В теме "Добрые дела немецких военных" я уже размещал отрывок из неопубликованной повести моего деда Коцерубы М.И. Думаю, что и здесь это будет уместно (размещаю незначительную часть повести, о его пребывании в качестве остарбайтера: И вот, 4-е июня 1942 года, опять знакомая уже картина: крик, слёзы матерей и родственников, и нас на телегах под полицейским конвоем повезли на станцию Поташ, погрузили в товарные вагоны с соломой. В углу вагона стояла деревянная бочка для естественных надобностей. Нас заколотили в этих вагонах и эшелон двинулся на запад. Везли довольно быстро, естественно с остановками на больших станциях. Мы через зарешёченные окна товарного вагона просили воды, конечно в нашей посуде – фляги, котелки. Приходилось просить и немцев-конвоиров подать воды и тоже, как правило, отказа не было. Таким образом, за весь путь следования через Польшу и Германию я выучил два немецких слова: «вассер» – вода и «никсферштейн» – не понимаю. Сутки наш эшелон стоял в городе Перемышль (Польша). Там нам устраивали баню, санобработку, прожарку личных вещей. Затем подали товарный состав с проваренными вагонами и свежей соломой, и наш эшелон двинулся на Германию. Далее была долгая дорога на запад Германии. 10 июня мы прибыли в город Кёльн. Через пару часов туда прибыл ещё один эшелон с такими же рабами. Никто нас не спрашивал, что мы ели, что мы пили. Никто нам ничего съестного не предлагал, мы делились остатками еды, что у кого было. Всё это происходило, естественно, где-то за городом, потому как там были только помещения барачного типа, сан блоки и т.д. 14 июня всю эту огромную массу народа выгнали на большую площадь и начальство через переводчика объявило следующее: «Кому 17 лет и старше – остаться на месте, кому меньше 17-ти лет – выйти в сторону». Малолетки по 15 – 16 лет пошли в сторону, но таких было совсем немного. Я было заколебался, оставаться мне или выходить в малолетнюю колону, мне 16 лет и я должен был выйти с малолетками. Но остаётся много взрослых односельчан, а мне хотелось быть с ними, так мне советовала моя мама. Но вот, когда все малолетки вышли, и между ними и основной массой людей получилось расстояние метров в 20-ть, на этом пространстве собралось немецкое начальство и переводчик – молодой и здоровый, с большим дрыном в руках. В это время мне один мужчина – не односельчанин говорит: «А ты, малый, почему не идёшь туда, где тебе положено?». А я ему говорю – мне уже 18 лет. Он же мне сказал – что ты врешь, ты не будь глупый и пойми, раз малолетних берут отдельно, значит им будут и условия, и работа полегче, иди туда. И я рванул в малолетнюю колону. Но только я выбежал на пустое пространство, как переводчик своим дрыном начал бить меня куда попало. Я был босиком, но в руках у меня было старенькое с множеством заплат ещё школьное пальтишко и деревянный сундучок. Они-то меня частично защитили, но всё же первое крещение состоялось, и переводчик под смех и гогот немцев крепко меня поколотил. Я в слезах, ничего не видя, добрался до своих однолеток. Там же было много моих односельчан, и только тогда я увидел, что они все горько плакали. Половину этой команды в пассажирском поезде повезли в город Клеве, что недалеко от города Кёльн, а другую половину повезли в город Гох, но это я уже узнал гораздо позже. Я же попал в город Клеве. Мы шли с поезда по улицам города без охраны, сопровождал нас какой-то господин. Шли мы по городу оборванные и почти все босиком, а по сторонам и сзади бежало много немецких детей, которые глазели и тыкали на нас пальцами. Оказывается, привёл нас этот господин в «арбайтсамт» – биржу труда. Биржа труда уже оповестила всех сельских старост о том, что поступила свежая рабсила и кто нуждается в таковой – приезжайте, выбирайте, покупайте. Коридор, в котором мы находились, был длинным и полутёмным. Переводчиком был какой-то поляк, переводчик никудышный, а покупатели стали прибывать. Кому нужен был мальчик – приезжал хозяин, выбирал себе мальчика, а кому нужна была девушка – приезжала хозяйка и выбирала себе девушку-работницу. Естественно, каждый из них старался выбрать себе побольше, посильнее и поздоровее работника. Но мы все были недавние школьники, пастухи, ну и просто дети. Как я уже говорил выше, среди своих сверстников я был крупнее всех, физически намного сильнее других. Тут видимо дело в том, что я наделен богатырской силой от природы, а ещё немаловажный фактор был в том, что я очень рано стал физически трудиться, и трудился много с раннего детства. Вот тут и приметил меня в «арбайтсамте» будущий мой хозяин, завёл меня в кабинет и там меня стали спрашивать, какая у меня специальность. Естественно, у меня никакой специальности быть не могло. Но переводчик ведь был никудышный и тогда на стол мне положили лист бумаги, на котором были перечислены все основные специальности на немецком и русском языке. И тут я понял, что обязан показать пальцем свою специальность, и я показал туда, где было написано «сельскохозяйственный рабочий». Я парень сугубо деревенский, такой труд мне уже хорошо знаком и я понял, что попал в точку. Моему «очкастому» хозяину вполне подошла моя специальность, меня быстро оформили. Хозяин заплатил за меня 24 марки и я стал его рабом. Он завёл меня на вокзал. До поезда было ещё много времени и он посадил меня в уголочке на своем сундучке, а сам поехал в город по своим личным делам. Он не спросил меня, хочу ли я кушать, хочу ли я пить, а самое главное, он не дал мне возможности справить естественную нужду, а ведь я уже более суток не был в туалете. Во мне всё горело внутри и от этих болей кружилась голова так, что я плохо на ногах держался. Не знаю, как я выглядел в то время, сидя на своём сундучке, но немецкие дети глазели на меня, как на индийского слона. Наконец пришёл мой хозяин, мы вышли на перрон, зашли в вагон поезда. Это было 14 июня – воскресенье, вагон был заполнен до отказа. Люди ехали со своих дач, я так догадался, потому что почти все везли в корзинках черешню, клубнику. Хозяин мой сидел в стороне от меня, видимо стеснялся пассажиров, не хотел показывать, что он хозяин этого раба. Пожилые женщины дали мне место куда сесть, одна из них дала мне маленький кулёчек черешни, а другая – клубники. Я кивком головы поблагодарил их и они ещё долго о чём-то шептались, глядя на меня и мои босые ноги. Через три остановки – на четвертой, мы сошли с поезда. Тут я уже прочитал: станция «Апелдорн». Он взял свой велосипед, который он здесь оставлял, перекинул ногу и показал мне – следуй за мной. Ему видимо казалось, что он едет медленно, но мне-то с моим сундучком, босыми ногами по просёлочной дороге – песок, гравий, тяжело было успевать за ним. Слёзы заливали моё лицо от боли и обиды. От станции «Апелдорн» до его дома было километра три, он это расстояние проехал на велосипеде, а я прошагал пешком. И вот вышла хозяйка и показала мне – заходи во двор. Я зашёл, поставил в коридоре свой сундучок с пальтишком и зашёл в кухню. Хозяин уже сидел за столом, перед ним лежали какие-то бумаги и он стал мне что-то говорить, что-то спрашивать, на что я ему отвечал одним словом – «никсферштейн». Тогда он позвал кого-то и в кухню вошла девушка моих годов, в которой я сразу же определил, что это наша – украинка. Я очень обрадовался этому обстоятельству, ведь рядом есть свой человек. Хозяин сказал что-то по-немецки и она меня спросила по-украински: «Як сі пишеш?». Я ответил, что пишу по-украински, по-русски и даже знаю немецкий алфавит, так как в школе изучал немецкий язык. Она мне говорит: «Та ні, як сі пишеш?», на что я ответил, что больше никак не пишу, кроме как я Вам уже сказал. Тогда хозяин приказал ей уйти, а меня стал спрашивать, есть ли у меня какой-нибудь документ. Я ответил, что есть такой, вернее я его сразу же ему подал. Это был лист тетрадной бумаги, на котором было от руки написано в одной колонке по-украински, в другой – по-немецки, ну подобие удостоверения личности. С этого удостоверения он сделал себе нужную ему запись и мою бумагу оставил у себя. Через противоположные двери он вывел меня в сарайное помещение, где я увидел туалет и сразу же кинулся туда… Не знаю, догадался бы он сам мне предложить это удовольствие или нет, но меня покидали последние силы и я сделал всё это без его приглашения. Там у хозяина в отделении на двух лошадей лежала огромная куча картошки, а поскольку это был уже июнь месяц, то она так поросла, что её нужно было рвать, не знаю чем, только не голыми руками. Он же показал мне на плетёные корзины и указал место, куда я должен перенести всю эту картошку, не спросив меня, хочу ли я есть, хочу ли я пить, – приказал и ушёл. Я рвал эту картошку голыми руками, обильно поливая её своими слезами, пачкая её своей кровью, так как через некоторое время у меня уже не было ни одного ногтя на пальцах. Руки были в земле и крови, а я всё рвал и переносил проклятую картошку. По моей прикидке, её было несколько тонн. Когда хозяин пришёл посмотреть, как идут дела, я уже закончил рвать-носить. Он увидел меня перепачканного в земле и крови, но ничего мне не сказав, повёл меня показать, где у него лежит солома. Я принёс бутов 5 соломы на то место, где была картошка, расстелил её. Он мне кинул старый кусок брезента, показал – застели и ложись спать, так и не позвав меня к ужину. Я долго мыл под краном руки, ноги, умыл лицо и пошёл на солому. В сундучке у меня был ещё кусок домашнего сала и чёрствый хлеб. Я поел, запил водой из крана, да наплакавшись вволю, не помню, как и уснул.
Приветствую! Мой прадед был на принудительных работах в селе Kleuschnitz район Falkenberg возле города Oppeln, сейчас это Польша село Klucznik, но увы оно уже не существует, Falkenberg-Niemodlin, Oppeln-Opole.
Продовження тої історії про мою тітку Катерину (від моєї мами, вже покійної, і від її молодшої сестри - за спогадами з розповідей Катерини). Чи тікали вони з військами Вермахту чи ні? Там все досить неясно. Спершу так - згідно з офіційними даними, згадування про бойові дії в околицях Кенігсберга-Піллау починаються з кінця березня 1945 (3-й Бєларуський фронт). Офіційно наступ РККА в тій місцевості зафіксований з 6-го квітня 1945 р. до 9-го квітня (11-а гвардійська, 39-а, 43-я, 50-а армії, Василевський і Баграмян). Вважається, що операцію було закінчено 9-го. Хоча Земландську групу ліквідували десь аж 25-го квітня, ну то несуттєво для питання. Питання до моєї байки про мою тітку у тому, що тікати на Південь німцям там не було куди. Можна так зрозуміти, що залишки частин Вермахту і Ваффен-СС могли втекти звідти тільки морем. Або ж, моя тітка приховала те, що виїхала задовго раніше з того військового заводу з Кенігсбергу кудись в бік Німеччини. Інакше, важко пояснити, як вона потрапила до фільтраційного табору до американців у травні 1945-го. Для здогадок. Вона ще і вивезла з Німеччини (це вже після фільтраційного табору) декілька рулонів тканини для одягу, якимось чином - неабияка цінність в ті роки в селах СССР. Після фільтраційного табору хіба було таке можливе? Там, наче, виходить, що найближчий ФТ американців був мало не в Саксонії, в околицях Ганновера. Хтось тямить у розташуванні американських фільтраційних таборів для Остарбайтерів більш притомно? Буду вдячний за будь-які коментарі.
Мне кажется, всё очень сильно зависит от того, когда именно остарбайтера увезли, и куда именно он попал, на какую работу. Во первых, отношение к раб силе и к пленным сильно отличалось, когда была уверенность в победе Германии, - похуже.. И когда дело шло к поражению, то если уж даже начали создавать всякие РОА, Локотские республики, СС Галициен, то и остарбайтеров наверняка с этого момента старались расположить к себе и заохотить к сотрудничеству. И с другой стороны, была большая разница, попади ты на работу в семью простого немецкого крестьянина, или в семью какого нибудь фанатичного национал-социалиста, и яростного расиста.. Или же на завод, где рабочие опять же находились в лагере под управлением тех же национал-социалистических -ляйтеров и -фюреров... У меня нету статистики распределения остарбайтеров, в каком %соотношении кто куда попадал и чем занимался. Вообще, мне кажется тема заслуживает подробного научного исследования, но вполне возможно, результаты окажутся такими, что исследование тут же будет яростно атаковано, и попадет в списки запрещённых материалов типа "ревизионизм холокоста"
Питання дуже просте - який найближчий фільтраційний табір американців був до Кенігнсбергу? Тітка працювала в їдальні військового заводу. Можна теоретично було б відстежити, як і коли вона потрапила до Ганновера (припустимо, разом з часом відступу частин Вермахту на Південь, а не часу розгрому вже оточеного міста і частин на узбережжі моря частинами РККА). Якщо не було десь більш ближчого до Кенігсбергу фільтраційного табору контрольованого американцями.
