"Иностранный взгляд" на УПА

Ответ повстанцев: ликвидация опасности, связанной с использованием женщин

“Всякий, кто помогает сталинистской клике, будет утоплен в народной крови”. — Инструкции ОУН-УПА, октябрь 1946

Успешное внедрение советских агентов-женщин в ряды украинского подполья поставило перед руководством повстанцев сложную проблему. Поскольку подполье находилось в полной зависимости от женщин и девушек, как оно могло избавиться от нависшей над ним угрозы, исходящей от тех его членов, которые считались “слабыми” или “ненадежными”? К таким кадрам повстанцы относили в первую очередь женщин, завербованных
Советами с помощью вероломства. Холодный расчет и изобрет¬ательность методов советских спецгрупп заключались не только в беспощадном применении насилия, но и в умении возбудить взаимные подозрения в рядах подпольщиков. Насилие порождало насилие, и советская вербовка сексотов среди местного населения провоцировала кровавые репрессии со стороны повстанцев, жертвами которых становились свои же бойцы, особенно молодые женщины и девушки – украинки по национальности. Важной составляющей советской тактики дез¬организации было заставить повстанцев нарушить свои обязательства; спровоцировать эскалацию террора со стороны украинского националистического подполья против своих собственных членов. В результате в рядах движения сопротивления сеялись взаимные подозрения, разрушалось доверие, вбивался клин между повстанцами и местным гражданским населением.
Сама психологическая культура сопротивления играла на руку советским провокаторам. В подпольную войну на Западной Украине включались мужественные бойцы, считавшие священ¬ным долгом до последнего дыхания сохранять верность своему делу. Происходило столкновение двух сил - сотрудников советских органов безопасности, готовых на все ради того, чтобы разгромить подполье, и руководителей повстанцев, призывавших людей пойти на муки ради национальной идеи. Так возникала среда, в которой разыгрывались сцены, подобные той, какая описывается в одном из источников. Летом 1945 г. бывший сотрудник советской спецгруппы, действовавшей на Западной Украине, хвастался перед своими товарищами по Высшей партийной школе в Москве: “Я повесил одного националиста вверх ногами и поджаривал его на медленном огне; я отрезал куски мяса от него... И он, этот сукин сын, умер, крича “Слава Украине!” Каков сукин сын! Сколько их я замучил!”58
Руководство повстанцев ожидало, что все украинцы – как мужчины, так и женщины – мужественно встретят советский
террор. Чтобы внушить эту мысль населению, командование украинского подполья даже подготовило специальный “Справ¬очник подпольной партизанской войны”, призванный помочь правильной подготовке бойцов-националистов. В нем подробно описывались испытания, ожидавшие подпольщиков в реальной жизни:
Существуют различные пытки. Регулярные побои, лиш¬ение сна, пытка водой, другие физические пытки (иглы под ногтями, пальцы между дверями, вырывание волос...) и в заключение, моральные пытки (деньги, иностранные паспорта, семья, идеи...). Много их. Каждый должен быть готов к ним теперь и в полном сознании (без колебаний) сказать сам себе этот кардинальный девятый пункт наших десяти заповедей— ”Ни просьбы, ни угрозы, ни пытка, ни смерть не заставят меня выдать секреты”59.

 

В других многочисленных инструкциях повторялась та же мысль: “Запретить подпольным кадрам действовать в одиночку. Каждый должен быть приписан к назначенному отряду, готовому бороться до самого конца, и должен знать, что никто не должен сдаться живым в руки врага [т.е. Советов – Дж.Б.]”60.
В таком контексте сдача в плен рассматривалась как предательство, которое повстанцы карали смертью – часто не только самого этого человека, но и членов его семьи.
Многие надеялись на то, что женщины-повстанцы,
подчиняясь своему долгу, предпочтут пойти на смерть или сами лишат себя жизни, лишь бы не попасть в руки Советов.
В многочисленных директивах повстанцев своим членам – как мужчинам, так и женщинам – постоянно напоминалось об их святом долге сражаться до последней капли крови. Однако в то же самое время руководство движения принимало целый ряд мер, направленных на то, чтобы избавиться от необходимости полагаться на женщин-подпольщиц. Внимательное изучение вопроса показывает, что взгляды повстанцев претерпели значительную эволюцию. До 1944 г. женщины считались в целом непригодными для выполнения большинства задач. После вступления советских войск на Западную Украину в июле-августе 1944 г. позиция резко поменялась: женщинам стали поручать самые разнообразные задания. По мере того, как советской разведке удавалось внедряться в подполье, привлекая в свою агентуру, или сеть осведомителей, этнических украинцев (будь то мужчины, женщины или дети), росло недовольство женщинами в повстанческом руководстве61. К концу 1946 г. отрицательное отношение к женщинам среди повстанцев привело к тому, что число женщин, занятых на выполнении важных для движения задач, значительно сократилось, упав до исходных значений.
Негативное отношение проявлялось и на уровне отдельных отрядов. Например, командир отряда СБ СТЕПАН приказал своим сотрудникам “уволить женщин от работы в органи¬зации”62. Точно так же и в распространявшейся в конце 1946 г. инструкции о необходимости строгого соблюдения конспирации подпольщиками, в последнем, восьмом, пункте подчеркивалась особая опасность, исходившая от женщин: “Не говорите с девушками об организационных вопросах. Старайтесь, избегать их. Враг [т.е. Советы – Дж.Б.] специально посылает женщин, чтобы войти в любовную связь с членами ОУН, используя ее [так!], чтобы получить информацию. Не единожды из-за брака ‘революционная’ деятельность превращалась в помощь врагу, и таким образом [неосторожные повстанцы] сами проложили дорогу к своей смерти”63.

 

Юрий Туз-Крохмалюк – автор обобщающей монографии об истории вооруженной борьбы УПА против Советов во время Второй мировой войны и в послевоенные годы – сходным образом определял, откуда в основном исходила угроза проникновения советских агентов в ряды повстанцев. Он указывал на “засылку молодых девушек в повстанческие регионы, чтобы через них воздействовать на командиров УПА или лидеров ОУН и, тем самым, помочь [Советам – Дж.Б.] арестовать или уничтожить их”64. После долгих зим, проведенных на нелегальном положении, повстанцы считались легкой добычей для этих классических шпионок-соблазнит¬ельниц. Но отрицательное отношение к женщинам в подполье объяснялась не только опасениям, что боец не устоит перед романтическими чувствами и будет завербован противником. В дальнейших инструкциях разъяснялось, что все женщины в целом – а не только потенциальные любовницы – представляли угрозу безопасности повстанцев-мужчин. Поэтому некоторым из подпольщиков – членам отборных отрядов самообороны (ВКС) — было строго запрещено встречаться со всеми женщинами вообще: “Член ВКС не имеет права... посещать свою мать, жену, детей, подруг”65.
Соответственно, к концу 1946 г. старая система эстафетной связи повстанцев была заменена новой сетью “тайников”—укромных мест, о расположении которых знали только два командира. Эти меры предосторожности были разработаны для того, чтобы по возможности не допустить Советы ознакомиться с письменными инструкциям повстанцев, их планами и донесен¬иями. Но этот шаг отражал также и общее представление руководства ОУН-УПА о том, что самым уязвимым звеном в операциях повстанцев были те участки работы, где приходилось полагаться на женщин. Поскольку свыше 90 процентов связных подполья составляли женщины, введение новой системы связи с помощью “тайников” должно было устранить угрозу жизненно важным операциям повстанцев, связанную с использованием “слабых женщин”.
Этими же соображениями объяснялась реорганизация Украинского Красного Креста (УКК), который до 1946 г. оказывал первую медицинскую помощь бойцам подполья. Директивы высшего командования украинских повстанцев были совершенно однозначны: “Вместо женщин на специальных мед¬ицинских курсах следует обучать мужчин”66. Организация в подполье самостоятельной санитарной службы, состоящей в основном из мужчин, позволяла, кроме того, перекрыть еще один канал, по которому Советы получали информацию о повстанцах.

 

Карательные команды повстанцев

“Мы предупреждаем украинских граждан: все, кто работает на органы НКВД-НКГБ, все те, кто каким бы то ни было способом сотрудничает с НКВД... будут считаться предателями, и мы будем обра¬щаться с ними как с нашими самыми злей-шими врагами”. –Инструкции УПА, 11 июля 1945 г.67

“Нас не пугали крики или страдания [наших жертв – Дж.Б.]… я не помню фамилий людей, которых мы уничтожили... я знаю, что все они были [этническими] украинцами, местными жителями.” Из расшифрованной стенограммы допроса сотрудниками советских спецслужб А. Кирилюка, палача СБ повстанцев. Ровно, декабрь 1944 г.68

В конце 1946 г., как раз в тот момент, когда женщины вышли в деятельности подполья на первый план, украинские повстанцы особенно беспощадно карали людей, подозреваемых в предательстве. С начала 1944 г. подполье стало все больше полагаться на женщин. Теперь же для ликвидации женщин, подозреваемых в сотрудничестве или тесной дружбе с советскими солдатами и должностными лицами, стали формироваться специальные карательные команды.

Расправа в таких случаях была скорой и жестокой.
Как вспоминал один украинский крестьянин, “бандиты [повстанцы – Дж.Б.] зверски убили мою жену, ребенка и моего самого лучшего друга. Зачем они их убили?”69 Другой крестьянин-украинец Берцюк из Краковецкого района жаловался на то, что повстанцы “убили мою жену и двух младших детей. Они сожгли мой дом и весь мой хутор”70. “
Всего за одну ночь бандиты порубили на части шестерых местных женщин. Это ужасно. Идешь спать и не знаешь, проснешься ли снова”71.
В стандартном смертном приговоре, вынесенном Службой безпеки, отразилось появление особых форм “женского предательства”. “Список секретных сотрудников [НКВД – Дж.Б.] в 4-м районе”, составленный контрразведкой украинских повстанцев и захваченный советскими спецгруппами в Золочивском районе в конце 1944 г., достаточно типичен. Знаменательно, что шесть из восьми имен в этом списке – женские. На них донесли соседи, сочувствовавшие ОУН:
2) Женщина села Розваж МОРЦА Юлия, [по национальности – Дж.Б.] украинка, в 1941 г. была членом Коммунистического союза молодежи и осведомителем НКВД. Когда в 1944 г. вернулись Советы, она стала действовать еще более активно, обвиняя местного председателя - что он делал, с кем встречался. Она сообщала обо всем НКВД и районному начальству... Каждый день она гуляла с НКВД и кричала “Долой бандеровцев!” Она сообщала о каждом, кто присоединился к УПА.
3) Женщина села Розваж ПОПЮК Ольга, украинка, была связана с партизанами в нашем селе. Она сообщала некоторым пленным [коммунистам] о всех наших перед¬вижениях. Когда Советы возвратились, она начала доносить, кто что делал в деревне, какие были встречи и кто следил. Она сообщала о семьях тех, кто присоединился к УПА. Она доносила НКВД и местному райкому партии обо всех, сообщая, кто среди молодежи скрывался от принудительных налогов, кто дезертировал из [Красной] Армии или бежал от [принудительной] работы в Донбассе. Она говорит, конец всем нам и [независимой] Украине.
4) Женщина села Розваж МИХАЙЛЮК Юлия, по
национальности русская72, была связана с поляками и советскими партизанами, а теперь стала главным инфор¬матором НКВД. Она доносит на тех, кто сотрудничал с немцами, [и] кто все еще скрывается. Она доносит НКВД и местному партийному секретарю обо всем что случилось в селе. Она говорит: “Долой бандеровцев! Теперь время, чтобы начать такую жизнь, какую мы все ожидали. К черту вас и ваших бандеровцев!”
5) Женщина села Розваж ЛИТАРЧУК Фима, по
национальности украинка, работает секретным агентом
НКВД, доносит о тех, кто находится в деревне, кто
скрывается, предала много друзей — как мужчин так и
женщин. Она сообщает, кто сотрудничал с немцами и что
они делали. Имеет очень тесную связь с председателем
сельсовета и секретарем местной партячейки. Много раз ее
заставали с НКВД и представителем райкома партии. Она
всех выдавала: кто появляется в селе, кто скрывается.
Кричит: “Долой бандеровцев! Мы достаточно долго ждали
свободу. Теперь время жить!”
6) Женщина села Розваж БРОНОВИЦКАЯ Марьянка, полька по национальности, работает доносчицей на поляков [т.е. на польское подполье – Дж.Б.] и НКВД. Была связана с местной полицией. Сообщает о тех, кто скрывается, кто вернулся из [повстанческой] армии или сбежал от [принудительного] труда в Донбассе. Говорит: “Долой украинцев и долой бандеровцев с семьями!”
7) Женщина села Розваж ПУШКА Агафья, украинка, выдала - всех, кто сотрудничал с немцами, какой работой занимались [во время немецкой оккупации], какие были встречи и кто их посещал. Она выдала тех, кто скрывался от [принудительной] мобилизации, кто дезертировал из [Красной] Армии. Она выдала НКВД много друзей, мужчин и женщин: у кого есть оружие, кто где встречается. Она доносила обо всех передвижениях, обо всем, что сейчас происходит, и говорит: “Долой бандеровцев!”
[Пописано] ЗЕВЕРУХА. Слава Украине!
Героям слава!73

 

Очевидно, что с такого скудного, основанного на слухах “документального подтверждения” женского предательства нач¬ался процесс ликвидации. Списки подозреваемых основывались не столько на проверенных данных, сколько на обвинениях со стороны соседей или на неверно истолкованных слухах. Тем не менее меньше чем через неделю после появления подпольных списков подозреваемых всех этих женщин жестоко казнили.

Независимо от весомости доказательств, повстанцы, тесно связанные с карательными командами СБ, сами вершили суд. Как правило, сразу же за вынесением приговора следовала казнь. Можно привести пример типичного смертного приговора повстанцев:
ПРИГОВОР
Дня 19-го октября 1944 г. суд военного трибунала [Украинской Повстанческой Армии – Дж.Б.], рассмотрел дело против МИРОНЧУК Татьяны и признал ее виновной в сотрудничестве с НКВД, на основании ее признания суд приговаривает МИРОНЧУК Татьяну к смерти. [Ниже добавлено]
Приговор приведен в исполнение 19.X.1944 г. в 5 часов утра.

Слава Украине! Героям слава! [Две подписи] Ком. Пол. Бережнюк74


Особенно страшной частью всего ритуала было то, что почти каждый обвиняемый, как правило, должен был перед казнью сознаться в предательстве. В ноябре 1944 г. на допросе в НКВД командир одного из карательных отрядов Иосиф Паньков описал, какими методами повстанцы добивались подобных признаний:
В конце февраля 1944 я узнал, что артистка Львовского оперного театра Мария Капустенская якобы была связана с гестапо и выдала другого артиста, члена ОУН.
По решению руководства СБ она была похищена моими людьми и привезена на полигон, где мы заранее подготовили место для ее допроса.
Она была похищенная прямо из театра и доставлена прямо к месту. Я лично допросил ее.
[Первоначально] она категорически отрицала любую связь с гестапо. Поэтому мы раздели ее догола и прутьями из лозы, которые мы заранее подготовили, каждый человек моего отряда по очереди избивал ее до тех пор, пока от прутьев не остались клочья. Тогда она сказала, что она признается.
После этого она “подтвердила”, что она имела связь с гестапо. Затем, по моему приказу, она была вынесена за 500 метров от места допроса и расстреляна [повстанцем] ГЛУХИМ75.

Паньков, очевидно, гордился своей работой, когда признался, что во время войны совершил еще по крайней мере шестьдесят подобных убийств поляков, подозреваемых в “пособничестве” Германии или Советам76.

 

В советских архивах встречаются сведения о допол¬нительных расследованиях карательных операций отрядов СБ против женщин, заподозренных в просоветских симпатиях.

“В селе Дядьковичи [повстанцами – Дж.Б.] убита София ПАВЛЮК, радушно встретившая бойцов наступавшей Красной Армии”77.
“В ночь на 19 сентября [1944 г.] в селе Большая Оснеща Колковского района бандой СТРЕША убито четыре женщины, на квартирах у которых проживали красноармейцы”78.
“В ночь на 23 сентября [1944 г.] в селе Михлин Сенкевичского района бандгруппой из четырех человек убиты четыре женщин и одна ранена. [Женщины] собрались вместе, чтобы написать письма своим мужьям и сыновьям в Красной Армии”79.

Гнев повстанцев был обращен, конечно же, не только против женщин и девушек: встречаются примеры насилия подпольщиков над другими категориями местного населения. Это подтверждает, что за репрессиями против “пособников” скрывалось насилие над этническими поляками во время и в первые два года после Второй мировой войны, когда три четверти карательных акций против “местных жителей” на самом деле было направлено против поляков.
Однако последующая принудительная высылка свыше сотни тысяч этнических поляков из западно-украинских областей в 1945-1946 гг. с очевидностью подтверждает, что в четырех случаях из пяти жертвами расправы повстанцев над предполагаемыми “пособ¬никами” Советов были этнические украинки. Молодых женщин особенно подозревали в сексуальных связях с советскими солдатами80. Этих так называемых москалек — уничижительное прозвище, которым обзывали некоторых украинок, считавшихся “красноармейскими шлюхами”, - относили к категории самых ненавидимых и презираемых врагов Украины. Член СБ Ровен-ского района A. Грицюк, арестованной советскими органами в конце 1944 г. по обвинению, выдвинутому против него местной женщиной, оставил типичное признание о том, как повстанцы уничтожали предполагаемых москалек:
В середине января 1944 г. в селе Ясеничи, по приказу [моего отрядного командира – Дж.Б.] “ДУБА”, я убил жительницу села 19-20 лет, украинку по национальности.
Убийство было совершено путем удушения верев¬кой [“путованием”, т.е., дословно, “повешением”]. Труп был захоронен [местными] жителями на месте казни.
В конце января 1944 г. в... деревне Грушвица я принял участие в убийстве другой женщины, набросив на шею петлю, которую затянули члены районной СБ “НЕЧАЙ и “КРЮК”81.

Все участники – и палачи, и их жертвы, и свидетели – хорошо знали, как в таких случаях происходит расправа. Повешение было любимым видом публичной казни, когда повстанцы ощущали некоторую народную поддержку своим действиям. В тех случаях, когда предательство жертвы отличалось особой подлостью и было сознательным, казнь через повешение сопровождалась ритуальным осквернением трупа82.

Часто приказы о казни женщин, заподозренных в “пособ¬ничестве” Советам, отдавались заранее, а позднее послед¬овательно выполнялись специально созданными для этого отрядами. Один такой отряд СБ, предназначенный для проведения карательных акций против подозреваемых-москалек, действовал во Львове, где и был обнаружен в июне 1948 г.83 21 июня 1948 г. уборщица в Львовском государственном университете (в настоящее время Львовский университет им. Ивана Франко) убирала мусор в университетской конюшне. Там она нашла множество отрубленных человеческих ног. В ужасе, она немедленно вызвала милицию. В ходе расследования советские оперативники обнаружили восемнадцать обнаженных и изуродованных трупов — семнадцать женщин и один подросток.

 

Как позднее рассказывал на допросе в МГБ один из членов карательного отряда повстанцев:

Члены группы [действовали – Дж.Б.] по заданию ОУНовского подполья. С ноября 1947 г. мы систем¬атически убивали лояльно настроенных к советскому режиму жителей близ расположенных к городу Львову районов. С этой целью встречали намеченных к ликвидации на Львовском вокзале или городском базаре, заманивали их под разными предлогами в конюшню Львовского государственного университета. Там мы убивали их ударами тупого предмета по голове, после чего закапывали в землю84.
Почти все трупы успели настолько разложиться, что только шесть из них родственники смогли опознать (в основном по личным вещам или одежде)85. Каждую из шести убитых можно было заподозрить в сочувствии Советам или дружбе с совет¬скими военными или гражданскими специалистами.
Отрывки из списка погибших показывают, что часто СБ повстанцев карала смертью совершенно незначительные “проступки”:

-МОЙСИН Марина, 1930 г. рождения, возраст 17 лет. Убита 8 апреля 1948 г. Два двоюродных брата МОЙСИН служили в Красной Армии. МОЙСИН систем¬атически носила на продажу молоко в дом, где жили агенты МВД-МГБ.
-МИРОН Мария, 23-х лет. Беженка из Польши. Приказ СБ о ее казни содержит только общий обвинительный акт: “Лояльно настроена к советскому режиму. Аккуратно выполняла все обязательства перед государством”.
-БУЯНОВСКАЯ Мария, 1922 г. рождения, возраст 15 лет. Убита 16 июня 1948 г. БУЯНОВСКАЯ была выслана в Германию для принудительной работы с 1942 по 1946 г. Брат ее служил в Красной Армии и погиб на фронте.
-ИВАНИШИНА Анна, 1908 года рождения, 38 лет. Убита 30 мая 1948 г. Муж ее сестры работал председателем сельсовета и в 1945 г. вместе со всей семьей убит бандой УПА. ИВАНИШИНА проживала в том же самом доме, но в тот раз она чудом избежала смерти. Смертный приговор СБ был в конце концов приведен в исполнение почти три года спустя.
- КУХАРЬ Екатерина, 1923 г. рождения, возраст 24 года. Убита 20 мая 1948 г. Ее брат был демобилизованным солдатом, прослужившим шесть лет в Красной Армии.
-МАЕР Пелагея, 1924 года рождения, возраст 23 года. Убита в апреле 1948 г. В период немецкой оккупации работала в подсобном хозяйстве немцев. При отступлении немецкой армии в 1944 г. вместе с другими членами семьи была увезена в Германию. Вернувшись на родину в Львовскую область в 1947 г. МАЕР состояла в активе села. По показаниям осведомителей ОУН, ее дом часто посещался офицерами МГБ86.

 

Однако незначительными эти обвинения могут показаться теперь. Тогда подобное поведение – простое проявление сочувствия Советам и сотрудничество с ними – влекло за собой серьезные последствия. Очевидно, оно отождествлялось с настоящим предательством украинского народа. В каждом их этих случаев жертва была убита топором, молотком или трубой87. У одного трупа на шее осталась веревочная петля длиной более метра – знак страшного ритуального допроса, который обычно предшествовал казни подозреваемых в сотрудничестве с врагом.
Эта особая карательная команда СБ состояла из девяти человек и действовала по прямым указаниям командира полка УПА, базировавшегося в близлежащем лесу в районе Бобрки. Одного из университетских извозчиков —Кузьму Kеньo — заставляли периодически собирать дрова в лесу и встречаться с руководителями УПА, которые вручали ему инструкции для передачи другим членам отряда. Все казни были совершены в соответствии с полученными приказами. Keньo завербовал в отряд его давний друг Захарий Лычко - офицер украинской дивизии СС “Галичина”, который был арестован Советами в 1946
г.88
Местное население, конечно же, знало о расправах над женщинами и боялось их. Крестьянин А.В. Васильев писал из Стрыйского района 1 сентября 1946 г. своему двоюродному брату: “Бандиты зарезали шесть женщин за одну ночь! Здесь теперь страшно — ложишься спать и не знаешь, проснешься ли снова”89.
В инструкциях середины 1946 г. отрядам ОУН-УПА было приказано не убивать украинских женщин, которые хотели стать советскими гражданами, и ограничиться ликвидацией отступ¬ников в своих рядах, пособников Советов и провокаторов - но не членов их семей90. Однако эти директивы поступили слишком поздно, чтобы оказать заметное влияние на повстанцев: в войне против Советов в рядах подпольщиков нарастала деморализация и падала дисциплина. Предыдущие приказы ликвидировать советских шпионок проложили дорогу для несанкцион¬ированных расправ над женщинами.

Самосуд над женщинами по разным причинам замалчивался. По мере того как повстанцы все чаще и чаще терпели поражения, украинские женщины становились козлами отпущения.

 

Примеры доносов

“Я слышал о растущем числе доносов, обычно о спрятанном оружии. Большинство доносчиков -женщины.”
доктор Зигмунт Клуковски, дневниковая запись, датированная 19 февраля 1940

Круговорот организованного террора со стороны государства и повстанческих репрессий ставили население Западной Украины в почти безвыходное положение. В результате, оно вынуждено было придерживаться тактики, общей для всех маргинальных групп, оставшихся в пограничных областях зажатыми между двумя враждующими сторонами. Эта тактика сводилась к тому, чтобы как можно меньше сотрудничать с любой из сторон – по крайней мере публично.
К вопросу о положении женщин на Западной Украине можно подойти и другим способом – проанализировать некоторые доносы. В советских следственных делах имеются достаточные доказательства, позволяющие с уверенностью утверждать, что женщины, в сущности, были основными каналами информации, по которым советские власти получали данные о местонахождении повстанцев (в своем большинстве мужчин).92. Но имеются два выразительных примера, подтвержденных доказательством. Во-первых, украинские женщины, сотрудничавшие с властями, как правило, сообщали информацию о тех, кого любили, о близких им людях.
Убежденные в том, что дальнейшая вооруженная борьба против превосходящих сил Советов бесполезна, и в надежде вернуть своих мужчин домой живыми и невредимыми, украинские женщины нередко передавали сведения о них советским властям. Важно отметить, что обычно это не были анонимные, предательские доносы, вызванные возмущением, враждой, авантюризмом или жадностью, - чаще они были продиктованы заботой и любовью женщины, ее стремлением стать посредницей между близким ей человеком и новой властью93. Украинские женщины попали в тиски между жестокой кампанией против повстанцев, которую развернула казавшаяся непобедимой совет¬ская власть, и упорным сопротивлением подполья, настроенного стоять насмерть. В этих условиях украинки предпочли третий путь, состоящий прежде всего в том, чтобы вырваться из тупика насилия и вернуть своих мужчин домой живыми. Как докладывал секретарь Львовского обкома партии Яков Грушец-кий Хрущеву в конце 1945 г.: “Крестьянки сами помогают органам Советской власти в выдаче своих мужей, братьев, сыновей и отцов, а также показывают местонахождение повстанцев”94. Профессор Думка из Львовского педагогического института невольно объяснил логику доносов советскому осведомителю: “[Этнические – Дж.Б.] поляки и Советы уничтожают украинцев. Повезло тем, кого выслали [в Сибирь]. Только так можно избежать уничтожения”95.

В таких условиях арест и ссылка часто оказывались предпочтительнее проживания в зоне боевых действий, зажатой между двумя непримиримыми врагами.

 

Второй чертой женских доносов на мужчин советским властям было то, что эти доносы, как ни парадоксально, часто делались по требованию самих мужчин. Мужчины-повстанцы отнюдь не были пассивными жертвами мнимой женской слабости – сознательно выдуманной для того, чтобы обеспечить выживание семьи. Подпольшики часто сами были повинны в своей смерти.

Зачем бы мужчинам в украинском подполье тайно сговариваться с своими женами и другими близкими, чтобы те донесли на них советским властям? Это была отговорка, вынужденная мера, продиктованная условиями гражданской войны и террора. В этих условиях, как мы уже видели, сдача властям клеймилась как явное предательство и провоцировала жестокие репрессии против бывшего повстанца, его родных и друзей со стороны летучих отрядов СБ. Сдавшиеся властям повстанцы совершенно недвусмысленно объясняли: “Нас предупреждали, что если мы сдадимся, они вырежут наши семьи”96. “Офицеры отряда запугивают нас, [говоря, что Советы –Дж.Б.] посмеются над нами и вырежут нас и наши семьи”97. Напротив, быть схваченным или арестованным не только вызывало уважение в глазах повстанцев и соседей – это было также и единственное средство избежать подпольной “войны не на жизнь, а на смерть”.

Как докладывал Хрущеву 12 января 1946 г. секретарь Львовского обкома партии Яков Грушецкий: “Среди бандеровцев, знакомых с государственным указом [от 19 мая 1945 г., предлагавшим амнистию тем, кто сдастся властям, -Дж.Б.], имеется много таких, кто хотят порвать с бандой, но они боятся своих командиров. Поэтому они посылают своих жен в НКВД, чтобы сообщить нам, что они хотят, чтоб мы их арестовали... Сдавшиеся бандиты заявляют: ‘Лучше присоедин-иться к Красной Армии, чем знать, что наши семьи будут репрессированы’”98.

Возьмем только один пример из многих: в июле 1945 г. крестьянка Мария Палюха из села Скнилов Львовской области выдала своего мужа Ивана местным властям. Иван дезертировал из Красной Армии и присоединился к подпольному отряду, находящемуся поблизости. В другом случае через село Город-иславич Бобркского района Львовской области проходила тяжеловооруженная советская часть особого назначения. Очевидно, она шла на задание “найти и уничтожить” противника. Стремясь предотвратить кровопролитие, одна из крестьянок побежала по селу с криком: “Я вам прямо сейчас покажу, где прячутся бандиты. Довольно я терпела и боялась!” Затем она провела сотрудников НКВД прямо к трем “схронам” и тем самым помогла Советам захватить восьмерых повстанцев. В четвертом укрытии местного командира отряда повстанцев “РЫБАКА”, очевидно, застрелили при попытке к бегству. Кроме того та же самая крестьянка назвала НКВД фамилии двадцати членов подполья, которые еще скрывались от властей99.
Женщины также выдавали советским властям тех повстанцев, которые выступали против крайних проявлений террора со стороны националистов. Добровольно явившись в НКВД Ровенского района в конце 1944 г., Е.A. П–к (этническая украинка) с яростью рассказала о преступлениях всех членов местной СБ и назвала их имена:
В нашем селе в конце 1943 г. была сформирован банда убийц, называющих себя СБ. Эти бандиты убили очень много невинных людей. Я знаю, что они похитили и убили местного аптекаря и его жену, по имени Оля, что они задушили пленных красноармейцев, которые бежали из немецкого лагеря для военнопленных, и что они замучили до смерти семью [этнического – Дж.Б.] поляка ЗАВАДА.
Чтобы скрыть от советской власти и [местных] людей, свои грязные преступления, бандиты бросили тела убитых в колодец, расположенный в двух километ-рах от села Дядьковичи на хуторе100.
По этому обвинению было проведено расследование, за которым последовали арест, признание и казнь четырех членов отряда СБ в Ровенском районе – Трофимчука, А. Кирилюка, A. Грицюка и Слобадюка101. Во время похожего расследования убийств нескольких местных польских семей частями ОУН в августе 1944 г. молодая полька из села Пацикив согласилась сотрудничать с отделением НКВД в городе Станиславове. По данным ОУН, эта молодая женщина “выдала НКВД 20 семей и некоторых других молодых женщин из села Пацикив, которые поддерживали связь с партизанами [т.е. с украинскими националистами – Дж.Б.]”102.

 

Советские войска на Западной Украине часто использовали гендерный фактор для того, чтобы воздействовать на повстанцев через их родственников, особенно женщин. Это было стандартной тактикой Советов в борьбе с оппозицией. Например, жена украинского повстанца Мария Савчин была арестована МГБ в январе 1949 г. Зная, что ее муж был офицером УПА, сотрудники МГБ выпустили ее на свободу в расчете на то, что она убедит мужа оставить подполье и работать на них. Вместо этого она воспользовалась свим освобождением, чтобы незаметно перебраться вместе с мужем на Волынь, где она оставалась, пока ее снова не арестовали летом 1953 г.103
Точно так же и украинские националисты старались повлиять на мужчин с помощью их жен. В инструкциях, призывающих бойкотировать выборы в Верховный Совет в феврале 1946 г., прямо содержался призыв к женщинам: “Женщины, продолжайте волнения! Ради ваших детей — бойкотируйте сталинские ‘выборы’! Удержите ваших мужей от голосования. Смерть Сталину! Смерть Хрущеву! Да здравствует ОУН! Да здравствует единое Украинское независимое
государство!”104

 

Значение насилия

“Слова могут быть красноречивые, но насколько красноречивее тишина...”.
— Ванда Полтавска. “А я боюсь моих снов”105

“Обычная реакция на злодеяния - изгнание их из сознания ... Злодеяния, однако, не дают себя похоронить”.
—Джудит Херман. “Травма и исцеление”

Выше мы попытались установить различные роли, которые гендерный фактор играл в гражданской войне на Западной Украине, пересмотреть сложившиеся представления об участии женщин в украинском повстанческом движении, показать весь трагизм их судьбы. Однако нераскрытой остается загадка, с которой началось наше исследование. Как объяснить, что в украинской литературе почти ничего не говорится о роли женщин в националистическом подполье - в то время как в советских сообщениях подчеркивается их активное участие?

Логика украинского молчания

Во время работы над книгой автор разговаривал с сотнями людей по поводу того, как по-разному воспринимают роль женщин в повстанческом движении советские и украинские источники. Откликов было много. Интересно отметить, что почти все этнические украинцы – будь то мужчины или женщины, пожилые люди или молодежь, эмигранты или жители Украины – склонялись к тому, что виноваты в этом молчании украинские мужчины. Мужчин и женщин почти в равной степени задевала эта тема, и они часто упоминали о явном мужском шовинизме среди украинцев “при старом порядке”.
Действительно, руководители УПА вряд ли принадлежали к числу тех, кто был готов поделиться властью с женщинами.

Хотя велик соблазн принять это суждение за чистую монету, ссылки на традиционный патриархальный уклад или мужской шовинизм не объясняют полностью это малоизученное явление. Конечно, данные о множестве женщин, погибших в те годы на Западной Украине, невозможно представить как “героическую борьбу” – в отличие от погибших мужчин, которых украинская эмиграция долгое время пыталась превратить в героев. Страдания мужчин, очевидно, всегда воспринимаются как “героические”, “мужественные” – в отличие от женских. Напротив, в погибших и пострадавших от насилия женщинах реже видят героев - они, вероятно, могут олицетворять лишь поражение. Эта тенденция особенно свойственна патриархальным обществам. Как проницательно замечает Герда Лернер в своем новаторском исследовании, посвященном механизмам подчинения женщины: “На побежден¬ных изнасилование их женщин оказывало двойное воздействие: оно позорило самих женщин и косвенно означало символ¬ическую кастрацию их мужчин. В патриархальном обществе мужчины, которые не могут защитить половую чистоту своих жен, сестер и дочерей, считаются опозоренными, импотентами”106. В ужасающих описаниях насилия над женщинами, представлявшего собой пережиток жестоких этнических конфликтов, конечно, невозможно найти никаких героических образов. Как вспоминал партизан-националист: “С женщинами всегда обращались особо. Насилие — естественная привилегия завоевателя-мужчины, его способ надругательства над жертвой и обладания ею. Убийство и секс таким образом переплетаются... Обнаженные останки женщин часто имели признаки увечья—их влагалища обычно были взрезаны. Даже маленьких девочек кололи ножами и штыками”107.

 

В своих крайних формах это объяснение гласит, что в 1944-1945 г. украинское националистическое подполье само стало зависеть от женщин. Столкнувшись с растущими потерями в своих рядах, повстанцы-“шовинисты” внезапно ополчились против “слабых женщин” на всех уровнях. Загнанные в угол советскими войсками и разочаровавшись в своих целях, националисты обрушили весь свой гнев на украинских женщин. Поэтому впоследствии они и не прилагали никаких усилий, чтобы восстановить в памяти тот вклад, который внесли женщины в борьбу с Советами. Более общая трактовка этих событий связывает надругательство над женщинами с общей атмосферой насилия и жестокости – расправы украинских националистов над женщинами из своей же среды объясняются посттравматическим синдромом, от которого страдали пов¬станцы. Как утверждает ведущий специалист в области психологии гендерного насилия: “Мужчины, с которыми дурно поступили, дурно обращаются с женщинами”108.
Также верно и то, что мало кто из женщин стремился к тому, чтобы выставить себя героинями. Латвийская писательница-эмигрантка Агата Незауле прямо говорит об этом: “Никто не хочет слушать о пережитых мною испытаниях. Множеством самых разных способов – как очень тонких, так и самых грубых – люди укрепляют во мне нежелание рассказывать об этом”109. Ведущий американский психиатр, специалист по женским психическим травмам доктор Джудит Херман
добавляет: “Говорить о своих переживаниях, связанных с половой или семейной жизнью, означило навлечь на себя унижение, насмешки и недоверие со стороны общества”110.
Сходное объяснение, в котором подчеркиваются мужская агрессия и нежелание женщин вспоминать о ней, вместе и приводящие к молчанию, уже предлагалось в связи с другими событиями. Так психолог Эрика Хернинг занималась изучением аналогичного феномена в послевоенной Восточной Германии, занятой советскими войсками. Она доказывает: пока немецкие женщины, подвергшиеся насилию со стороны советских солдат в 1945 г., сохраняли в целом преданность своим мужчинам и не винили их в том, что произошло, сами мужчины-немцы все отрицали и часто обвиняли опозоренных и запуганных женщин в дружбе с врагом. Иначе говоря, жертву насилия преследовали с двух сторон: ее терроризировали советские войска и подвергали остракизму свои же родные и общество111. Считалось, что женщина “добровольно согласилась” вступить в половую связь (ведь она осталась в живых, вместо того чтобы умереть, но потерять свою честь). Отсюда делался автоматический вывод о том, что она помогала насильникам, а потому заслуживала не сострадания, а презрения.
Во всех описанных выше сценариях, есть вполне достаточные комбинации для достижения удовлетворительного, хотя и трагического, объяснения относительно замалчивания вклада женщин, и о гендерном насилии в украинском восстании. Украинские женщины внесли слишком значительный вклад в борьбу Украины, и имеется мало оправданий или объяснений последующего молчания об этом.

 

Динамика советских карательных операций

Для того чтобы объяснить очевидное расхождение в оценках советских и украинских источников, простая справед¬ливость требует обратить внимание на жертвы. Массовый террор и аресты, тюремное заключение, пытки, насилие - все это подпадало под рубрику советской “дезорганизации” пов¬станческих баз. Насилие со стороны советского государства было лишь средством, но не самоцелью. Оно не было произволом со стороны отдельных лиц – насилие было составной частью преднамеренной кампании. Эта кампания была нацелена на то, чтобы разрушить идентичность местных жителей, вбить клин между организованным сопротивлением и “обществом в целом”, запугать оппозицию и предотвратить потенциальные акции протеста. Два сообщения, заимствованные дословно из доклада Контрольной комиссии ЦК ВКП(б) об итогах первых восемнадцати месяцев борьбы украинских партийных организаций с националистическим подпольем на Западной Украине (1946 г.), показывают, что офицеры МВД/МГБ в этом регионе часто использовали насилие в своих собственных личных и оперативных интересах:
Начальник Глинянского райотдела МВД Львовской области Матюхин П.E. в феврале [1946 г. – Дж.Б.], допрашивая [этническую украинку] Михальскую Е.Г., изнасиловал и жестоко избил ее. Просидев под арестом с 27 января по 18 февраля с.г. Михальская из-под стражи была освобождена за недоказанностью обвинений. Матюхиным также было изнасиловано по крайней мере четыре других девушки, арестованных незаконно: Патернак, Костив, Покира и Степанова. [Все] они были освобождены после учиненного над ними насилия и издевательства112.
Начальник Богородчанского райотдела МВД Станиславовской области Беспалов М.Д. и его заместитель Борисов И.З. в феврале сего года незаконно арестовал гражданок Снытько Марию и Фанегу Прасковью. Во время допроса их избивали, а затем посадили в холодную камеру. После освобождения из-под ареста, от перенесенных побоев Снытько умерла. Тело Снитько в течение двух дней находилось в ее квартире, пока оно не было обнаружено соседями, которые угрожали отомстить тем, кто это сделал из райотдела МВД113.
Насилие было неотъемлемой частью советских методов допроса западно-украинских женщин. В своем дневнике польский врач Зигмунт Клуковски вспоминал: “В нашей камере мы могли иногда слышать крики и громкие вопли допрашиваемых… особенно женщин”114. О том, что там в дейст¬вительности происходило, можно догадаться на основании красноречивого высказывания заключенной-польки Евгении Свойды: “[Как] женщина, я была доведена до отчаяния”115. Латышка, которая вынесла шесть месяцев заключения и допросов в далеких 1940-х гг., а потом молчала о пережитых испытаниях на протяжении полувека, вспоминает:
Меня допрашивали различными способами, били по всякому, вытворяли все что угодно. Приводили меня туда, где вырывали ногти, где люди корчились на электрических стульях. Мне говорили: “С тобой будет то же самое, если ты не скажешь нам, где твои братья и все остальные”. Боже мой! Что я могла сказать?116

 

Столкнувшись с организованным массовым террором со стороны советской власти, местное население было запугано до покорности, боялось сказать лишнее слово. Страх заставлял людей молчать многие десятилетия, после того репрессии прекратились. Возможно в этом этом и заключался смысл насилия: дезорганизовать местное население, лишить его любой надежды на возможность успешного сопротивления советской власти.
Использование Советами насилия в качестве тактического оружия в борьбе с оппозицией прекрасно иллюстрируют отчеты одной из советских спецгрупп, действовавших на Западной Украине. Как следует из документов, особый замаскированный под повстанцев отряд МГБ регулярно терроризировал местных украинских женщин. Приведем только один из множества примеров, обнаруженных нами в материалах советских органов безопасности:
В ночь на 23 июля 1948 года этой же спецгруппой [замаскированной под повстанцев – Дж.Б.] из с. Подвы-соцкое была уведена в лес гражданка РЕПНИЦКАЯ Нина Яковлевна, 1931 г.р. В лесу РЕПНИЦКАЯ была подвергнута пыткам.
Допрашивая Репницкую, участники спецгруппы тяжко ее избивали, подвешивали вверх ногами, вводили в половой орган палку, а затем поочередно ее изнасиловали.
В беспомощном состоянии Репницкая была брошена в лесу, где ее нашел муж и доставил в больницу, в которой Репницкая находилась продолжительное время на излечении117.
Зачем это было нужно? Следуя полученным инструкциям, сотрудники НКВД переодевались в повстанцев, затем совершали злодеяния от их имени, надеясь таким образом посеять
недоверие и вражду между отрядами повстанцев и местным населением. В этих условиях гендерное насилие было не самоцелью, а тактическим оружием: женское тело использовалось для разрастания конфликта.
Были ли насильники в советской форме мелкими должностными лицами местного аппарата или сотрудниками спецгрупп, выполняющими приказ, советская власть сама сыграла решающую роль в создании образа врага. Этот образ распространялся не только на украинских мужчин, но и на женщин и детей. Логика строительства институтов советской власти в регионе диктовала образ врага, который оправдал бы использование насилия против молодежи и стариков, мужчин и женщин. 23 апреля 1947 г. во Львове, на встрече тридцати пяти секретарей обкомов, офицеров МГБ и МВД Западной Украины с Лазарем Кагановичем, Никитой Хрущевым и Министром Государственной Безопасности УССР С.Р. Савченко, первый секретарь Дрогобычского обкома партии Горобец заметил, что шестьдесят процентов всех местных жителей, обвиненных в 1946 г. в принадлежности к украинскому националистическому подполью, составляли женщины и девушки, в то время как среди рядовых местного отряда УПА женщин было только восемь процентов118. Первый секретарь Станиславовского обкома М. Слонь объяснил причину повышенного внимания карательных органов к украинским женщинам и детям: “Мы должны репрессировать членов семьи, как врагов народа. Мы должны выслать семьи бандитов [повстанцев – Дж.Б.] как опасную угрозу безопасности государства”119. Массовые аресты и депортации были направлены не только повстанцев, но также против их родных и близких – всех, кто попал в руки органов за "пособничество" организованной антисоветской оппозиции. Кроме того, массовые репрессии всегда приносили практический результат. Повстанцев-мужчин нужно было еще захватить в плен, в то время как наказать их жен, матерей, дочерей, родственников и соседей не составляло труда для сталинского карательного аппарата.
Из этого следует, что если бы украинской женщины-повстанца не существовало вовсе, советское государство определенно выдумало бы ее. Ведь мы говорим здесь не только об отдельных актах насилия, но и о последовательном и массированном институциализированном насилии со стороны государства. Проводя политику репрессий и террора, советские должностные лица должны были снова и снова превращать абстрактную справедливость в конкретные акты “принуждения”. Заметим, что украинские женщины появляются так часто в советских источниках в качестве врагов не только потому, что среди повстанцев было действительно много женщин. Другая причина в том, что было много женщин - жертв советской власти. Как часто бывает, в самом преступлении уже содержались элементы его оправдания и обоснования необходимости его совершения: с точки зрения советских органов, украинские женщины были наказаны за участие в повстанческом движении. Сформулируем это иначе: если жертвы были виновны, то карательные органы априори не могли быть виновны ни в каких преступлениях против них, какие бы репрессивные меры они ни применяли. Подобно тому как слишком смело одетую девушку иногда обвиняют в том, что она сама спровоцировала мужчину на изнасилование, Советы считали, что украинские женщины заслужили любые муки, на какие бы их ни обрекли карательные органы. На Западной Украине советская власть могла приспособить к своим нуждам законодательство так, чтобы оправдать любой акт организованного государством террора.

 

Можна посилання на всю книгу? Не зручно читати на форумі.
Звертають увагу неграмотні посилання на документи, або їх цитування. Нічого перевірити не можливо. Наприклад

Я хотів би побачити, інструкцію, підписану міфічною ОУН-УПА.
Або недолугий переклад на російську, або автор працював виключно з радянськими архівами, або і те, і інше.
Багато дивних висновків - про ролю жінок. Її завжди підкреслювали, і в спогадах і в історичних видання. Що автор читав взагалі?

 

Ссылка на источник отправлена вам в личку (что бы не обвинили в рекламе "чужого" ресурса).
Что касается желания увидеть первоисточники, которыми пользовался автор, то как указывал автор:

"По мере того как во Львове и других местах возрастала активность экстремистских групп, рушились наши надежды когда-нибудь опубликовать наше многотомное документальное исследование в Украине и для украинцев. Из уст в уста передавались неприятные истории о коррупции и запугивании. Доходило даже до прямых угроз расправиться с нашими основными сотрудниками и их близкими. Порой бесследно и без всяких объяснений исчезали документы. Поэтому мы с Лидией Михайловной решили использовать то недолгое время, пока еще была такая возможность, и собрать как можно больше документов, сделать с них копии и переправить их на Запад."

либо копии документов на Западе, либо ссылки автора (в книге их много) на материалы архивов на территории бывшего СССР (куда попасть довольно сложно)...

 

Із цитат бачу, що більш-менш об'єктивно намагався писати, але іноді такі перекоси в ту чи іншу сторону вилазять, що смішно, особливо коли це підкіплюється посиланням на документи міфічної "ОУН-УПА".
За посилання дуже дякую, обов'язково почитаю.

 

"Перекоси" це м'яко кажучи, одні "ритуальні убивства" чого варті.
У автора явно пунктик щодо гендерної рівності. Роль жіноцтва у боротьбі українського підпілля у нас ніхто і не збирається заперечувати чи применшувати. Як на мене, доволі поверхове дослідження.

 

Автор американец, естественно есть отличия в менталитете, воспитании, восприятии информации и т.п., но при этом в предисловии он четко указал:

"Как автор, я несу полную ответственность за содержание этой книги и за публикацию документов.
Джеффри Бурдс г. Бостон (США) Ноябрь 2006 г."

 

Да ладно, какая реклама - давайте ссылку, а вообще спасибо. Любопытно почитать.

 

а можно и мне ссылку?

 

Скинул ссылку в личку.

 

Скинул ссылку в личку.

 

Желание застолбить самую наиправдивейшую правду раз и на всегда весьма велико с обеих сторон. Очень может быть использование подставного автора. Например я что-то читал про скандал с американским конспирологом, который мотал нервы американским спецслужбам и общественности по поводу зоны 51 и прочим моментам, было подозрение, что всю эту муть подняло КГБ.