"Иностранный взгляд" на УПА

В целом эти данные наглядно показывают, как много в советских органах безопасности по всей Западной Украине было осведомителей, сочувствовавших повстанцам. Вплоть до 1947 г. контрразведка украинского националистического подполья до такой степени контролировала осведомительные сети против¬ника, что фактически сводила на нет советское превосходство в вооруженной силе. При помощи осведомителей НКВД украинские повстанцы устраивали преднамеренные утечки дез¬информации. Часто им удавалось водить за нос советские органы безопасности, играя в опасные игры, где ставками были жизни людей.
Более того, как показывают эти же материалы, районное и областное советское руководство на Западной Украине, не желая рисковать, гораздо чаще имитировало энергичные меры, нежели делало конкретные шаги по действительному уничтожению украинской националистической оппозиции. Проанализировав данные за июль 1946 г., Стоянцев приходил к малоприятному заключению: “Многие секретари обкомов и в особенности райкомов [на Западной Украине – Дж.Б.], несмотря на активизацию банд ОУН-УПА, ослабили борьбу [с подпольем]. Не учитывая изменившихся вражеских методов борьбы - … бегства в глубокое подполье, индивидуальный террор, операции и вылазки местных отрядов из 3-4 человек… - они продолжают проводить массовые операции без достаточной агентурной подготовки, которые в большинстве ничего не дают”107. Двумя днями ранее Стоянцев писал о том же другому секретарю ЦК Компартии УССР, Д.С.Коротченко: “Нужно подчеркнуть, что хотя есть послабление в борьбе против [украинских повстанческих – Дж.Б.] банд, в ряде случаев [партийные функционеры на местах] больше стремятся продемонстрировать, что борьба ведется успешно”, нежели действительно пытаются ликвидировать повстанцев. Местные партийные руководители на Западной Украине “вяло относятся к делам у себя под боком”108.
Поэтому информация и дезинформация стали мощным оружием в руках украинского националистического подполя, сознательно работавшего над тем, чтобы отрезать командные структуры Советов на Западной Украине от своих сил на местах. Повстанцы стремились во что бы то ни стало добиться неуклонного соблюдения конспирации среди своих членов: “Соответственно необходимо: (1) Избавиться в организации [повстанцев – Дж.Б.] от неоправданного доверия, от нестойких элементов, уничтожить агентуру в наших рядах. БОЛЬШЕВИКИ ЗНАЮТ, ЧТО ОНИ НЕ МОГУТ ЛИКВИДИРОВАТЬ НАС ТОЛЬКО ВООРУЖЕННОЙ СИЛОЙ И ТЕРРОРОМ”109. Без надежной агентуры советские вооруженные операции не могли принести никаких результатов.

 

Параллельные агентурные сети

Для Советов положение дел должно было стать критическим, прежде чем ситуация начала исправляться. В письме от 25 апреля 1947 г. Министр Внутренних Дел СССР Круглов подверг резкой критике своего коллегу на Украине Строкача (в то время занимавшего пост Министра Внутренних Дел УССР) за резко возросшее число зарегистрированных случаев уголовного бандитизма и вылазок повстанцев. В первом квартале 1947 г. соответствующие статистические показатели по всей Украине выросли более чем на 100% по сравнению с данными за последний квартал 1946 г.! “Агентурная работа и усилия по ликвидации активно действующих банд слабые”, – констатировал Круглов110. К этому времени программа по радикальной перестройке тактики советской агентуры действо¬вала уже почти год. К ее реализации приступили в основном по инициативе Строкача, наметившего ее общие принципы в совершенно секретном сообщении, датированном 20 июля 1946
г.111 Катастрофическое положение дел в начале 1947 г. дало Строкачу возможность, которой он давно добивался, - испытать новые методы работы в регионе, ограниченном семью запад¬ными областями Украины.
Развитие параллельных агентурных сетей стало поворотным моментом в борьбе советской власти с украинским подполем. Документы советских органов безопасности, допол¬ненные захваченными материалами украинского национал¬истического сопротивления, наглядно показывают, что Советы одержали победу благодаря созданию на Западной Украине эффективной разведывательной сети. Тайная война советских органов безопасности за проникновение в структуры украин¬ского подпольного движения сопротивления и уничтожение его изнутри, при помощи своей агентуры, стала основным средством, благодаря которому была подавлена украинская оппозиция. 16 апреля 1947 г. состоялось собрание районного руководства МВД и МГБ Львовской области. Стенограмма этого совещания отражает всю ярость и отчаяние советских властей, вызванные упорным сопротивлением украинских националистов, которое они продолжали оказывать и два года спустя после победы СССР в Европе112. Именно под влиянием раздражения от постоянных неудач и огромного давления из Москвы местное руководство выработало новую тактику борьбы, усилив работу по внедрению своей агентуры. Учитывая высокие ставки, связанные с этим экспериментом, Хрущев временно был устранен со своего поста Генерального Секретаря Компартии УССР на период с апреля по декабрь 1947 г. Его покровитель Лазарь Каганович в основном и осуществлял надзор за сменой тактики подавления оппозиции на Западной Украине113.

 

К 1948 г. новая политика Советов стала несомненно при¬носить результаты. Среди украинских подпольщиков возникла атмосфера недоверия из-за участившихся случаев проникновения в их ряды советских сексотов. Об этом говорится в документах одного из бойцов ОУН РУСЛАНА, обнаруженных после того, как их владелец погиб в перестрелке с отрядом МВД:
Большевики стараются взять нас изнутри, через агентуру. Это страшный, ужасный прием: никогда точно не знаешь, в чьих руках ты окажешься. На каждом шагу можно ждать [вражеского – Дж.Б.] агента. Из-за такой шпионской сети работа всех отрядов часто оказывается раскрытой… Агентура нанесла огромный ущерб [украинской под¬польной] организации114.
В ноябре 1948 г. новая тактика внедрения советской агентуры принесла две большие победы, ставшие действительно поворот¬ным моментом в установлении советского контроля в регионе. 4 ноября 1948 г. был уничтожен ФЕДИР и еще трое повстанцев, возглавлявших самые активных из оставшихся группировок ОУН-УПА на Западной Украине. Эти отряды действовали в Львовской и Дрогобычской, а также в некоторых районах Станиславовской и Тернопольской областей. Еще больший удар по подполью был нанесен 10 ноября 1948 г., когда был ликви¬дирован МИРОН – печально известный руководитель СБ (контрразведки подпольщиков) в регионе.
Агентурные источники сообщили, что секретарь Гриневского сельсовета Бобркского района Львовской области – местный крестьянин по фамилии Тишишин – был связан с повстанцами. Применив “особые агентурно-оперативные меры” (иначе говоря, пытки), следователи МВД заставили Тишишина
выдать укрытие-бункер, где прятались пятеро его односельчан. В их числе был и сын Тишишина, убитый вместе с остальными повстанцами 10 ноября 1948 г. в ходе советской спецоперации115. Последующее расследование показало, что на этот раз Советам наконец удалось уничтожить своего главного врага во Львовской и соседних с ней областях – некоего МИРОНА. Позднее было установлено, что под этим псевдонимом скрывался уроженец села Девятники Дрогобычского района Ярослав Дьякон116. По данным МГБ, МИРОН “отличался крайней жестокостью и деспотизмом, он без колебаний использовал самые отвратит¬ельные методы пыток и убийств…”117, применяя их как против советских военнослужащих и гражданского персонала, так и про¬тив местных жителей – этнических украинцев, заподозренных в коллаборационизме. МИРОН был не просто беспощаден – именно он разработал множество различных приемов контрразведки повстанцев, которые так успешно себя зарекомендовали по всей Западной Украине. С их помощью повстанцы проникали во вражеские структуры и ликвидировали советские источники информации118.

 

116
См. информационную сводку в материалах В.И.Лукашевича, подготов¬ленных для процессов над военными преступниками: ДАЛО. Ф. Р-239. Оп. 2. Д. 8. Л. 1-45. Вместе с Дьяконом, в ходе спецоперации 1948 г. были убиты еще трое повстанцев, находившихся в розыске, – Богдан Прокофьев (СТЕПАН), Михайло Ковалик (СТАЛЕВОЙ) и Василь Сохань (ДОВБАЧ). Множество данных указывает на то, что МИРОН был автором руководства, упомянутого в самом начале этой главы, – “Агентура НКВД-НКГБ в действии”.
117
ЦДАГОУ. Ф. 1. Оп. 23. Д. 5047. Л. 3-4.
118
Биография МИРОНА является замечательным примером того, как
формировались руководители контрразведки украинских националистов. Он родился в 1912 г. в крестьянской семье в селе Девятники Ново-Стрелищенского района Дрогобычской области. До 1941 г. работал учителем в школе расположенного неподалеку села Юшковцы. С приходом немцев его назначали бургомистром главного магистрата Бобркского района Львовской области. Позднее Дьякон стал начальником полиции Бобрки – на этом посту он оставался до конца немецкой оккупации. См.: ЦДАГОУ. Ф. 1. Оп. 23. Д.
5047. Л. 3-4. Возглавляя полицию Бобрки, в апреле 1943 г. Дьякон руководил
бесчеловечным уничтожением местного еврейского населения,
проводившегося объединенными силами немецких солдат и украинских
националистов. См.: ДАЛО. Ф. 3. Оп. 2с. Д. 467. Л. 94.

 

Чтобы нейтрализовать деморализующее воздействие страшной вести о гибели МИРОНА и ФЕДИРА, ОУН в ответ стала распространять слухи о том, что эти лидеры повстанцев на самом деле не погибли. Им будто бы удалось бежать и скрыться в Карпатах, где они активно продолжают борьбу в рядах сопротивления119. Сохранившиеся в архивах фотографии и данные патологоанатомической экспертизы опровергают эту версию.

 

IV Отказ от насилия

В течение нескольких лет областные и районные власти семи западных областей Украины, следуя указаниям свыше, совершали массовые преступления против местного населения. В 1948 г., однако, высшее руководство СССР приступило к систематической чистке местного аппарата за использование “порочных методов” массовой политической работы и неправ¬ильное обращение с крестьянами. В ходе этой кампании -западно-украинского варианта борьбы с “головокружением от успехов” – местное начальство обвинялось во всех “перегибах”, допущенных советской властью в регионе за послевоенные годы. Новая политика, направленная на достижение консенсуса и формирование более привлекательного облика советской власти, проводилась за счет публичного шельмования областного и районного руководства за допущенные нарушения. Одноврем¬енно с этой кампанией состоялся целый ряд широко освещав¬шихся в печати показательных судебных процессов, всячески очернявших украинское националистическое подполье.
Хотя война между советской властью и украинским подпольем продолжалась и в 1950-е гг., положение в большин¬стве областей Западной Украины более или менее стабилизир¬овалась к концу 1948 г. Уже в конце июля этого года из Киева и Москвы поступили отчетливые сигналы о том, что подошло к
концу то время, когда советская власть поощряла использование на Западной Украине чрезвычайных методов. Война закончилась и наступала пора активного кадрового строительства. Категор¬ичное заявление 24 июля 1948 г. резко контрастировало с той жесткой критикой, которой Хрущев подверг в 1945 г. районных руководителей за недостаточное применение силы. В нем отверг¬ались “порочные методы” и ставшее уже хроническим неправ¬ильное отношение к крестьянству в массовой политической работе. Особенно досталось руководителям Сокальского района за “нарушение принципа добровольности в организации колхозов, за подмену массовой политической работы одними лишь приказами и администрированием, за запугивание, жесток¬ое обращение и неправильный подход к бедным и средним слоям [западно-украинского – Дж.Б.] крестьянства”120.
А вслед за этим 10 сентября 1948 г. машинистка из местного отдела МГБ подала 19-страничное заявление о преступ¬лениях, совершенных сотрудниками МГБ по отношению к мест¬ному населению Западной Украины под прикрытием “борьбы с бандитизмом”. Этот документ повлек за собой арест и заключ¬ение под стражу прокурора области и его сотрудников. Обвин¬ения, которые позднее подтвердились, включали неоправданное применение силы, несколько убийств, вы-могательство и незаконное присвоение денежных средств121.
В совершенно секретном сообщении на имя Хрущева, датированном 15 февраля 1949 г., военный прокурор войск МВД Украинского округа полковник юстиции Кошарский подробно сформулировал, в чем состоит новая официальная политика. В разделе “Факты, окружающие вопиющие нарушения советского законодательства спецгруппами МГБ” Кошарский осудил систематическое насилие, применяемое против этнических украинцев сотрудниками особых секретных подразделений органов госбезопасности:
В ночь на 23 июля 1948 года этой же спецгруппой [замаскированной под бандитов – Дж.Б.] из с. Подвысоцкое была уведена в лес гражданка РЕПНИЦКАЯ Нина Яковлевна, 1931 г.р. В лесу РЕПНИЦКАЯ была подвергнута пыткам.
Допрашивая Репницкую, участники спецгруппы тяжко ее избивали, подвешивали вверх ногами, вводили в половой орган палку, а затем поочередно ее изнасиловали.
В беспомощном состоянии Репницкая была брош¬ена в лесу, где ее нашел муж и доставил в больницу, в которой Репницкая находилась продолжительное время на излечении.
Из приведенных выше примеров видно, что действия т.н. спецгрупп МГБ носят ярко выраженный бандитский, антисоветский характер и, разумеется, не могут быть оправданы никакими оперативными сообр¬ажениями.
Не располагая достаточными материалами, т.н. спецгруппы МГБ действуют вслепую, в результате чего жертвой их произвола часто являются лица, не при¬частные к украинско-бандитскому [повстанческому] нац¬ионалистическому подполью122.
К концу 1948 г. Советы изменили свою тактику усмирения Западной Украины, перейдя от массового террора и устрашения населения к пропаганде и просвещению. Насилие, аресты, угрозы
и запугивание продолжали использоваться и позднее, но бес¬пощадную резню первых послевоенных лет власть теперь отверг¬ала.

 

-“Москальки”:
женщины-агенты и националистическое подполье на Западной Украине, 1944-1948

“Война обнажает проявления насилия мужчин над женщинами, которые обычно не привлекают к себе внимания в социальных отношениях мирного времени”
— Клаудия Опитц, “От женщин на войне к войне против женщин”1

Вступление
21 января 1947 г., прорабатывая данные, полученные от надежных осведомителей, спецгруппа Главного управления по борьбе с бандитизма (ГУББ) Министерства внутренних дел (MВД) узнала место нахождения МИХАЙЛО - руководителя грозной Службы безпеки, или контрразведки украинских пов¬станцев, и члена главного командования Организации украин¬ских националистов (ОУН) и Украинской повстанческой армии (УПА)2. Свыше пяти лет Советы охотились за MИХАЙЛО с целью ареста или ликвидации. Теперь они приняли все меры
предосторожности к тому, чтобы не дать ему ускользнуть. Место, где скрывался МИХАЙЛО, находилось всего в двух километрах восточнее деревни Жуково, Бережанского района, Тернополь-ской области.
Ночью 21 января, тяжеловооруженная советская часть окружила бункер МИХАЙЛО и приказала находящимся внутри сдаться. Один из людей в укрытии ответил пулеметным огнем и был немедленно убит. В следующие минуты, оказавшись в безвыходном положении, МИХАЙЛО, его жена “ВЕРА” и связн¬ая “НАТАЛКА” стали жечь документы. Затем, одну за другой, МИХАЙЛО убил свою жену и связную выстрелами из револьвера, после чего застрелился.
Четыре тела были позже идентифицированные по имеющимся в МВД “трофейным фотографиям”. МИХАЙЛО оказался Миколой Арсеньевичем Березовским. Он родился в 1910 г., получил высшее образование, присоединился к ОУН в 1939 г., после того как бежал от Советов и пересек оккупир¬ованную Германией Польшу. Когда в 1940 г. Германия стала готовиться к нападению на СССР, МИХАЙЛО прошел специаль¬ную подготовку в немецкой разведшколе в Кракове, где готовили агентов для заброски в тыл противника, обучая их методам диверсии и саботажа. После окончания школы, с 1940 г., МИХ-АЙЛО начал работать в Центральном разведывательном командовании Украинского подполья. Вернувшись на Украину в составе германской армии в июне 1941 г., как офицер специального отряда саботажа, МИХАЙЛО уже к концу первого года войны был назначен главнокомандующим всей СБ.
Жена МИХАЙЛО Вера была руководителем женского отряда в Львовской городской команде ОУН, а Наталка -офицером связи центрального штаба ОУН. Лицо еще одного человека, убитого вместе с ними, было изуродовано взрывом гранаты, поэтому его не смогли опознать.
Перед тем как покончить с собой, МИХАЙЛО отчаянно пытался уничтожить архив СБ. Однако, несмотря на все его усилия, в ходе успешно завершившейся советской операции по обнаружению и ликвидации повстанцев в убежище было найдено два планшета с документами. Среди них были подлинные совет¬ские паспорта, выданные на имена различных вымышленных лиц, партийные и комсомольские билеты, удостоверения сотрудников милиции и офицеров МВД, списки местных жителей, уничтоженных Советами и другие документы3. Наиболее ценным из них было письмо на восемь страниц, которое МИХАЙЛО написал Роману Шухевичу, главно¬командующему Украинской повстанческой армии, за неделю до смерти. В этом письме, МИХАЙЛО проницательно оценивал положение украинского повстанческого движения. Главную угрозу он видел в советской агентуре: “Тайные осведомители — наиболее многочисленные и опасные из доносчиков. Эти “москиты” разлагают здоровые ряды нашей организации. От этой формы агентуры мы понесли самые большие потери”. МИХАЙЛО был уверен в том, что тайные информаторы были повсюду среди повстанцев: “Если допустить, что в каждой деревне имеется не меньше пяти таких осведомителей, то станет понятно все их значение”4.

 

Ни сам он, ни руководство повстанцев, ни историки на протяжении последующих пятидесяти лет не догадывались о том, что в ближайшем окружении МИХАЙЛО находился освед¬омитель. Связная НАТАЛКА была советским агентом - она и сообщила о местонахождении МИХАЙЛО войскам НКВД5.

 

Вербовка агента “Наталки” Советами

История НАТАЛКИ была слишком типичной. Она была завербована в июне 1945 г. выдающимся контрразведчиком майором А.М.Соколовым - основным разработчиком тактики советских спецгрупп на Западной Украине. Соколов прекрасно справлялся со своей работой, заставляя работать на себя непреклонных украинских националистов. Он даже написал стандартное пособие для советских полевых офицеров МВД/МГБ по тактике спецгрупп в борьбе с повстанцами6.
Как уже было показано выше, в конце Второй мировой войны Советы эффективно использовали агентуру, или сеть осведомителей, для того чтобы посеять взаимные подозрения среди украинских националистических повстанческих групп на Западной Украине. Агентура стала мощным тактическим оружием, к которому прибегали Советы, провоцируя террор повстанцев. Таким образом советская власть старалась вбить клин между организованными силами повстанцев и местным гражданским населением, которое их поддерживало. В этой главе мы сосредоточимся на том, как Советы использовали агентуру. Мы увидим, как они заметили благоприятную
возможность, открывшуюся с переходом украинского подполья к тактике вербовки агентов по половому признаку. Будет также показано, как в итоге советские органы безопасности стали использовать этнических украинок в качестве советских сексоток, или “секретных агентов”, для того чтобы спровоц¬ировать украинское националистическое подполье к террору и репрессиям против своих же членов.
К счастью, майор Соколов в написанном от руки соверш¬енно секретном докладе на имя начальника Первого отдела ГУББ генерал-майора А.Р. Горшкова оставил подробное сообщение о том, каким образом ему удалось завербовать агента НАТАЛКУ7. Вот что писал Соколов, беспристрастно оценивая итоги опер¬ации:
В это время Бережанским РО была задержана связная -«НАТАЛЬКА», которая на допросе показала, что она связ¬ная областного проводника ОУН «НЕСТЕРА»...
НЕСТОР был псевдоним Ивана Шиняды, областного командира УПА в Тернополе8.
...Она [Наталка - Дж.Б.] пыталась убежать из КПЗ— прострелила из пистолета милиционера, ее охраняющего, и, как видно из информации, фигура была интересная.
Я вместе с подполковником т. [А.И.] Матвеевым— выехали в Бережани ее посмотреть9.

 

По рассказам солдат, за время недолгого пребывания в плену у Советов Наталка уже заслужила репутацию “девушки с характером”. Очевидно, Соколова привлек брошенный ею вызов – противника нужно было сломить.
Уверенный в себе после целого ряда успехов, Соколов принял решение завербовать НАТАЛКУ, взяв ответственность на себя.
Когда мы приехали в Бережани, то ее допрашивали сотрудники ОББ НКВД УССР и подполковник Каганович. Она так ставила свои показания, что по ним никаких оперативных мероприятий провести было нельзя. Ясно было, что она все равно врала, скрывая что-то крупное.
Я свое мнение сказал т. Матвееву, который со мною согласился, и мы решили ее взять в Чертков. На допросе в Черткове она тоже существенного ничего не показала, т. Сараев мне приказал ее забрать в спецгруппу и взять с собой в Бережани, найти возможности заставить ее признаться и реализовать данные, которые она нам дает при допросе.
В донесении Соколова не говорится, что изменилось за это время. Что бы ни произошло между Соколовым и НАТАЛКОЙ за эти несколько дней, до того как он решил вернуть ее в Бережаны, она, очевидно, возвратилась убежденная в том, что ей удалось ввести Соколова в заблуждение. Ей казалось, Соколов поверил в ее готовность сотрудничать с советскими органами безопасности. Однако хитрый Соколов так не считал: в своем донесении он снова и снова признавал тот факт, что одними угрозами и насилием НАТАЛКУ не сломить. Похоже, он относился к этому с уважением. Обработку НАТАЛКИ нужно было вести более искусно:
Я решил с ней сделать так, по прибытии в Бережани сделать видимость ее вербовки, дать ей задание убить «Нестера» [ее командира у подпольщиков – Дж.Б.], я был уверен, что она будет бежать, и в то время, когда она будет бежать от нас, задержать ее [одним из моих оперативников] под видом «СБ» [т.е. под видом повстанцев] и допрашивать как сиксотку [так!] —другого с ней сделать было нельзя. По дороги в Бережани мы ее везли так, что она не видала всей группы, обращение с ней было хорошее, в Бережанах я оформил ее вербовку, дал задание убить «Нестера», дал ей пистолет с отломанным бойком и отправил выполнять задание10.
НАТАЛКА постаралась обмануть Соколова, играя роль успешно завербованной советской сексотки. Притворяясь, что согласилась сотрудничать, она показала, что часто встречалась с некоторыми повстанцами из группы НЕСТОРА в одном из крестьянских домов в селе Бышки. Повстанцы, как она утверж¬дала, проведут ее оттуда к укрытию НЕСТОРА в лесу. Соколов для видимости согласился с этим планом, но втайне от НАТАЛКИ приказал, чтобы отряд НКВД окружил село и не выпускал бы оттуда никого.
Как я предполагал, так оно и получилось--«НАТАЛКА» побыла в хате несколько минут, вышла через заднюю дверь, спряталась в кукурузе, что все видел Городецкий [агент Соколова, выдававший себя за офицера СБ повстанцев – Дж.Б.], который, дав ей посидеть в кукурзе некоторое время, как-бы случайно ее задержал, обнаружил у нея пистолет и сразу же ее объявил сиксоткой [так!].
НАТАЛКА, очевидно, была в сильном замешательстве – уловка Соколова удалась. Она немедленно сообщила этому человеку, которого принимала за офицера СБ повстанцев, что является связной центрального штаба ОУН, и что ей нужно увидеть своего командира как можно скорее. Она уже пропустила первые две назначенные встречи со своими товарищами. Теперь у нее в запасе оставалась только одна последняя – если она на нее не придет, члены ее подпольной группы поймут, что она арестована и порвут с ней все связи.

 

Сведения, которые она должна была передать, были жизненно необходимы повстанческому движению и она умоляла начальника СБ помочь ей.
Продолжая выдавать себя за сотрудника СБ повстанцев, Городецкий обозвал НАТАЛКУ провокатором и лгуньей, отчаянно пытающейся спасти свою шкуру. Действуя также, как поступала в таких случаях СБ, НАТАЛКЕ завязали глаза и повели к убежищу в Бережаны, где ее наконец допросили.
Доведенная до отчаяния, НАТАЛКА перешла роковую черту и стала невольной сообщницей НКВД: она призналась, что ей известно местонахождение место тайных встреч подполь¬щиков в селе Августовка, где она должна была встретиться с их руководителем БЕЛЫМ.
Это было все, что нужно было узнать Соколову. Хорошо замаскированный “схрон” отряда БЕЛОГО был затем захвачен, большинство бойцов взято живыми. Командир повстанцев РЫН-ЧАК был убит в ходе операции, но его заместитель ЧАД был захвачен в плен и сломлен на допросе. Шаг за шагом, операция по вербовке НАТАЛКИ стала приносить плоды. Допрошенный советскими органами безопасности, Чад показал место¬нахождение убежища повстанцев около села Рай, где, предположительно, находился командир повстанцев БЕЛЫЙ. Последнего там не оказалось, но вместо него в окружение попал его адъютант АРТЕМ. Артем оказал ожесточенное сопротив¬ление, поджег имевшиеся при нем документы, большое коли¬чество денег, спрятанных в тайнике, и все укрытие. Он даже убил бывшую при нем женщину-связную – ЛЕГЕТУ, после чего пытался бежать, но был ранен в ногу и взят живым11.
Тем временем заместитель командира повстанцев ЧАД был завербован спецгруппой НКВД и стал сотрудничать с Соколовым, использовавшим его хорошее знание местных повстанческих отрядов. ЧАД привел сотрудников НКВД к ЧАБАНУ - бывшему руководителю жандармерии отряда “Быстрый”. ЧАБАН был также завербован в советскую спецгруппу. Его широкие контакты с повстанцами Тернополь-ской области помогли органам в течение месяца провести несколько успешных операции по их ликвидации. Так всего лишь один завербованный Советами двойной агент позволил нанести сокрушительный удар по контрразведке повстанцев в Тернополе.
С этого момента след НАТАЛКИ теряется. Сведений о ней в рассекреченных советских документах мы не находим вплоть до самой ее гибели в ходе операции по уничтожению МИХАЙЛО, восемнадцать месяцев спустя. Несомненно, Соколов сообщил своей невольной помощнице о том, какие последствия повлекла за собой раскрытая ею информация. Известие об этом должно было сломить НАТАЛКУ психологически. Украинское подполье не прощало предательства, не слушало никаких оправданий – какими бы мотивами или обстоятельствами оно не объяснялось. НАТАЛКА была поставлена перед выбором: пойти на сотрудничество с Соколовым - или умереть самой и до¬пустить, чтобы репрессиям подверглись ее родные и близкие. Такова была неумолимая и бесчеловечная логика операций советской агентуры.

 

Гендерный вопрос и украинское националистическое подполье

Одна из наиболее заметных черт гендерной истории украинского подполья 1940-х гг.— почти полное молчание о роли женщин в этом движении. Советские оперативные данные показывают, что женщины постоянно принимали участие -порой весьма значительное - в операциях повстанцев. Напротив, в эмигрантской печати и публикациях украинских нацио¬налистов почти не содержится информации женщинах в рядах подпольщиков. Замечательно, что во множесте изданий агиографического характера в сонме украинских героев мы почти не встречаем женщин-воинов. Так, например, в последнем двухтомном биографическом справочнике Петра Содоля “Ук¬раинская повстанческая армия “, вышедшем в 1995 г., названы имена имена 338 “героев” (и предателей), но только семнадцать из них - женщины. Из этих семнадцати женщин- членов УПА -по данным справочника - лишь немногие “пали смертью храбрых” на поле брани, сражаясь против польских, советских или немецких врагов. И все они без исключения были причислены к героям совсем не потому, что были убиты, или отбывали тюремные сроки, или работали на различных второ¬степенных для движения направлениях - в сфере культуры, образования или заботы о детях. Почти во всех из этих семнадцати случаях женщины удостоились упоминания об их причастности к подпольной борьбе, потому что они были женами, дочерьми или другими родственницами героев-мужчин. Так же трактует “героизм” и другое издание—“Тернопольская область: список героев Украинской революции, павших в борьбе с русской большевистской оккупационной властью, 13.3.1944— 31.12.1948”, выпущенное в свет впервые в сентябре 1949 г. в виде машинописного текста. В этой книге памяти названо 718 “павших героев” - среди них только восемнадцать женщин12.
Перед нами редкий пример, когда героическая роль украинских женщин, участвовавших в борьбе, обсуждается под-
робно. Марта Н (псевдоним, под которым писала героиня УПА Галина Савицкая-Голояд) в своих выводах солидарна с наблюд¬ениями советских органов: украинские женщины были точно такими же храбрыми и стойкими на поле битвы как и мужчины. “Женщины [в украинском подполье – Дж.Б.], — писала она в конце 1940-х гг., - всегда держались героически на допросах у большевиков или у поляков, не выдавали ни тайн, ни своих со¬седей, были готовы скорее пойти на муки и смерть”13. Точно так же и оперативные работники советской и немецкой разведки и контрразведки постоянно отмечали, что при допросе, “женщины-агенты обычно более упрямо придерживались своих рассказов, чем агенты-мужчины. Логические аргументы, которые приводил проводящий допрос офицер, пытаясь объяснять, что слова агента не могут соответствовать действительности, не оказывали на них такого воздействия, какое они оказывали на агентов-мужчин”14. Все сотрудники, проводившие допросы, были уверены, что женщин труднее сломать логическими доводами или угрозой применить силу. Вместе с тем, женщины и детей легче поддаИтак, перед нами загадка: если в большинстве советских источников утверждается, что женщины играли такую значит¬ельную роль в украинском освободительном движении после войны, то почему об их участии так мало написано? Почему мы так мало знаем об этих женщинах, и особенно об их участии в движении – кроме того, что они играли вспомогательную роль в снабжении продовольствием, обеспечении связи между отряд¬ами, в оказании медицинской помощи?
Выяснение вопроса о том, какую роль в западно-украинском повстанческом движении играли женщины, не свод¬ится к простому признанию их вклада. Необходимо также понять, почему женщины мирились с постоянным замалчи¬ванием их участия.
вались шантажу, угрозам расправы с их близкими или ис¬кушению.

 

Женщины на Западной Украине“

Во время войны женщинам приходится совершать такое, что они и представить не могли в мирное время. Нам всем нужно было выжить”.
— Беженка с Западной Украины, июнь 194516
Оперативные сводки НКВД, донесения осведомителей, захваченные документы украинского подполья за военные и послевоенные годы показывают, что роль женщин в украинском антисоветском повстанческом движении резко возросла в 1944-1945 гг. По зрелому размышлению, это наблюдение кажется обоснованным. Для этнических украинцев на Западной Украине вероятность погибнуть между 1939 и 1950 гг. составляла один шанс из трех - в ожесточенных конфликтах с этническими поляками, в ходе массовых арестов и казней, которыми отмечена советская оккупация региона в 1939-1941 гг., или же в период нацистской оккупации, сменившей советскую с июня 1941 г. и продолжавшейся до июля - августа 1944 г. Трудоспособная молодежь при Советах рисковала быть высланной в Сибирь, в исправительно-трудовые лагеря, а позднее, при немцах, - быть направленной на работу в Германию в качестве “остарбайтеров”. С возвращением советских войск в регион осенью 1944 г. любой украинский мужчина старше тринадцати лет рисковал тем, что его могли арестовать, расстрелять, призвать в Красную Армию или в органы НКВД/НКГБ. В итоге большинство западно-украинских мужчин в возрасте от четырнадцати до сорока пяти лет скрывались в лесах или в подземных укрытиях-”схронах”, где и дожилались окончания войны. Кем бы они ни были – друзьями или врагами, советская власть была уверена в одном – ее противник, безусловно, мужского пола17.
В разгар советского наступления на Западной Украине, за которым последовало изгнание немецких войск, командир одного из отрядов украинских повстанцев, базировавшегося в районе Равы-Русской на юго-восточной границе Польши, писал в обширном рапорте, датированном 21 августа 1944 г.: “Евреи-коммунисты-большевики считают нас [украинцев – Дж.Б.] врагами. Ни один молодой мужчина [украинец] не может остаться незамеченным большевиками [без того чтобы быть задержанным, избитым, расстрелянным, или высланным]. НКВД проводит аресты с помощью секретных агентов (сиксотов) [так!] и террора. Таким образом, на 13.VIII.44 в селе Лаврикив 9 человек были арестованы с помощью двух осведомителей—один из них белорус, который находился здесь начиная с 1941 г., а другой дурак из нашей собственной штаб-квартиры, который
сдал и разрушил всю нашу сеть”. Советы - продолжал он -“окружают села, затем хватают любого, кого они могут найти. Они так грубо высмеивают [сельских жителей], что в конце концо удается выяснять все, что они знают: кто был ответственный офицер местной группы, где он скрывается, где все люди. Большевики использовали этот метод в Билка Масовицка. На 16.VIII.44 они окружили почти 200 людей в селе, но арестовали только 50 людей и били их очень сильно. Они отделили от остальных 10 человек, и оставили двух очень сильно избитых. Некоторые были освобождены в тот же самый день, но оставшиеся 25 человек были задержаны до 21.VIII.44. Таким же образом на 18.VIII.44 [большевики] окружили село Лыпна, схватили всех мужчин в деревне и отделили их от остальных, сожгли три дома, одного человека застрелили и затем уехали в Раву-Русскую”. С того времени, писал он, “всякий раз, когда [люди] видят даже одного [советского]солдата, они убегают из дома. Ночью они [местные жители] не спят”18. Ниже читаем: “В селе Лисец [в Станиславской области в начале августа 1944 г. – Дж.Б.] появился вербовщик, который забрал много людей. Старики были освобождены”, в то время как остальные мобилизованы в Красную Армию19.

 

Повторное вступление советской войск в западные пограничные области привело к массовому бегству местных жителей из деревень. Это наблюдение подтверждается много¬численными сообщениями очевидца. Врач Зигмунт Клуковский из Щебжешина в Восточной Польше в дневниковой записи от 10 октября 1944 г. оставил описание той же самой модели поведения советских оккупационных сил, имевшей совершенно отчетливую гендерную направленность: “Поздно вечером в воскресенье советские войска окружили село Mазов. Перед¬вигаясь от дома к дому, они арестовали приблизительно трехсот мужчин - все призывного возраста - и отправили их воинские казармы в Замостье. Кажется, что это новый способ мобилизации”20. В марте 1945 г. в письме к родственникам этническая украинка З.Ф. Шевчук писала из села в Дрогобычской области: “Весна здесь будет трудная. Немцы забрали всех наших лошадей и телеги, а советы - мужчин до сорока пяти лет в армию. Только несколько [мужчин – Дж.Б.] остались, [кто] работали в лесу”21. В таком же духе другая крестьянка из Дрогобыча, М.С. Васюрко, писала мужу 4 апреля 1945 г.: “Здесь очень тепло, погода весенняя. Но это ничего не значит, так как у нас нет лошадей в селе и нет мужчин. В селе остались только женщины и несколько стариков”22.
Когда советские войска только вошли на Западную Украину в 1944 г., применение насилий и репрессий имело гендерный характер. Сначала от вторжения советских сил по¬страдали в первую очередь мужчины-украинцы. Женщины, хотя и становились прямо или косвенно его жертвами, все же были в известной мере значительно свободнее в своих передвижениях. В таких обстоятельствах, украинское националистическое под¬полье, не имея другого выбора, все больше и больше полагалось на женщин и девушек, поручая им выполнение жизненно важных для повстанческого движения задач.
Так было не всегда. В своем исследовании Дж.Армстронг поддерживает сложившееся о том, что до 1944 г. украинское подполье не уделяло особого внимания женщинам в своих рядах: “В целом, наблюдатели, принадлежащие к украинскому националистическому движению, согласны в том, что женщины были менее политически активны чем мужчины. Поскольку имеется слишком мало доказательств, чтобы категорически утверждать подобное, можно только предположить, что [украинское – Дж.Б.] националистическое движение пренебрегло полезным источником поддержки, которым, конечно же, вос¬пользовалось коммунистическое подполье”23.

 

Но нужда—мать изобретений. На Западной Украине это привело к тому, что в украинском националистическом подполье стало возрастать число женщин и девушек, целенаправленно вступавших в ряды повстанцев и выполнявших насущные задачи этого движения. Разработчиком принципиально новой тактики ОУН-УПА, связанной с переходом к вербовке женщин-агентов, был Григорий Прышляк (оперативный псевдоним МИКУШКА), возглавлявший весной 1944 г. Службу безпеки (СБ), или службу безопасности западно-украинского подполья24. В расшифровке стенограммы допроса НКВД начальника СБ города Львова Иосифа Панькова, захваченного Советами 28 октября 1944 г., совершенно определено говорится о новой, основанной на гендерном принципе, тактике украинского подполья накануне возвращения советский войск на Западную Украину: “«МИКУШКА», исходя из той же оценки положения, что для мужщин [так!], в частности участников СБ с приходом Красной Армии в гор. Львов будет затруднено легальное нахождение в Львове, решил переориентироваться [т.е. переориентировать тактику повстанцев – Дж.Б.] на использование женщин для работы в СБ”25. Впоследствии Паньков приказал ликвидировать существующие контакты, которые поддерживали агенты-муж¬чины. Этих людей реорганизовали в боевые отряды, мобилизовав для партизанской войны против Советов. На их место Паньков завербовал и обучил исключительно агентов женщин. Поскольку он сам готовился покинуть Львов, его родная сестра Юлия Панькова (оперативный псевдоним УЛЬЯНА) была назначена руководителем СБ по городу Львову. В это время ей было двад¬цать три года26.

Вскоре, по приказу руководства украинского нацио¬налистического повстанческого движения, начался массовый призыв женщин в ряды подпольщиков. Первоначально массовая вербовка привлекла большее число женщин на вспомогательные роли. Например, в июле 1944 г. появились указания об увел¬ичении числа женщин на экономической работе27. Директивы повстанцев, датированные 14 августа 1944 г., раскрывали роль женщин в поддержании связи между отрядами: “Как можно скорее организуйте систему коммуникаций с подрайонными от¬рядами ОУН. Каждая линия связи должна быть составлена из четырех девушек: одна из района и три из подрайонов”28. 11 августа 1944 г. и повторно в начале октября 1944 г. были даны точные инструкции о расширении “жшочог Ытки” — повстан¬ческой “женской сети”29. Для создания этих расширенных сетей требовалось привлечь надежных женщин, которым можно было бы поручить тайные задания - передавать сообщения, доставлять секретные грузы по указанным маршрутам, следить за объект¬ами, работать санитарками в отрядах, снабжать бойцов про¬довольствием, и даже участвовать в диверсионных операциях. В инструкции, датированной октябрем 1944 г., женщинам отвод¬ился более широкий спектр ролей: “Под различными предлогами послать часть кадров [повстанцев - Дж.Б.] (особенно женщин) в города и рабочую среду.”30. Другие директивы, появившиеся в том же месяце, требовали привлекать украинских женщин к работе в УКК—Украинском Красном Кресте31. С конца 1944 г. женщины-агенты украинского националистического подолья, прошедшие курс элементарной подготовки, регулярно направ¬лялись на Восточную Украину для проведения тайных операций32. Скоро в практику оперативной работы повстанцев вошло положение о том, что украинские “женщины точно также обязаны служить подполью, как и мужчины... Все женщины в подполье должны носить пистолеты и, в зависимости от наличия, другое оружие”33. К июлю 1945 г. органы НКВД регулярно сообщали данные о вооруженных отрядах повстанцев, состоящих преимущественно или исключительно из молодых украинских женщин34.

 

26 Очевидно, в июне 1945 г. УЛЬЯНА была перевербована и стала советским
агентом Хотя ее агентурные данные были переданы в центральный архив
Комитета Государственной Безопасности (КГБ), сохранилось личное дело
агента вместе с информационным сообщением о ее вербовке. Доклад
Народного комиссара внутренних дел Украины. Т.A. Строкача показывает,
что УЛЬЯНА была самым важным агентом, которым он руководил
непосредственно. См. личное дело и доклад Строкача, датированный 13 июня
1945, в: ГАРФ. Ф. Р-9478. Оп. 1. Д. 487. Л.75-76 (“Дубликат личного дела
агента УЛЬЯНА”).

 

Феминизация украинского подполья

“Женщина, когда стремиться к подлости, способна опуститься намного ниже, чем самая гнусная мужская особь”. — Хамиль Грант. “Шпионаж и разведка” (1915)35

Еще накануне “освобождения” Советами Западной Укра¬ины, в конце июля-августа 1944 г., донесения немецкой военной разведки с удовлетворением отмечали явный сдвиг в повстанческой тактике в пользу привлечения женщин к работе в подполье. Так в середине 1944 г. в совершенно секретном меморандуме имя обер-группенфюрера СС Ханса Пруцмана бригаденфюрер Бреннер писал о том, что “УПА приостановила все атаки на части немецкой армии. УПА систематически посылает разведчиков, в основном молодых женщин, на занятую противником территорию, и полученные разведданные передаются в Отдел 1С группы армии” вермахта на Южном фронте36. (Ханс Пруцман был главой СС на Украине – им были созданы так называемые отделы Пруцмана, т.е. оставляемая в тылу противника диверсионная сеть или отряды “вервольфов”). Доклад Бреннера попал в руки Советов и постоянно входил в состав “особой папки” НКВД за военный период и послевоенные годы, когда проводились разведывательные операции на Западной Украине37.
Явный гендерный сдвиг в тактике украинского повстанческого движения почти сразу же был замечен боевыми частями НКВД, действовавшими на Западной Украине. В совершенно секретном докладе в НКВД, датированном 11 ноября 1944 г., майор государственной безопасности В.А.Чугунов обоб¬щал данные, полученные во время допросов ключевых фигур украинского подполья. Благодаря его докладу Советам стали понятнее изменения в тактике повстанцев, которые шире, чем прежде, привлекали в свои ряды украинских женщин и девушек:
После изгнания немецких оккупантов из западных областей Украины и проведения мобилизации мужского населения в Красную Армию, по приказу местного командования ОУН были созданы сельские, подрайонные, районные, окружные и областные руководства ОУН из числа [местных – Дж.Б.] женщин, которые имеют следующие референтуры: хозяй¬ственную, связи и разведки.

 

В настоящее время женская хозяйственная референтура играет основную роль в сборе продовольствия и других вещей, необходимых УПА, так как они в своей хозяйственной деятельности находятся вне всяких подозрений. Все собранное продовольствие и вещи затем передаются в распоряжение бандитов.
Основная задача женской разведки—это сбор информации о передвижении частей Красной Армии, и о выездах из районных центров сотрудников НКВД на операции. Станичная [т.е. назначенная из числа местных жителей – Дж.Б.] женщина каждый день назначает в порядке очередности по несколько разведчиц. Каждая разведчица обязана три раза в день являться в назначенный ей населенный пункт (утром, в обед и вечером) узнать, что там нового, нет ли там [советских] войск и проинформировать станичную [женщину] соседнего села о поло¬жении в селе, из которого она пришла. Эта информация проверяется [каждый день непосредственно станичной] на встрече с каждой разведчицей. Ежедневно информация концентрируется у станичной, которая принимает решение в части предупреждения бандитов, скрывающихся [в окрест¬ностях] нелегалов.
Связные из числа женщин являются постоянными и должны сохранять полную секретность. Связная одного населенного пункта знает только одну связную, с которой ей поручено поддерживать связь. По этой эстафетной связи из села в село передается корреспонденция [повстанцев]: различные распоряжения, листовки, и националистическая литература. Эти же связные являются руководителями различных посыльных, которые следуют по делам орган¬изации и следят за передвижением членов ОУН38.
Местные женщины и дети обычно подавали сигнал тревоги, предупреждая повстанцев, скрывающихся от новых властей в их или ближнем селе. Так как традиционный крик “Хлопцы, ворог близко!” все чаще приводил к репрессиям, к концу 1944 г. были появились новые способы привлечь внимание и при этом защититься от возмездия со стороны советов: “Бандиты!”, “Грабят!” или “Убивают!”
Конечно, собрать информацию еще не означает выработать успешные методы борьбы с противником. В конце 1944 – начале 1945 г. советская разведка все чаще отмечала, что повстанцы все больше полагаются на женщин и детей. Советы пытались найти решение этой проблемы. В совершенно секретном докладе, датированном 6 октября 1944 г., командир пограничного отряда НКВД на Украинском фронте подчеркивал трудности, создаваемые украинскими женщинами и детьми, которые своей шпионской деятельностью серьезно подрывали эффективность советских операций: “Многие дети в возрасте 12-15 лет и женщины работали и продолжают работать как активные осведомители и посыльные между бандами и подполь¬ными организациями ОУН и УПА. Они также организовывают доставку продовольствия для банд и предупреждают их относительно появления [советских – Дж.Б.] пограничных дозоров в их областях и о возможных военных действий послед¬них против них. Это соответствует инструкциям центра ОУН, который приказал [местным командирам], использовать [больше] женщин для подпольной работы — главным образом для связи периферии и центра”39.
Мер, принимаемых советскими войсками, было явно недостаточно для решения специфической проблемы, вызванной участием женщин и детей в повстанческом движении. Подобная мысль стала настойчиво повторяться в докладах, поступавших в
центр из самых разных районов Западной Украины. В январе 1945 г. в докладе, обращенном непосредственно к Первому секретарю ЦК КПУ(б) Никите Хрущеву, секретарь Жолкевского райкома Бычков писал: украинское подполье “имеет большую женскую организацию—так называемую женскую сеть (жточа сгтка)... [Женщины Дж.Б.] - их главная сила — в сигнализации, продовольствии, и так далее. Я встречал их. Однако мы арестовали очень немного женщин”. Обращаясь прямо к Хрущеву, Бычков мрачно замечал: “Мы должны сделать что-нибудь больше относительно этих женщин!”40.

 

В регулярных докладах МВД Сталину о борьбе с движением сопротивления на Западной Украине мы не встречаем ни одного упоминания о женщинах среди убитых или захваченных повстанцах вплоть до февраля 1945 г.41 С этого времени женщины появляются в этих сводках все чаще. Это соответствует свидетельствам с мест, отмечающим рост числа убитых советскими войсками женщин, подозреваемых в принадлежности к подполью42. Хотя в советских источниках общая численность потерь повстанцев указывается без раз-деления погибших по половому признаку, можно попытаться оценить долю женщин среди жертв советского насилия, используя данные сообщений об отдельных операциях.
К марту 1945 г. ОУН-УПА, ранее полагавшиеся на женщин лишь в отдельных случаях, стали полностью зависеть от них во всех областях нелегальной деятельности. Вот лишь один пример: с 20 февраля по 24 марта 1945 г. местные органы НКВД и НКГБ арестовали сто пятнадцать членов подполья ОУН в Лопатинском районе (в окрестностях Львова). Из них двадцать пять вели подпольную работу для ОУН в районном центре, передавая информацию военным отрядам. Большинство этих секретных агентов повстанцев были женщины43.
Возрастающее участие женщин не осталось незамеченным местными советскими кадрами, ответственными за подавление повстанческой деятельности. Например, первый секретарь Струмиловского райкома партии Боргунов (также из окрестностей Львова) определял женщин как главного врага советской власти за пределами непосредственных боевых столкновений: “Мы имеем огромное число женских сетей (жточа сгтка) [украинских повстанцев - Дж.Б.]. Из данных явствует, что в селах, скажем, с 1000 жителей имеются 50-60 членов ОУН, и значительная доля их - женщины. В некоторых селах они руководят [подпольной] работой. Женские сети [как правило] не военные части, а скорее формируют организационную, вспомогательную силу из бандитов [т.е. повстанцев], с которыми, - угрожающе заключает Боргунов, - мы должны рассчитаться, если не теперь, то позже”44.

 

“Грехи их отцов”: борьба советской власти с семьями повстанцев

Беспрецедентный рост числа украинских женщин в подпольном движении в 1944-1945 гг. превышал потребности подполья. Возрастание доли украинских женщин в рядах повстанцев вызывалось общим пробуждением политического самосознания западно-украинских женщин в жестоких условиях советской оккупации. Женщины начинали поддерживать пов¬станческое движение по ряду причин. Однако политика новых властей, не проводившая различий между повстанцами и гражданским населением в целом, здесь - как и в других регионах - в значительной мере способствовала вовлечению многих женщин в борьбу с Советами. Главная проблема состояла в том, что к ответственности за действия повстанцев при¬влекались и наказывались их жены и другие близкие родственники. Как заметил один из офицеров УПА в августе
1944 г.: “Большевики, сами не понимают, что они делают: или
заставляют людей прятаться, или арестовывают их. Мы должны
принять это во внимание, так как в этом [в злоупотреблениях
советской власти – Дж.Б.] заключаются и наша сила, и наша
надежда”45.
Репрессии против членов семей подпольщиков являлись насущной частью методов проведения советской политики в областях, охваченных повстанческим движением. Уже в январе
1945 г. Советы ясно осознали некоторую противоречивость
своих методов. На совещании руководителей районов и
сотрудников НКВД-НКГБ Львовской области непосредственные
проводники этой политики усмирения региона подверглись
острой критике за недостатки в работе с семьями повстанцев. “В
нашей работе имеется одна ошибка, - доказывал командир 88-ого
пограничного отряда НКВД, - Мы убиваем повстанцев, мы
видим мертвого повстанца, но за каждым [мертвым] повстанцем
остается жена, брат, сестра и так далее”. Членов семей погибших
объединяет чувство преследования со стороны властей – в
будущем оно порождает бесчисленные очаги сопротивления.
Когда же, спрашивал командир отряда, советские войска начнут
наказывать семьи повстанцев?46
Советские должностные лица на Западной Украине пришли к выводу, что недостаточно ликвидировать одних лишь активных участников повстанческого движения: зараза должна быть выр¬вана с корнем — нужно всячески преследывать, арестовывать, сажать в тюрьмы, подвергать пыткам и депортировать членов их семей. В феврале 1946 г., на встрече Н.С.Хрущева с районными и областными партийными руко-водителями, начальниками областных управлений НКГБ и НКВД и командующими военными округами на Западной Украине, первый секретарь Дрогобычского обкома Олексенко обратился прямо к Хрущеву: “Я прошу Вас, Никита Сергеевич. Дайте нам эшелоны, чтобы мы могли выслать семейства повстанцев. Это имеет большое значение и поможет нам достигнуть [нашей цели – Дж.Б.]. Мы готовы провести массовые высылки ...”47.

 

В течение недели Хрущев дал свое официальное согласие на расширение акций против националистического подполья, после чего резко возросло число членов семей повстанцев, депортированных с Западной Украины. Начиная с июня 1945 г. 10 139 украинских семей (26 093 человек), заподозренных в антисоветской деятельности, уже были высланы в Сибирь48. Первоначально “многие полагали, что мы [советские должност¬ные лица] фактически не будем высылать их, а только попугаем”49. Понимание пришло, как только увеличились темпы высылок. К концу 1947 г. из семи областей Западной Украины на Дальний Восток было выслано 26 644 семей повстанцев, что поставляло 76 192 человека —18 866 мужчин; 35 152 женщины и 22 174 ребенка. Таким образом, число женщин и детей превосходило число взрослых мужчин больше чем в три раза. По распоряжению от 10 сентября 1947 г. 21 380 семьи (61 814 человек) из западно-украинских областей направлялись на работы на шахты Дальнего Востока50. На практике депортации означали, что советское законодательство карало не только предполагаемых повстанцев, но также и членов их семей51. Схваченные этой “ловушкой-22”, в результате жестокой совет¬ской оккупационной политики, женщины и девушки все больше и больше вставали в ряды украинского антисоветского пов¬станческого подполья.

 

Женщины-шпионы

Гендерный сдвиг в тактике повстанцев диктовал ответные меры советской власти - разрушать украинское подполье, нанося удар по системам связи повстанцев, состоящим в основном из женщин. В то же время благодаря целому ряду факторов, в том числе и связанных с особенностями проведения боевых опер¬аций, для женщин и девушек открылись новые возможности в рядах подпольщиков. Возросшее значение женщин в украинском повстанческом движении, в свою очередь, позволило советским органам безопасности, используя женщин-украинок, разработать новые способы внедрения своих агентов и ликвидации сил противника.
Осознав связанную с женщинами угрозу, Советы противопоставили ей систематические облавы и массовые повторные аресты местных украинских женщин. При этом советские органы безопасности преследовали две главных цели. Во-первых, в соответствии с общими принципами своей агентурной работы, Советы стремились посеять взаимные подозрения в рядах повстанцев. Аресты, которым подвергались практически все без исключения, подрывали механизм проверки Службой безпеки повстанцев надежности своих людей. Во-вторых, такими методами Советы могли найти “иголку в стоге сена”. Задерживая и допрашивая большое число женщин, действительно работающих на подполье, советские органы безопасности, очевидно, считали каждую задержанную украинскую женщину или девушку врагом. На жесточайших допросах, которым подвергались местные женщины, советские следователи выражали “твердую уверенность” в том, что арестованные активно работали на подполье. Если задержанная была на самом деле ни в чем не виновна, то в этом – с точки зрения советской власти – не было особой беды. Спустя несколько дней ее отпускали - избитую, но свободную. Пережитые мучения, скорее всего, должны были отвратить женщину от какого бы то ни было сотрудничества с повстанцами в будущем. Если же она действительно была виновна, то примененные к ней меры воздействия – лишение сна и пищи, изоляция от внешнего мира (в том числе и пребывание взаперти в темноте в одном помещении с трупами казненных), жестокое обращение и постоянные угрозы - обычно ломали заключ¬енную52.
Особенности женского опыта, приобретенного в рядах украинских повстанцев, становятся лучше понятны, если мы обратим внимание на то, как переплетались работа в подполье и личная жизнь этих женщин. Каждая такая судьба, будучи лишь отдельным небольшим эпизодом на общем фоне происходивших процессов, тем не менее ярко показывает всю сложность эпохи и позволяет увидеть множество взаимопереплетающихся причин, приводивших некоторых украинских женщин-повстанцев в ряды советских сексотов.

 

В условиях массовых злоупотреблений и насилия со стороны власти, допрос и вербовка агента отличались значительным разнообразием сценариев. Архивы советских органов безопасности позволяют лучше разобраться в сложном процессе вербовки женщины-сексота и понять мотивы, по которым этнические украинки предавали своих бывших товарищей по подполью. Замечательным примером для анализа служит история вербовки Людмилы Фоя. Этническая украинка, Фоя более двух месяцев стойко держалась на допросах, неоднократно подвергаясь насилию и побоям. Она согласилась работать на органы только тогда, когда были арестованы ее родители. Этот случай представляет особый интерес для исследователя, поскольку ее личное дело отличается не¬обыкновенной полнотой данных. В архиве сохранились не только ее отчет советским органам безопасности, но также и протоколы позднейшего допроса Фои украинскими подполь¬щиками (этот документ попал в руки Советов две недели спустя во время операции против повстанцев).
Людмила Фоя родилась 3 сентября 1923 г. в селе Топора Ружанского района Житомирской области (Центральная Украина). Замужем не была. Ее отец, этнический украинец, был учителем в школе, прошел Первую мировую войну, сражаясь в австрийской армии с 1914 г., а в 1918 г. участвовал в борьбе за независимость Украины. В 1942 г., в возрасте девятнадцати лет, Людмила вступила в ОУН. В апреле 1944 г., после трех месяцев ареста, насилий и лишений, она стала агентом НКГБ. Следователи поставили девушку перед выбором: или сотрудничество с органами – или из-за ее упрямства пострадают родные. До того как в конце мая 1945 г. ее задержала украинская СБ, Людмила Фоя действовала под оперативным псевдонимом АПРЕЛЬСКА53.

 

В отличие от многих других женщин-сексотов, сотрудничавших с Советами, Фою не казнили. Арестованная контрразведкой украинских повстанцев, она чистосердечно отвечала на вопросы. Ее красота и искренность произвели впечатление. В ходе проверки Людмила сумела завоевать уважение допрашивавшего ее главнокомандующего УПA Романа Шухевича. Шухевич настолько увлекся Фоей, что привлек ее для культурной работы в подполье. Ее направили выступать с рассказами о пережитом перед женскими группами повстанцев по всей Западной Украине. Далее следы Людмилы Фоя в советских источниках теряются.
Увы, но другим советским агентам-женщинам повезло меньше. Алле Линевич (оперативный псевдоним ГАЛКА), было только восемнадцать, когда ее арестовали в октябре 1944 г. Ее выдал на допросе другой местный житель, принадлежавший к ОУН. Этническая украинка из села Большая Цeпцевиха Владимирецкого района Ровенской области, Линевич на момент ареста была рядовой связной ОУН в своем регионе. Она привлекла внимание советских офицеров не только своей красотой, умом и хорошими манерами, но и тем, что состояла в родстве с влиятельными в украинском подполье людьми. Ее брат, Алексей Линевич, которому в то время было сорок лет, ранее занимал пост заместителя командира отрядов УПА Ровенской области. Незадолго до ареста Аллы Линевич он был назначен командиром местной СБ в отряде БАРСУКА. Одной из самых близких подруг ГАЛКИ была Мария Демидович (оперативный псевдоним РУСАЛКА) – убежденная национал¬истка, руководившая связью ОУН в Сарненском, Рафаловском и
Владимирецком районах54.
Первым заданием ГАЛКИ стало завербовать ее брата, агента БУРАКА, для работы в советской разведке, что она и проделала в октябре 1944 г. В советских источниках сообщается лишь о вербовке агента. Отсутствуют какие бы то ни было упоминания о том, что этот процесс в большинстве случаев сопровождался угрозами расправы с близкими, захватом в заложники членов семьи – до тех пор пока объект вербовки не подписывал текста присяги и не доказывал свою верность ей в действии. Сотрудничество с органами вообще предполагало, что этническим украинцам приходилось преодолевать “роковую черту”, за которой уже не было возврата. Действия против националистического подполья автоматически влекли за собой смертный приговор, выносимый контрразведкой повстанцев не только самому агенту, но членам его семьи. Личные дела агентов показывают, что Советы могли попытаться завербовать любого человека – мужчину или женщину, старого или молодого. Противостоять вербовке могли немногие. Поэтому так много членов ОУН-УПА выбирало борьбу не на жизнь, а на смерть, предпочитая сдаче в плен самоубийство. Советы обладали удивительной способностью ломать сопротивление захваченных повстанцев, подавляющее большинство из которых - будь то мужчины или женщины - обычно начинало сотрудничать с органами.
После того как агент ГАЛКА завербовала родного брата для работы на НКВД, ей было дано новое задание, отражающее весь трагизм и жестокость судьбы советского сексота. 2 ноября 1944 г. она получила приказ ликвидировать свою близкую подругу РУСАЛКУ. ГАЛКА выполнила поставленную задачу ранним утром 11 ноября в Цепцевихском лесу, убив РУСАЛКУ выстрелом из пистолета, который выдали ей сотрудники НКВД. Труп был уничтожен советской спецгруппой. Предполагалось, что уничтожение РУСАЛКИ откроет путь для одного из советских агентов и поможет ГАЛКЕ стать руководителем связи
повстанцев в этом секторе. Совершить убийство должна была сама ГАЛКА – это было составной частью стандартного метода вербовки советского агента. Вынужденный пойти на предательство, человек превращался из убежденного повстанца в надежного сотрудника органов безопасности. После такого “боевого крещения” агент ГАЛКА была физически и психологически подготовлена к выполнению более сложных задач. Такой фигурант (эвфемизм, которым в материалах НКВД обозначали агента, действующего в боевых условиях) был готов плясать под дудку контролирующих его органов.

 

К несчастью для Советов и самой ГАЛКИ, планы по ее внедрению в “банду” КОРЫ с целью разложения этого отряда были сорваны. В то время как одна группа сотрудников НКВД пыталась внедрить Линевич в “банду” КОРЫ, другая группа НКВД старалась выполнить ту же самую задачу с их собственным агентом ГАЛКОЙ, бывшей КАПУСТЯНСКОЙ (настоящее имя Анастасия Спицына). Спицына была завербована в конце 1944 г. и уже в декабре направлена в отряд КОРЫ. Менее подготовленная к выполнению поставленной задачи, ГАЛКА-Спицына, видимо, выдала себя почти сразу же. Ее задержала и допросила СБ повстанцев. От одного из своих осведомителей Советы получили сведения о том, что ГАЛКУ разоблачили. Тогда, чтобы спасти операцию, ГАЛКУ-Линевич пришлось отозвать.
Проблема заключалась в том, что из-за срочного исчезновения с места событий была разоблачена вся “легенда” ГАЛКИ-Линевич – выражаясь языком сотрудников НКВД, она была расшифрована. Ответный удар повстанцев последовал незамедлительно. СБ задержала и допросила брата Линевич Алексея. Его пытали, а затем зверски убили. Были убиты также ее мать и тетка, проживавшие в селе Цепцевихи, а их тела подверглись ритуальному надругательству. Так украинское подполье мстило семьям предателей. Все имущество Линевичей члены карательного отряда или уничтожили, или забрали с собой. Как обычно, в этом селе СБ постаралась уничтожить само имя предателей.
На этом личное дело ГАЛКИ-Линевич заканчивается. Деморализованная и испуганная ГАЛКА спряталась на советской явочной квартире в Ровно, ожидая новых инструкций. Ей не исполнилось еще и девятнадцати лет – и она уже убила свою
лучшую подругу и косвенно была повинна в гибели ближайших родственников – брата, матери и тетки. Однако ее руководство из советских органов безопасности все еще имело на нее виды. Это видно из материалов ее дела: “ее следует использовать [снова – Дж.Б.]… для операций против ОУНовского подполья”55.
По-видимому, агенту ГАЛКЕ-Спициной жилось лучше. Командир СБ, проводивший допрос Спицыной, убедил ее написать обращение в резко антисоветском духе на имя начальника НКВД Владимирецкого района. К нему командир СБ приложил свое письмо, в котором сообщал, что ГАЛКУ-Спицыну оставят в живых. Он издевался: “Не думайте, что украинские повстанцы рубят головы русским и другим из-за их национальности. Нет. Мы, украинцы, любим народ разных наций, но презираем ваши коммуны и колхозы”56. Хотя сотрудники НКВД прилагали большие усилия к тому, чтобы арестовать ГАЛКУ-Спицыну, им это так и не удалось. Поиски продолжались несколько месяцев, но Советы потеряли все ее следы.