуха и пятна мазута, да деревянные обломки. Спасенных не было. И если расчетам взорвавшихся башен и погребов бог войны подарил быструю смерть, то оставшимся в воздушных мешках под броневыми палубами переворачивающегося корабля этого не досталось… - Поворот лево на борт, ложимся на параллельный курс «Гебену». Машинное – выжимайте все до железки. Приготовиться начать пристрелку средним калибром, когда выйдем на подходящую дистанцию - Уильям Кеннеди теперь знал, что ему делать. Теперь не имело значения, почему открыл огонь «Индефатигебл», его больше не волновали проблемы дипломатов Уайтхолла, теперь было важно только одно – уничтожить врага. Сильнее завибрировала палуба, гуще повалил дым из труб. Надо нагнать потерянные минуты, точнее – потерянные кабельтовы дистанции. А потом можно спокойно открывать огонь. Благо, «Гебен» тоже пока не стреляет – далеко, даже для главного калибра, только снаряды в море выбрасывать. Расстояние понемногу сокращалось. Спешить некуда – вполне можно спокойно выйти на дистанцию огня, определить расстояние и… А что будет дальше – никто не знает. Два корабля одного класса, один против другого. Легкий крейсер «Бреслау» и британский «Дублин» – не в счет, они как дворняги против носорогов, один хороший залп – и крейсера нет. Победит тот, кто точнее стреляет, быстрее заряжает орудия и тушит пожары. И у кого не сдадут машины. Джон Стэнтон никогда особо не интересовался высокой политикой и международными отношениями, он и слов-то таких не знал. Детство и юность у него прошли в кварталах Ист-Энда, куда разные расфуфыренные умники-павлины захаживали не так и часто. Потому что визит в эти места крайне плохо сказывался на их здоровье и материальном благополучии. Получить по морде и остаться без кошелька и дорогой одежды там было не просто легко, а очень легко. Родителей он своих толком не знал – отец умер то ли от туберкулеза, то ли от пьянки, а скорее – от того и другого сразу. Мать работала, где придется – собирала старое тряпье, стирала, а деньги спускала на дешевое пойло. И нещадно лупила своего сына, видимо, вымещая на нем зло за неудавшуюся жизнь. От такой жизни в 8 лет маленький Джон сбежал из дому и вскоре прибился к компании воришек-попрошаек. Лондонские улицы учили жестоко, но доходчиво, и скоро Джон полагался уже не на хитрость и ловкость (которой у него отродясь не было), а на спаянность и взаимовыручку их дворовой шайки. Так бы и покатилась его жизнь по наклонной, если бы его не случайная поимка во время попытки стащить что плохо лежит с пришвартовавшегося в доках парусника «Медея». В полицию его сдавать не стали, но заставили вычистить все крысиные уголки в трюмах, где уборка не делалась, наверное, со спуска на воду. И, когда «искупив вину», он уже собирался уходить в свою полуночлежку-полупритон, он услышал ехидный вопрос одного из палубных матросов: -Ну что, крысеныш, снова к своей шайке проваливаешь? Катись давай, на палубе таким точно не место. А может, остаться хочешь? – все это сопровождалось ржанием матросов у бочки-фитиля. Другой на его месте утерся бы и ушел, к тому же синяки от «радушной встречи» еще болели, но жизнь приучила Джона в ответ не молчать. -Да с удовольствием останусь, только бы такой свинье как ты, жизни не давать – и снова в ответ хохот толпы подвыпивших и просто выпивших матросов. -Ну раз хочешь, то лезь на клотик, посмотрим, на что ты годен, крыса трюмная. Тут уже отступать некуда – хоть и страшно, но пришлось лезть по вантам (которые по случаю ремонта были не обтянуты) на почти сотню футов над палубой. Спускаясь вниз, он чуть не сорвался, когда проходящий по реке буксир развел волну и «Медея» пару раз резко перевалилась с борта на борт. Настоящему моряку, привыкшему к штормам, это показалось бы детской игрушкой, но Джон никогда не видел ни шторма, ни даже моря. Встречали его хоть и с насмешками, но уже по-другому. Разговорам положил конец капитан, такой же несвежий, как и его посудина: -Чего разорались, бестолочи? И почему этот оборванец еще тут? -Оборванец хочет остаться и влиться в нашу семью, Мастер -А больше он ничего не хочет? Пусть проваливает, и быстро. -Мастер, он по вантам на мачту только что лазил, даже не обделался. -Это правда? – кэп посмотрел на Джона, которому и четырнадцати лет еще не было. Такие фокусы ему не нравились, не хватало еще, что бы он свалился на палубу и разбился – тогда полиция жизни не даст. Но смелость мальчугана все же заставляла отдать должное. - Правда, сэр. И я правда хочу остаться – мальчишка сам не знал, хитрит он или нет, но жизнь в подвале ему давно осточертела, хотелось чего-то нового. Чего – он и сам не знал. - Он остаться хочет… А что хочу я – видимо, никого не интересует. Черт с тобой. Мы уходим через две недели, пока остаешься на борту, поработаешь. А там посмотрим. Две недели, превратившиеся в месяц (поскольку хозяин судна никак не мог договориться с грузообладателем), превратили жизнь Джона в сущий ад. С рассвета до ночи он скоблил палубу, таскат тяжеленные каналы, убирал мусор и делал самую черную работу под насмешки матросов. Сотни раз он хотел сбежать, но прослыть трусом и неженкой – это было чересчур. Приходилось до боли сжать зубы и терпеть. Ни на что не рассчитывая, уже после погрузки, зверски устав, он пошел к сходням на причал из гнилых бревен, забросанный мусором и кишевший портовыми крысами… -Эй, крысеныш! Ты что, решил смыться? -А что? Ведь все равно вы меня в море не возьмете… -Тогда какого дьявола ты тут торчал месяц? - Я думал… -Задницей ты думал! В общем, решай – или ты убираешься, или остаешься. Секунда на размышления, сукин ты сын. Секунда не понадобилась, и, наверное, впервые в жизни, Джон был искренне счастлив. Жизнь моряка всегда была тяжелой, а для мальчишки из трущоб – так и тем более. Но он выдержал, не сломался, и свое воровское прошлое вспоминал с отвращением. Какая, к черту, свобода, на загаженных улицах? Тот, кто не попадал во встречный десятибалльный шторм в Южной Атлантике, понятия не имеет ни о свободе, ни о настоящей жизни. А если кулаки чешутся – то всегда можно найти портовый кабачок и там спустить адреналин (вместе с деньгами, конечно). К тридцати годам Джон был уже бывалым моряком, видевшем и знающим много чего, а уж сколько шрамов от драк и поножовщины он заполучил– не счесть. Вздорный характер с возрастом только усугубился. Сейчас Джону Стэнтону, старшему кочегару второго котельного отделения линейного крейсера Королевского Флота «Индомитебл», было не до ностальгических воспоминаний. Сокращенная вахта сбивалась с ног, стараясь держать давление пара. И, как назло, уголь был самого дрянного качества – мелочь, да еще с породой. Огонь горел плохо, приходилось часто шуровать слой, чистить колосники, выгребать раскаленный, воняющий серой шлак… Он проклинал всех, от Первого Лорда Адмиралтейства до последнего интенданта, но это не помогало. Счастьем вспоминалась работа на лайнерах компании «Уайт Стар Лайн», с их самозабрасывающими топками и углем-орешком. А тут… И к тому же постоянно кричат в переговорные трубы о том, что не хватает давления. Как нагнать это давление, умники? Несмотря на плохое топливо и страшную жару кочегарная команда, обливаясь потом, смешанным с угольной пылью, работала как отлаженный механизм. Грохотали по настилу железные тачки штивщиков, открывались на мгновение – только что бы бросить лопату-другую угля, не больше - прожорливые огненные пасти топок, глухо гудел пар в трубах. Все знали свою работу и не обращали внимания на бесконечный поток матерной ругани Джона, на которую он был горазд. Она была такой же привычной, как и чихание насосов. Было бы даже странно, если бы старшОй не ругался. Из корабельной преисподней не видно, что творится наверху, а офицеры не считают нужным вводить «черную банду» в курс хода сражения, но от этих жилистых парней ход боя зависит не меньше, чем от комендоров. Поэтому, когда корпус корабля сильно качнуло– на это особо не обратили внимание. Не до того. Только через несколько минут по кораблю разнеслась новость о взрыве «Индефатигебла». -Проклятье… Значит, точно война. Чего разинулись, тюлени, работать! – Стэнтон даже не выругался. Гибель корабля, на котором были отлично знакомые сослуживцы, как ошпарила всех, услышавших эту новость – линейные крейсера долго ходили вместе, и многие из членов команд успели сдружиться, а офицеры уж точно отлично знали друг друга. Прекратились шутки и подколки, раздавались только отрывистые команды: -Забросать! – И в четко определенном порядке открывались дверцы, проглатывая очередную порцию угля - Подломать! – Это уже хуже. Надо тяжеленным ломом подрезать вязкую корку шлака, навалиться втроем на лом и оторвать горящий пласт от решетки – иначе огню не хватит воздуха. Не хватало людей, и держать пар было очень тяжело. К счастью, наконец дали команду начать топить мазутом, и это хоть немного облегчило работу. Неожиданно в какофонию шумов ворвались глухие удары. Крейсер начинал пристрелку. -Вы точно не выдавали наводчикам ром? -Сэр, люди нервничают, это первый бой, да и дистанция… -А у гуннов это какой бой? Или у них нервов нет? Вы выбросили уже шесть залпов в море, а накрытия нет – командир снимал стружку со старшего артиллериста, хотя и сам понимал, что доля ответственности лежит на нем, как на Первом после Бога – Вспомните, в конце концов, чему вас учили, сбавьте темп стрельбы и давайте залп только после падения предыдущего. На восьмом залпе британские снаряды легли уже так близко от цели, что это можно было считать накрытием. На меньшей дистанции попаданий было бы больше, но Кеннеди разумно решил не рисковать – немецкие орудия с их настильной траекторией и легкими снарядами были гораздо опаснее в близком бою. И каждые сорок секунд стальная туша крейсера содрогалась от рева шести двенадцатидюймовых орудий. Одна башня не стреляла – не хватало угла поворота. Немцы отвечали восемью одинадцатидюймовками. Над палубой англичанина словно вспыхнул бенгальский огонь – немецкий снаряд, которому все законы баллистики предписывали перелет, встретился со стальной грот-мачтой крейсера и та, совершив величественную дугу, свалилась за борт, оборвав антенны и раздавив одного матроса, пробегавшего по палубе в столь неподходящий момент. Еще трое были ранены осколками. Первое попадание – и первая кровь. Следующее попадание было почти безвредным – болванка, выпущенная из кормовой башни «Гебена», ударила в борт возле носовых шпилей, и порвала якорную цепь, но не взорвалась. Книспель был полностью в своей стихии. Его артиллеристы работали так же слаженно, как оркестр в Королевской Опере. Даже не нужно было отдавать приказы – все и так совершенно ясно, цель всего одна, видимость отличная. Нужно просто не мешать людям работать. А вот результаты были видны плохо – дым из труб британца часто закрывал цель, и отследить попадания было почти невозможно. Но, судя по близко встающим столбам воды, стрельба ведется верно. Повреждений пока не было, но так вечно продолжаться не могло, и тысячефунтовый английский гостинец врезался в основание второй трубы. Это попадание могло бы оставить корабль без хода, превратив его в мишень для учебных стрельб – но взрыватель не сработал, и все закончилось тем, что называется «незначительные повреждения». Двое матросов, которых ранило обломками, с этим бы не согласились, но в дуэли кораблей такие мелочи не в счет. -Нам пока везет, господин боцман -Заткнись, свинья, не накликай беды – Ганс Хефнер, хотя и был в восторге от столь удачно начавшегося боя – еще бы, утопить вражеский корабль пятым залпом, понимал, что все время везти не будет, и что англичане далеко не мальчики для битья. Палубной команде пока не было особой работы – поскольку не было ни пожаров, ни разрушений. Пока не было, и все это прекрасно знали. Впрочем, если томми решили напасть – пусть расхлебывают по-полной. У него был личный счет к британским морякам, после того, как его вместе с двумя товарищами крепко отметелили в Портсмуте. Английская полиция, конечно же, «ничего не видела». С ревом над палубой пронеслись перелетные английские снаряды. «Индомитебл» даже немного сбавил темп стрельбы, но теперь его залпы ложились лучше. Наконец, везение закончилось, и британский снаряд, проломив броневую палубу, взорвался в угольной яме. Взрывом вырвало кусок борта, сбросило за борт стрелу крана и покорежило надстройки – сказался в полтора раза более тяжелый вес снаряда. -Поворот лево на борт, привести противника за корму – Сушон еще не успел закончить команду, как крейсер повалился в крене при повороте. Пусть немного сократится дистанция, но у немцев будет преимущество в артиллерии – в корму могут нормально стрелять две башни, а у англичан в нос – только одна. И дым из труб закроет вражеским наводчикам цель – и выжимайте все из машин. Расчет оказался верным, и так невысокая результативность британского огня упала. Немцы же продолжали класть снаряды в неприятной близости от «Индомитебла», и не только в близости – один снаряд отрикошетил от крыши башни «Q» и разорвался над палубой, убив троих моряков и покалечив еще пятерых. Фантастическое везение – ведь, если бы снаряд летел чуть ниже, на каких-то пять футов (что зависит уже не от мастерства наводчиков, а от таких факторов как случайный порыв ветра или почти неизмеримое и неизбежное отклонение веса снаряда от расчетного), он бы пробил броню башни и взорвался, воспламенив готовые к заряжанию заряды и снаряды. В башнях британских кораблей держали снаряды первой подачи, для достижения наивысшей скорострельности – про опасность, которая в этом заключается, просто никто не думал. Бой зашел в глухой угол. Немцы не могли оторваться, англичане не могли их утопить. В таких случаях исход боя решает или «золотой снаряд», или появление третьей силы, или банальная поломка машин. И если с «золотым снарядом» повезло немцам, то англичанам оставалось или висеть на хвосте с риском отстать, или…
Окончание: Спойлер Вести огонь вдогонку противнику – наверное, самый верный способ выбросить снаряды за борт. Попасть с десяти-двенадцати тысяч ярдов в цель, шириной не более тридцати пяти, да еще не видя толком цели за шлейфом дыма – почти невозможно. Это знал контр-адмирал Сушон, знал и Кеннеди. Но вариантов больше не было, и носовая башня периодически выплевывала в сторону противника снаряды. У русских в Цусиме было полтора-два процента попаданий, но сейчас это казалось мечтой – так можно расстрелять все погреба, не повредив противника. Но никакое везение (или везение) не бывает бесконечным. Очередной британский снаряд упал в воду возле борта «Гебена». Ничего страшного – но он взорвался, и ударной волной, как гигантским паровым молотом, ударило в клепанные швы обшивки напротив турбинного отделения правого борта. Пробоины как таковой не было, но через разошедшиеся листы вода начала поступать внутрь корабля… -Водяная тревога! – аварийные партии, которым на верхней палубе не было особой работы, спускались вниз, в самые потроха корабля. Течь пока можно было контролировать, и она не представляла серьезной опасности – если бы не была почти на стыке двух отсеков. Конечно, можно было бы завести пластырь, и дело с концом – но для этого надо остановиться, что совершенно немыслимо. Поэтому борьба с водой свелась к к откачке и установке упоров на переборках поврежденных отсеков. Вдобавок, где-то закоротило проводку, и работу приходилось вести в темноте или при тусклом свете керосиновых ламп. Еще удар! Вопреки поговорке, снаряд попал в одно и то же место дважды. Двенадцатидюймовый фугас врезался в палубу между второй дымовой трубой и башней. Расчет башни отделался контузией и разбитыми лампами, но вот за ее пределами… Английский снаряд почти свалил трубу, проделав в ней рваную дыру размером с ворота заводского цеха. Тяга упала сразу же, давление пара – через пару минут. А потом начала снижаться скорость… - Принять правее. Приводим гунна на левый крамбол, и… Уильям Кеннеди плотоядно усмехнулся. Все, теперь он никуда не денется. «Гебен» потерял как минимум три узла. Теперь можно спокойно догнать и расквитаться за «Индефатигебл». Наконец можно будет ввести в бой еще одну башню, которая не могла стрелять из-за неподходящего угла. «Индомитебл» постепенно нагонял покалеченный, но еще живой немецкий корабль. Теперь в каждом залпе было четыре снаряда, немцы отвечали шестью. Средний калибр пока молчал – велико расстояние. Пару минут попаданий не было ни у одной из сторон, но потом… По «Индомитеблу» словно прошлись из одиннадцатидюймового пулемета. Шесть попаданий меньше чем за пять минут – это очень серьезно. Крейсер лишился кормового дальномерного поста, был разбит каземат стодвухмиллиметровых пушек и в довершении бед – на юте начал разгораться пожар. В лазарет сразу же хлынул поток раненых и покалеченных матросов и офицеров, а тридцати двум морякам уже не нужна была никакая помощь… Британцы не остались в долгу, и башня «Р» влепила в борт немцу два бронебойных снаряда. Один из них просто развалился (сказалась порочная система испытаний и закупки боеприпасов). Но второй исправно пробил броню и ударил в фундамент подшипника гребного вала. Никто не пострадал, но крейсер мгновенно затрясся, как телега на булыжной мостовой. Пока машинисты остановили турбину наружного вала, сальник успел полностью разрушиться, и через него в коридор валопровода потоком врывалось Средиземное море. Коридор успели задраить, но «Гебен» потерял четверть мощности машин, и как хромая утка, стал приваливаться на правый борт. К тому же корабль стал хуже слушаться руля и рыскал, что приводило к потере драгоценных узлов. Кончено. Теперь все на немецком крейсере понимали – шансов нет. Да, можно и нужно стрелять, тушить пожары, перевязывать раненых – но это ничего не изменит. Даже если избить англичанина до полусмерти – к нему уже идут на помощь основные силы, а это как минимум еще один линейный крейсер и пять броненосных крейсеров адмирала Милна. От них не уйти. Остается только продать свою жизнь подороже. Моррис Лингл, наводчик правого орудия башни «С» «Гебена» в начале боя был не у дел – разговаривала кормовая артиллерия. Дисциплина кайзеровского флота брала свое, и он просто ждал, когда придет его очередь. Хотя, чего греха таить, он страшно завидовал своему земляку из саксонской деревушки, Фрицу Гофману, который чуть больше часа назад залпом своего орудия отправил на дно британский линейный крейсер. Надо же, этот выскочка и тут опередил его. То есть, конечно, он был счастлив видеть гибель вражеского корабля, но зависть брала свое… Фриц всегда был первый, ну почему одним так везет, а другим не достается ничего? От этих мыслей его отвлек очередной удар, после которого корабль затрясся, как в лихорадке, и резко пошел вправо. Недоступный прежде английский корабль вползал в прицел…То ли от нервов, то ли от нетерпения, Моррис выстрелил раньше определенного автоматами управления огнем срока. Бывает, но именно этот снаряд, пролетев отмеренное расстояние, расцвел цветком разрыва на борту «Индомитебла». Британская броня не выдержала (и не была рассчитана против таких снарядов), и снаряд закончил свое недолгое путешествие в потрохах корабля, над вторым котельным отделением… Взрыв разворотил палубу, и стальные осколки посекли всех, кто имел несчастье оказаться рядом. Но это была половина беды. Разрушительная мощь хоть и не разорвала паропроводы, но деформировала их, и из соединений с огромной скоростью стал вырываться пар с давлением больше двухсот фунтов на квадратный дюйм. Вдобавок из разорванных труб начал хлестать мазут, который тут же вспыхнул. Джона Стэнтона приложило спиной об переборку кочегарки, да так, что он на секунду потерял сознание. Пришел в себя он от страшной боли – вокруг летели брызги горящей нефти, на нем загорелась парусиновая роба. Кочегарка была заполнена смесью дыма и пара, его рев из поврежденных труб перекрывал все остальные звуки. Выхода не было – аварийный трап и его шахта были разорваны попаданием, а двери в переборках, естественно, задраены. Он оказался в стальном мешке, который заполнялся горящей нефтью и заливался кипятком. Не было и намека на других выживших. Бывший карманник из трущоб Ист-Энда не знал молитв, да и в бога не верил, потому прощался с жизнью со скрежетом зубов и руганью. И, перед тем, как провалиться в темноту, он случайно вспомнил своего кореша с «Индефатигебла», с которым они не раз пьянствовали и наводили шорох в потовых кабаках. Он сейчас остался где-то на глубине, в такой же кочегарке… Эта мысль молнией прорезала сознание гибнущего кочегара. - Ну уж нет, проклятые немецкие свиньи… Вы еще увидите, как подыхают настоящие моряки… На остатках сил, борясь с дикой болью, Джон нашел в себе силы закрыть задвижки на нефтепроводах. Он задыхался, прилипшая к телу роба, пропитанная маслом и нефтью, тлела, но из последних сил он бросался на знакомые маховики, перекрывая пар и разобщая поврежденные котлы от магистрали. В конце он уже ничего не видел – струя пара из разорванного фланца ударила ему в лицо, но свой филиал преисподней он знал наизусть, до последней гайки… Когда в доках Мальты, куда вернулся после боя «Индомитебл», рабочие разрезали искореженный металл кочегарки, то их потрясло, что шток одной из задвижек был сломан – с такой силой ее закрывали. Джон Стэнтон был единственным человеком, получившим за этот бой высшую награду Британской Империи – Крест Виктории. Посмертно. Потеря одного котельного отделения привела к снижению скорости на четыре узла, но немцам это уже не могло помочь. Кеннеди круто развернул свой корабль и обрезал корму «Гебена», сделав тому классический кроссинг. Теперь заговорили все четыре башни, выпуская в минуту две с половиной тонны стальной смерти. Вступила в бой и средняя артиллерия. Рухнула вторая труба немецкого корабля, замолчала от прямого попадания снаряда кормовая башня, столь удачно отстрелявшаяся утром. В довершение всех бед очередной двенадцатидюймовый чемодан вспорол броневую палубу детища верфи «Блом унд Фосс» и разорвался в турбинном отделении. Ротор турбины разлетелся в куски, лопатки пробивали переборки и днище не хуже мелкокалиберных снарядом. Машинная команда погибла в полном составе и поврежденный отсек начала заливать вода. Вдобавок к этому корабль остался без электричества – залило генераторы, а резервные не удавалось запустить. Буквально за десять минут бой превратился в избиение – «Гебен» садился в воду кормой, пытаясь ползти с десятиузловой скоростью. Куда и зачем ползти – никто не знал. Бронебойный снаряд, попавший в боевую рубку немца, превратил ее в кучу искореженных плит. Еще горели топки, еще отстреливались орудия казематов – башни из-за крена не могли вести огонь, кто-то пробовал тушить пожары, но это было лишь оттягиванием неизбежного. Попадания сыпались как горох, круша все, что еще недавно было красавцем-кораблем, гордостью кайзеровского флота. - Гунны отлично дерутся, сэр. Может, стоит прекратить огонь и предложить сдаться? - Предложить, конечно, можно… Но вы действительно думаете, что они сдадутся? - Конечно нет, сэр. - И я того же мнения. Впрочем, пару минут ничего не решат. Задробить стрельбу. Передайте семафором на «Гебен» - «Прошу прекратить бессмысленное сопротивление, вы храбро сражались, готов оказать помощь тонущим». И… готовьте торпедные аппараты. Огонь по готовности. Артиллерией мы его еще долго будем добивать. Уильям Кеннеди вышел на крыло мостика. Как офицер Королевского флота, он был счастлив уничтожению вражеского корабля, но, как моряку, ему было чертовски жалко обреченных на бессмысленную гибель немцев. Впрочем, на их месте он поступил бы так же. Ответом на просьбу прекратить огонь стала отрывистая стрельба немецких противоминных орудий – тех, которые еще могли стрелять. Ну что ж, этого следовало ожидать. Через пару минут «Индомитебл» вышел на траверз гибнущего корабля и лазурные воды прочертил пенный след восемнадцатидюймовой торпеды. Это был поистине «удар милосердия». Немецкий крейсер медленно повалился на правый борт, оседая на корму. Из открытых кингстонов вырывались струи воздуха и воды, что делало похожим гибнущий корабль на гигантского кашалота. С палубы срывались незакрепленные предметы, рухнула первая труба, раздавливая оказавшихся рядом, а стелящийся по воде дым отравлял выпрыгнувших за борт. С глухим рокотом срывались с места механизмы корабля. Вот, наконец, линейный крейсер полностью перевернулся, накрывая своей тушей не успевших отплыть моряков. И счастье тем, кто в панике не стал карабкаться на покрытое ракушками и водорослями (теми, что украли проклятые полтора-два узла хода) днище. Всех, кто на него выбрался, засосало водоворотом. Еще через несколько минут «Гебен» погрузился в теплое августовское море, неся с собой больше шестисот человек экипажа, не успевших выбраться из-под броневых палуб. Море с безразличием приняло эту вторую, но далеко не последнюю жертву разгоравшейся войны. «Индомитебл» спас больше трехсот немецких моряков. Еще троих через несколько часов подобрал греческий угольщик. Крейсер «Бреслау» не пытался вступать в безнадежный бой, защищая флагмана. Да и Сушон, дал прямой приказ – уходить в Мессину. «Индомитебл», потеряв одну кочегарку из трех, не мог его преследовать, и роль борзой досталась «Дублину». Британский крейсер догнал немца и стал спокойно его расстреливать, имея превосходство в артиллерии. Судьба «Бреслау», казалось, решена – но вмешался Его Величество Случай. Из-за царившей неразберихи приказ адмирала Милна был неправильно разобран – и «Дублин» прекратил преследование. Избитый, но живой легкий крейсер на последнем издыхании дополз до Мессины где интернировался и впоследствии был захвачен итальянцами
Дак они же прорвались "Гебен" и "Бреслау" -Mittel Meerdivision -эскадра Средиземного моря. "Гебен" в Турции получил новое имя -Yavuz Sultan Selim "Бреслау"-Midilli.Адмирал Сушон и Отто Лиман фон Зандерс именуемый также как Лиман Паша.на другом фото оппонент сушона сэр Арчибальд Милн Турки проливы закрыли.
