Тоже пробирает: Леонид Серый Рассказ про первую любовь Я когда её увидел – будто врезали под дых Деревенскому сибирскому подростку. Может помните актрису по фамилии Седых, Что сыграла героиню из "Морозко" - Точка в точку. Будто кто-то написал её портрет. И сошлись кипейный май с вечерним светом, Да пригожая дивчина, да мои семнадцать лет, Что должны были исполниться тем летом. Разомлел под теплым ветром старый Кубинский перрон, Заструился запах ландышей из леса. Первый раз любовь приходит с неожиданных сторон. Про себя я называл её - "Принцесса". И как будто кто-то встроил, исправляя звукоряд, В резкий гул перрона ласковую скрипку. До сих пор я четко помню каждый жест её и взгляд, И поныне помню каждую улыбку. Я частенько вспоминаю ту далёкую весну - Как прекрасно было это опьяненье!.. В двух вагонах, уезжая не на отдых - на войну, Разместилось наше горе-пополненье. В наш товарный посадили тёртых, опытных бойцов, Кучу битых мужиков, крещеных кровью. Сотни две, почти две роты добровольцев-"молодцов", Взятых из госпиталей по Подмосковью. А в плацкартный поналезли хитроватые братки, Их в одном купе по трое, да по двое. Ох, весёлые ребята. Все в наколках. Шутники! В общем урки, только что-то без конвоя. Эти в мягком веселились – мол, мохнатая рука. Мы же веток наломали в ближней роще, Не завидуя комфорту. Знали – из товарняка При бомбёжке выбегать намного проще. А вокруг моей "Принцессы" не стихала болтовня, Все старались услужить "прекрасной даме", Я стоял в сторонке молча, уж какой там из меня Кавалер, с моим-то ростом и годами. Что я чувствовал при этом, надо было понимать - Мы ведь жили, женщин свято почитая. Та, что лет на десять старше, мне была уже как мать И, почти как мать, такая же святая. Мне о грешном-то в те годы сложно было рассудить, Я по молодости думал что влюбиться – Это взять за белы руки, под божничку посадить И до смерти как на ангела молиться. А один из "тех", кудрявый, и с фамилией Кудряш, Рассыпал ей комплементы многословно, Всё пытался прикоснуться и, видать войдя в кураж, Звал то - "Олечка", то величал - "Петровна". К областям освобожденным уходил народ рекой И царила на путях неразбериха. Командир сопровожденья, уступив, махнул рукой - Ладно, бог с ней, пусть садится. Только тихо. Вот что странно - в лихолетье голодала вся страна, А в плацкартном и печенье и конфеты, А у нашего вагона лишь медали-ордена Да ещё у многих белые билеты. И всю ночь бойцы делились меж собою шепотком Ратным опытом, что на фронтах скопили, Да рассказывали с мрачным и жестоким юморком Про весёлое – где, как, кого убили. И всю ночь под стук вагонный да под эти голоса Я не мог уснуть и, словно наважденье, Всё стояли предо мною васильковые глаза Неземного, видит бог, происхожденья. Моросящий дождь под утро спрятал солнце от земли, Хмарь тоскливая ползла по небосклону. Поезд встал и ноги сами мальчугана понесли К пассажирскому соседнему вагону. Паровоз на водокачке заправлялся и пыхтел, Солдатня под хмурым небом разминалась И вагон, по всем приметам, совершенно опустел, Только Оля всё никак не появлялась. А кудрявый, намекая на смятение моё, Усмехнулся – Что, пропала брат невеста? И добавил, бросив в лужу чьё-то женское бельё - Ну… Сошла она. Доехала до места. Я стоял недоумённо у железного пути, По наивности пытаясь разобраться - Ничего не понимаю. Как она могла сойти? Мы-ж нигде не останавливались братцы. Простодушно удивлялся – Это что за чудеса, Разве может человек пропасть куда-то? А товарищи постарше только прятали глаза Или хмурились, но как-то виновато. Лишь сержант Белов сказал мне: - Что им зекам-сволочам, Позабавились и выбросили в поле. Бабы дуры – выбирают по красивым по речам, Успокойся Серый, нету больше Оли. Я всё понял… И как будто что-то рухнуло в душе. Голова на время выключилась тоже. А когда очнулся, вижу, что сижу на Кудряше И луплю его лежащего по роже. Мне бы камень или палку – был бы парень без башки. Нет! Один мазутный гравий под руками. Я долбил его, не чуя как меня его дружки "Успокаивали" в голову пинками. И зашёлся в дикой злобе захолустный перегон, И упал на землю сплюнутый окурок, И пошла на стенку стенка – их вагон на наш вагон, И захакали стрелки ломая урок. А кудрявый подомною он… Он даже не вопил, Он визжал и скрёб о землю сапогами. Там была уже не драка. Я его уже не бил, Я его как собачонок рвал зубами. Лейтенанты так кричали, что сорвали голоса, Тоже били всех подряд и крыли матом, Вынимали пистолеты и палили в небеса, Угрожая и расстрелом и штрафбатом. Инцедент тогда замяли, нас никто не стал "сдавать", Командирам неприятности нужны-ли? Ветераны-то привыкли в рукопашных убивать И двоих, таки, до смерти приложили. Что меня не расстреляли – тут мне просто повезло Этим майским утром горестным и хмурым. Ну а урки всё смеялись вызывающе и зло, Всё глядели с обещающим прищуром. Я не знаю, как бы прожил жизнь военную свою В окруженье этих гаденьких ухмылок, Только все они погибли в самом первом же бою. Половина - от ранения в затылок. Все его военные стихи есть на "Стихи.ру"
Откопал комплект "Юности". Майский номер шестьдесят пятого года. Дневник Розы Шаниной и интересная подборка фронтовых поэтов. К. Ваншенкин Ветер гонит облако с дождями, Листья перевертывает скопом. Мы сидим в отрытой наспех яме, Кратко именуемой окопом. На штыки склоняясь, дремлем стоя, К стенке приспособившись спиною. Снится только самое простое - Отдых с табаком и тишиною. Но еще нам снится на рассвете День победный, громкий и нарядный. То, что с нами было в сорок третьем, Кажется теперь невероятным. И теперь нам кажется порою, Что не уезжали из столицы, И, бывает, кутаем весною Горло из боязни простудиться. Но случись гроза над нашим краем, Будем - вновь живучие, как боги,- О победе и тепле мечтая, Ждать чужие танки у дороги. Борис Слуцкий Сгорели в танках мои товарищи До пепла, до золы, дотла... Трава полмира покрывающая Из них, конечно, проросла. Мои товарищи на минах Подорвались, взлетели ввысь И много звёзд далёких мирных Из них, моих друзей, зажглись. Про них рассказывают в праздники, Показывают их в кино... И однокурсники, и одноклассники Стихами стали уже давно. Игорь Ринк (к слову - разведчик, отслуживший в СС около года, пел свои стихи под гитару задолго до Окуджавы и Высоцкого) Три десятка немецких слов, Пять гранат, автомат и рация, - И пошел лейтенант Белов, На задание в оккупацию. То ли он у лесной версты, Даст разведке команду к поиску, То ли будет взрывать мосты, Закрывая дорогу поезду? Может там, где петляет Дон, Склад бензина "взят на заметки"? Знает то лишь начштаба и он... Да еще начальник разведки. Не пришлось ему на веку Бюнендойч и бонтоны светские, Но раскалываются как на духу, Перед ним языки немецкие. И за то он в разведке - Бог, И созвучно его решениям Его тихое - "Хенде Хох", С вологодским произношением. И дрожат у врага посты, И дозорам немецким солоно - Их полковник сулил кресты, За его удалую голову. Но Белов не грустит ничуть, Пусть от злобы фашисты бесятся. На его золотую грудь, Деревенские бабки крестятся. Где мы встретимся старина? И хотелось, мой друг испытанный, Чтоб немецкие ордена, За тебя так и были не выданы! Его же "Комбат" …Встает заря. Задолго до рассвета, Уже огонь открыт со всех сторон. Через минуту вырвется ракета, В атаку поднимая батальон. Уже танкисты завели моторы, Им, видно, легче в грохоте свинца. Не слышно им, как щелкают затворы, Как мечутся солдатские сердца! Капитан, наш бывалый комбат-капитан. Капитан, гладко выбрит и чуточку пьян. Капитан, мы встаем по команде «Вперед!» Капитан раньше нас на секунду встает.
Война, безусловно проиграна, И все что связано с ней. И танками Паттона выбрана, Дорога на Везель и Рейн. А там западней Рееса, Где занят фольварками склон. Им обязательно встретится Десантный один батальон. И в нем не "рыцари Крита", Мальчишек последний призыв, В куртках парашютистов, Размеры больше в разы. Им всем отличиться хочется, Они отличатся - ВСЕ. Фельдфебель зная чем кончится, Отдал им мед из НЗ Он бы погнал их в шею, Мальчиков лижущих мед. Но знает - из этой траншеи Никто из них не уйдет. Хоть он и выше их в звании, В этом проклятом лесу. Они спасают Германию. Уверены, что спасут. Дорога рядом - накатана, За нею - шоссе на Берлин. И три дивизии Паттона, Едут навстречу к ним. Все как мука перемелется Что-то поздно менять. Десантники, здесь у Рееса, задержат их на три дня. Война у финала тлеет, Все вдребезги. что тут взять? Фельдфебель лишь пожалеет, Что сыр не успел раздать.
Армейская служба не сахар, Воинский долг не мед. Несу на горбу как пахарь, СтАнковый гранатомет. Расчет его выбило миной. Осталось на плечи нам Ленты, ствол, и станина, В нагрузку, как младшим чинам. А нам, что? - иди мазута! Пыли по дороге вперед. Нас кроет на марше все утро Кочующий миномет Мины упали кучно, Кювет никого не спас, Стонет над трупами скучно, Приданный нам спецназ. А мы улыбаемся криво, Даже не глядя в кювет, Наши-то, наши все живы, Даже раненых нет. Ротный орет нам басом И эти слова грубы, Пахнет горелым мясом Железо "шайтан-трубы". Иду, и думаю с дуру - Если меня убьет, То гадскую эту бандуру, Кто-то еще понесет.
Ион Деген Сгоревший танк на выжженом пригорке. Кружат над полем черные грачи. Тянуть на слом в утиль тридцатьчетверку Идут с надрывным стоном тягачи. Что для страны десяток тонн металла? Не требует бугор благоустройства. Я вас прошу, чтоб вечно здесь стояла Машина эта - памятник геройству. Когда из танка, смерть перехитрив, Ты выскочишь чумной за миг до взрыва, Ну, все, - решишь, - отныне буду жив В пехоте, в безопасности счастливой. И лишь когда опомнишься вполне, Тебя коснется истина простая: Пехоте тоже плохо на войне. Пехоту тоже убивают. СОСЕДУ ПО КОЙКЕ Удар болванки... Там... Когда-то... И счет разбитым позвонкам Ведет хирург из медсанбата. По запахам и по звонкам Он узнает свою палату. Жена не пишет. Что ж, она... Такой вот муж не многим нужен. Нашла себе другого мужа. Она не мать. Она - жена. Но знай, Что есть еще друзья В мужском содружестве железном. И значит - раскисать нельзя. И надо жить И быть полезным. 1942 г.
Ион Деген Сильный стих ЧАСЫ В железном корпусе помятом, Бесстрастно время отмеряя, Часы с потертым циферблатом - Вы были часть меня живая. Зубчаток медные кружочки, И стрелок линия витая, И даже кожа ремешочка - Как-будто часть меня живая. Стары и очень некрасивы, И невозможные педанты. За ваш размер, за стук ретивый Прозвали в роте вас "куранты". Я часто думал: неужели Нам вместе суждено умолкнуть? (Застынут в карауле ели, Роняя скорбные иголки). Ведь и зубчатки, и кружочки, И стрелок линия витая, И даже кожа ремешочка, Все было часть меня живая. Я помню песню на привале - Унылый суррогат молитвы. Часы солдатам подпевали, Как метроном диктуя ритмы. Я помню песню пулемета, Его безумную чечетку, И похвалу: мол, он работал, Как вы - уверенно и четко. Я помню танк. Одно мгновенье - Обугленная груда стали. В немецком сидя окруженье, Часы со мною замирали, Все - и зубчатки, и кружочки, И стрелок линия витая, И даже кожа ремешочка, Как-будто часть меня живая. Я верил прочно, беспредельно, Что талисман вы мой счастливый, Что раз мы с вами нераздельны. То всю войну мы будем живы. Под гимнастеркою солдатской И ремешок ваш был приличен. Я относился к вам по-братски И вид ваш был мне безразличен. Но я, надев костюм гражданский (О, час желаный и счастливый!), Заметил ваш размер гигантский И циферблат ваш некрасивый... Вы вдруг предстали в новом свете... Стал забывать я дни былые. На модном вычурном браслете Я захотел часы другие. А циферблат смотрел с укором, И стрелки двигались незримо... Да, человек, ты очень скоро Забыл друзей незаменимых. 1945 г
К Симонов. О том как танки идут в атаку. Отрывок из поэмы "Далеко на Востоке". ...– Что ж, придется одним. — Майор потушил папиросу о клепку брони. Комиссар дострочил на планшете последнюю строчку жене. Начальник штаба молча кивнул: – Что ж, одни так одни, — и посмотрел на багровое солнце, плывшее в стороне. Все посмотрели на солнце. Открыв верхние люки на всех, сколько было, танках, сдвинув на лоб очки, положив на поручни башен черные кожаные руки, танкисты смотрели на солнце, катившееся через пески. Не всем им завтра встретить восход под этими облаками. Майор поднялся на башню: За Родину! В бой! Сигналист крест-накрест взмахнул флажками. И стальные люки с грохотом захлопнулись над головой. В броневом стекле вниз и вверх метались холмы. Не было больше ни неба, ни солнца, только узкий кусок земли, в которую надо стрелять, только они и мы. Только мы и они, которых надо вдавить в этот песок. – За Родину — значит за наше право раз и навсегда быть равными перед жизнью и смертью, если нужно – в этих песках. За мою мать, которая никогда не будет плакать, прося за сына, у чужеземца в ногах. – За Родину — значит за наши русские в липах и тополях города, где ты бегал мальчишкой, где, если ты стоишь того, будет памятник твой. За любимую женщину, которая так горда, что плюнет в лицо тебе, если ты трусом вернешься домой. Облитая бензином, кругом горела трава, майор, задыхаясь от дыма, вытер глаза черным платком, крикнул: – Вперед, за Родину! Стрелок не расслышал слова, но по губам угадал и, стреляя, повторил их беззвучным ртом. Снаряд ворвался в самую башню. На мгновение глухота, как будто страшно ударили в ухо. Стараясь содрать тишину, майор провел по лицу ладонью. Ладонь была залита, стрелок привалился к его плечу, как будто клонило ко сну. Майор рванул рукоять. Пулемет замолк. Замок у орудья разодран в куски. Но танк еще шел! Танк еще шел! Танк еще мог… Еще сквозь пробоину плыло небо и летели пески. И вдруг застрял и опять рванулся страшным рывком. – Денисов! — Водитель молчал. – Денисов! — Молчал. – Денис… — Майор качнулся вправо и влево в обнимку с мертвым стрелком и, оторвав ослепшие пальцы, пролез вниз. Водитель сидел, как всегда, – руки на рычагах. Посмертным усильем воли он выжал передний ход. Исполняя его последнее желанье, в мертвых зрачках земля, как при жизни, еще летела вперед. Похоронный марш, слава, вечная память — это все потом. А пока на мокром от крови кресле тесно сидеть вдвоем. Майор отодвинул мертвого, повернул лицом к броне и, дотянувшись до рычагов, прижался к его спине… Семь танков уже горело. Справа, слева и сзади были воткнуты в небо столбы дыма. Но согласно приказу оставшиеся в живых шли, не глядя, шли мимо, мимо праха товарищей, мимо горящих могил, недописанных писем, не дожитых жизней. Перед смертью каждый из них попросил только горсть воды себе и победы в бою отчизне. Есть у танкистов команда: «Делай, как я!» Смерть не может прервать ее исполненья. Заместитель умершего повторяет: – Делай, как я! — Умирает, и его заместитель ведет батальон в наступление. Экипаж твой убит. Но еще далеко до отбоя. и соседи не знают, что мертвым не прикажешь стрелять. Если ты повернешь, вдруг они повернут за тобою, вечность, тридцать секунд потеряв, чтоб понять. Да! Но ты еще жив И разодранный, страшный, молчащий, танк майора прорвался к реке. Да, пускай не стрелять. Только б в землю их вмять, только б чаще догонять их машины. Оставляя за собой скорлупу на песке. Майор срывает флягу с ремня. Воды больше нет. Ну и черт с ней! Он сжимает сожженный рот. В эту минуту победы больше нет ни тебя, ни меня, ни жажды, ни смерти, ничего, кроме – вперед!
В экипажах новые лица. Мой товарищ сегодня сгорел. Мир все чаще и чаще снится Тем, кто чудом еще уцелел. ...Тают дыма зловещие клубы, На Земле угасают бои. Тихий ветер целует губы, Обожженные губы мои. Ти- ши- на. Только эхо умолкшего грома - Над Москвою победный салют. Но сейчас, страх взнуздав многотонный, Люди молча атаки ждут. И даже если беспредельно плохо, И даже если нет надежды жить, И даже если неба только крохи Еще успеешь в люке уловить, И даже если танк в огне и в дыме, И миг еще - и ты уже эфир, Мелькнет в сознанье: Танками другими Планете завоеван будет мир. 1943 г.
Стих: ДЕДОВЫ МЕДАЛИ Просто торкнуло... стих Елены Несмеян г.Киев ДЕДОВЫ МЕДАЛИ Внук продал дедовы медали И старый дедов портсигар, И флягу гнутую забрали, Хоть он того не ожидал. Барыги брали за бесценок Сей бесполезный вечный хлам. Мальчишка ведь не знал расценок, И рад был дедовым деньгам. Он купит всяческих иллюзий И угостит своих друзей, Они зацепят “голопузий” Разгульной удалью своей И будут типа весилиться И типа верить и любить И типа жить, и типа “типать” И горе горькое плодить. И дедов правнучек случайный Во чреве девочки чужой Приговорен без оправданий Лжегипократовой рукой.. И будут злы сердца и лица, И будут драки и разбой.. У беспредела нет границы Ни на земле, ни под землей.. Но в подземельном беспределе Нет пробуждения от сна, Не “типа” а на самом деле Там жжет огонь и душит тьма Там глупый внук святого деда, Который жизнь отдал за мир, Горит в обьятьях беспредела Неугасающей войны... Внук продал дедовы медали - Завет и подвиг старика. Он понимал в тот миг едва ли, Что честь дороже медяка, Что дед купил медали кровью, Потерей близких и друзей, Был движем верой и любовью К прекрасной Родине своей. Родил сынка, дождался внука, Играл с ним в прятки и в войну, И свято верил почему-то, Что внук завидует ему. Что он, герой горевший в танке, Для внука гордость и пример. И подержать давал медальки.. Как причащал к своей судьбе..
НАСТОЯЩИЕ МУЖЧИНЫ Обелиски фанерные. Обугленные машины. Здесь самые верные Настоящие мужчины, Что неправды не ведали И верили свято. Не продали, не предали В экипажах ребята. Не несли на заклание Ни надежды ни веры Даже ради желания Не истлеть под фанерой. Шли в огни бесконечные, Отдавая все силы. Но умолкли навечно мы В братских могилах. Стой! Не мертвый ведь я! Я-то выполз оттуда - Из могил, из огня, Из обугленной груды. Стой! Ведь я уцелел! Только сломано что-то... Я обрюзг, растолстел, Убаюкан почетом. И боясь растерять Даже крохи уюта, Нучился молчать, Лицемерить, Как-будто, Ничего не страшась - Ни ранжира, ни чина - Не расшвыривал мразь Настоящий мужчина. Только в тесном кругу (Эх, мол, мне бы да прав бы!), Озираясь шепну Осторожную правду.
Ополченцы! Последнее войско У страны на этой войне. И без ропота и недовольства Их приносят в жертву стране. Рассуждая трезво и здраво, Их преклонные годы не в счет, Если Родина их, их держава Обращаясь к ним, помощи ждет. И глядят на поля отрешенно, Как могила окоп их отрыт. Провожая их старые жены, Все боятся заплакать навзрыд. Обстоятельно, несуетливо, Навсегда, собирается рать. Это люди такого призыва - После них больше некого брать. Стратегическое пространство - Холм, шоссе, да эти луга. Наивысшее право гражданства, Это просто стрелять во врага. Наивысшее.... Право гражданства Навсегда и во веки веков, Ополченцы будут держаться, До подхода линейных полков.
Синявинской кочки неровной Под сапогами вздох. Чем это? - Клюквой, кровью Рыжий забрызган мох? В смерче огня ножевого Бог или черт, пожалей! Дай, донести - живого! Мертвые - тяжелей....
Re: Стих: ДЕДОВЫ МЕДАЛИ Согласна! http://2000.net.ua/ai/7/78/78292/b1-1.jpg Враги сожгли родную хату, Сгубили всю его семью. Куда ж теперь идти солдату, Кому нести печаль свою? Пошел солдат в глубоком горе На перекресток двух дорог, Нашел солдат в широком поле Травой заросший бугорок. Стоит солдат — и словно комья Застряли в горле у него. Сказал солдат: "Встречай, Прасковья, Героя — мужа своего. Готовь для гостя угощенье, Накрой в избе широкий стол,— Свой день, свой праздник возвращенья К тебе я праздновать пришел..." Никто солдату не ответил, Никто его не повстречал, И только теплый летний ветер Траву могильную качал. Вздохнул солдат, ремень поправил. Раскрыл мешок походный свой, Бутылку горькую поставил На серый камень гробовой: "Не осуждай меня, Прасковья, Что я пришел к тебе такой: Хотел я выпить за здоровье, А должен пить за упокой. Сойдутся вновь друзья, подружки, Но не сойтись вовеки нам..." И пил солдат из медной кружки Вино с печалью пополам. Он пил,— солдат, слуга народа,— И с болью в сердце говорил: "Я шел к тебе четыре года, Я три державы покорил..." Хмелел солдат, слеза катилась, Слеза несбывшихся надежд, И на груди его светилась Медаль за город Будапешт.
Re: Стих: ДЕДОВЫ МЕДАЛИ http://art-apple.ru/albums/userpics/10001/thumb_OPW1_82751a.jpg http://art-apple.ru/albums/userpics/10001/thumb_friendship_43254a.jpg http://art-apple.ru/albums/userpics/10001/thumb_o11_2a.jpg http://art-apple.ru/albums/userpics/10001/thumb_o5_3a.jpg http://art-apple.ru/albums/userpics/10001/thumb_o13_1a.jpg http://art-apple.ru/albums/userpics/10001/thumb_OctoberRevolution_10641a.jpg http://art-apple.ru/albums/userpics/10001/thumb_Order_of_Lenin.jpg http://art-apple.ru/albums/userpics/10001/thumb_Nevsky3303a.jpg http://art-apple.ru/albums/userpics/10001/thumb_o6_3a.jpg http://art-apple.ru/albums/userpics/10001/thumb_RedBanner_372216a.jpg http://art-apple.ru/albums/userpics/10001/thumb_nagr3a.jpg Смотрит дед на меня в орденах и медалях И второй дед в таких же почти, Они Родину-мать ни на что не меняли И меня научили её сызмальства чтить. Я таким, как они, век обязана жизнью, Я таких, как они, буду помнить и чтить, Нет дороже для нас ничего чем Отчизна, Не предаст её тот, кто способен Отчизну любить! (с)
Блестят на солнце ордена, Звенят торжественно медали, Гордится ими вся страна, Они свободу отстояли. Всё меньше остаётся их, Седых защитников народа, Что приближали счастья миг, К победе шли четыре года. Их украшает седина, Сияют новые медали, В долгу пред ними вся страна, Тепла они не ощущали. Я в форме на парад иду, В душе царит благоговенье, Гремят фанфары раз в году, И продолжается забвенье. Мы за свободу шли на бой, Войны безусые солдаты, Чтоб защитить страну собой. Уводят мысли в сорок пятый... 9.05.1996 (с)
Моему Деду... (написала я) ПАМЯТНИК ДЕДУ ... (стоит теперь на Бородинском Поле..) Стоит из бронзы пьедестал. У ног - кровавая гвоздика,- Как дань... И прошлого финал... Здесь днем и ночью очень тихо. Но, только этой тишиной, Не успокоить наши души!! Ведь здесь живой людской волной Пожар военный был потушен! Мой дед,- полковник, комиссар, И сын полка, и сын России,- На поле боя мертвым пал.. Покуда раненных носили.. Смертельным боем опьянен, Взвалив на плечи пехотинца,- Не мыслю я, что б думал он, Что зря спасает украинца!.. Слепая очередь двоих Скосила. Кровь перемешалась.. Земля собою скрыла их,- Навечно..Так когда-то сталось.. Святая эта наша боль!.. И что бы там не говорили, Мой русский дед. И, тот,- другой,- Нам жизнь с тобою подарили! Там, на шоссе, стоит на Век, Из бронзы памятник - Святыня! И, я горжусь! Тот человек,- Мне подарил сегодня ИМЯ !!! (ранее памятник стоял на Волоколамском шоссе..Но я ничего не стала менять...
Мой дедушка принес с Войны песню которую пел... Я не смогла найти ее на Ютубе, а стихи хорошие..Он постоянно пел ее..пока жил.. Это папа..отца, Царствия им Небесного... ЛИНА Милая, не плачь, не надо. Грустных писем мне не шли. Знаю, ты сама не рада От любимого вдали. Знаю, быстро время пролетит,- Разобьем врага родной земли! Лина... До границ Германских полк дойдет, А, там уж, и конец Войны! Утомленный, запыленный, С автоматом и в ремнях, В гимнастерке просаленной, И в пехотных сапогах Милый твой по улицам пройдет.. По садам, где не был так давно.. Лина... В сумерках знакомый дом найдет,- Постучит к тебе в окно... Если ж, землю обнимая С пулей ляжет он в груди,- Ты не плачь, его родная. И домой его не жди. Пусть, другой вернется из огня, Снимет с плечь походные ремни... Лина... Полюби его! и как меня,- Крепко, нежно обними!
Мы, под огнем из вражеского дота, Там, где с пригорка виден был Берлин, Под непрерывный грохот пулемета, Вжимались в землю посреди руин. Фашистам с приговором не поспорить - Победа вот она – рукой подать! Хотелось бы приход её ускорить, Но, как-то не хотелось умирать. А немцы бились и не отступали На этом предпоследнем рубеже, Наверное, прекрасно понимали - Терять им было нечего уже. И, там где смерть ждала неотвратимо Тех, кто поднялся, даже на ладонь, На площадь вышла девушка из дыма С их стороны, попав под наш огонь. Шла, не таясь, под снайперским прицелом, Прозрачный, невесомый ангелок, Совсем еще ребенок, в платье белом, Неся в руке какой-то узелок. На фронте люди, потеряв всех близких, Лишаются рассудка иногда, Утративши способность трезво мыслить Бредут, как в полусне, невесть куда… Я думал, лёжа меж сгоревших сосен - Бог мой! Нашла же место где гулять! С немецкой стороны неслось – Нихьт шлёссен! И наш комвзвода рявкнул – Не стрелять! Все, затаив дыхание, глядели. Из наших кто-то даже закурил. Ведь этот краткий миг, на самом деле, Быть может, жизнь кому-то подарил. Она, как белый голубок из песен, Осколок мира из солдатских снов, Скользила между шкафчиков и кресел Разбросанных средь остовов домов. Вдруг, исказив спокойную картину, И узнаваемый издалека, Послышался, со стороны Берлина, Надсадный, тонкий вой штурмовика. Вопили фрицы что-то ей из дота, Кричали мы – Ложись! Ведь тут же бой! От немцев и от наших мчался кто-то, Чтобы успеть прикрыть её собой. Она непонимающе смотрела, В своей наивной детской белизне, - Куда тут лечь? Война такое дело - Повсюду грязь, весь городок в огне. А этот идиот из "мессершмита", Не разглядев сквозь стелющийся дым, Спикировал на город из зенита И лупанул фугасом по своим. Взлетели в воздух шкафчики и кресла, Взлетела вперемешку кровь и грязь, Осела пыль… А девочка исчезла… Как, ангелом на небо, вознеслась… ……………………………………………. И мы, и немцы стали подниматься, Как будто вырастая из земли, И позабыли, что должны сражаться, И медленно к воронке подошли. Стояли вперемешку, сняв пилотки, Кто смахивая слезы, кто крестясь. Мне вдруг до смерти захотелось водки. А старый "унтер" плакал не стыдясь. Мы долго простояли так. Без звука. Потом сержант, нарушив тишину, Сказал – Пусть будет проклята та сука, Которая затеяла войну! А этот "унтер", весь в бинтах и в ранах, По-нашему не зная ни х…я, Вдруг понял, что сказал сержант Степанов, И горько головой качнул – Я, я… Хоть времени немало пролетело, Я эту боль пронёс через года, И, если женщину встречаю в белом, Мне запах тола чудится всегда. Леонид Серый
Сегодня не бомбили, и с ласкового неба Вдруг музыкой упала тишина, Да только не согреться, и нет ни крошки хлеба. Блокада. Бесконечная зима. Карандаша огрызок я вынул из подушки, Он, неприметный, в печке лишь чудом не сгорел, И на листке последнем рисую я осьмушку... Нет, полбуханки хлеба – уж очень есть хотел. Хотя, наверно, мог бы и целую буханку Нарисовать украдкой, но страх меня берет. Куда мне, первоклашке, с гранатою под танки, А значит – иждивенец я, значит – лишний рот. А хлеб-то получился почти как настоящий, Я даже запах чую с морозом пополам. Нет ничего вкуснее, и ничего нет слаще, Чем он ржаной, промерзший кусок на двадцать грамм! Но, что же я любуюсь один таким богатством? С сестренкою и мамой разделим мы обед. Я в валенках, шатаясь, иду к большой кровати По голому бетону, где раньше был паркет. А на кровати этой, под рваным одеялом, Они спят крепко-крепко уже...четыре дня. Я прислонился к спинке, и хлебную бумагу Делю на маму с Катькой, а так же на меня. Все поровну, все честно, я на кровать их доли, Законные их доли тихонько положил… Но мама ведь большая, и ей бы дать поболе, А маленькая Катька совсем лишилась сил. И, треть свою, помешкав, я снова разрываю Напополам, хоть это мне душу бередит, Потом к ним забираюсь, и долго засыпаю, Боясь пошевелиться, и Катьку разбудить... Сергей Сухонин
В подземном переходе у вокзала Пристроился с трехрядкою старик, И музыка вокруг него летала... Он пел, как замерзал в степи ямщик, Про сени и смуглянку-молдаванку, Коробочку, бродягу и Байкал, А мимохожий люд монетки в банку Из-под сардин, благодаря, бросал. Пиджак помятый, боты просят каши, Шов на штанах починен абы как, Линялая армейская рубашка, Осколком солнца ветеранский знак. А тонкие коричневые пальцы По кнопкам бегали, и змЕились меха, Старик играл, чему-то улыбался В сиянии рекламного щитка. Шла мимо группа западных туристов - Веселые, с матрешками в руках, Экскурсовод на ломаном английском Им что-то щебетала впопыхах. Вдруг от толпы туристов отделился С иголочки одетый господин. Он гармонисту молча поклонился, Увидев знак на старческой груди. Аристократ в пятнадцатом колене, Из Северной Вестфалии барон, А в прошлом - офицер, военнопленный, Он был простою музыкой сражен. О, как знакомы были эти песни! Как непонятен этот был народ, Великий добротою, страшный местью, И снился до сих пор Восточный фронт. И кто кем был, и кто кем стал - неважно! Гнев смыло время, ран утихла боль - Но не забыть их ярости отважной, Сыгравшей в той войне такую роль! Осколок мины в сердце злым подранком Забился, скрипнул клапан кошелька, И двести евро опустила в банку Унизанная перстнями рука. Старик поднял глаза. Хватило взгляда, Понять чтоб, КТО сейчас стоит пред ним, И снова, задыхаясь, падать, падать В воспоминаний горьких черный дым: Раздавленная в хлам "сорокопятка", Горящая пшеница на полях, И политрук ползет к рычащим танкам С последнею гранатою в руках... Ряд виселиц у здания райкома... Труп девочки еврейской лет пяти Во дворике растерзанного дома... Он ПОМНИЛ. Ничего он не простил. Порвав купюру, желтых клочьев стаю Барону прямо в ноги он швырнул. "Ну, недобитый, щас тебе сыграю!",- Промолвил - и гармошку растянул. А немец все стоял. Стоял и слушал, Нырнув в воспоминаний глубину, Про улицу Берлинскую, Катюшу... "Случайный вальс", "Священную войну"... Потом еще раз деду поклонился И растворился в пестроте толпы. И времени портал опять закрылся, Столкнув две опаленные судьбы. А где-то ликовал парад Победы, И хвастались заботою своей О тех, кто лет военных вынес беды, С трибуны представители властей. А ветерок из кондиционера Клочки купюры по полу кружил. Старик играл. Он на параде не был - Себе он зарабатывал на жизнь. Антон Мамынов
А всё случилось очень просто... Открылась дверь, и мне навстречу Девчурка маленького роста, Девчурка, остренькие плечи! И котелок упал на камни. Четыре с лишним дома не был... А дочка, разведя руками, Сказала: "Дядя, нету хлеба!" А я её схватил — и к звёздам! И целовал в кусочки неба. Ведь это я такую создал. Четыре с лишним дома не был... Виктор Гончаров
Участники войны, последней мировой ! Вас с каждым годом меньше, меньше, меньше. А сколько вас пришло с передовой, Мужчин безногих и безруких женщин ? А сколько не вернулось вас с войны ? Вот почему мне дороги и близки Солдаты бывшие, защитники страны, Над кем тогда не встали обелиски. На полигоне лет, на минах старых ран Вы подрывались, падали, смолкали. Пройдут ещё года – последний ветеран Уйдёт, как те, что штурмом Шипку брали. Свершенных подвигов – их всех не перечесть. Они вошли в историю, как были ! За счастье Родины, свободу, честь Своею жизнью люди заплатили. Бессмертье подвигов и доблестный порыв. Ещё не все открыты и воспеты ! А жизнь уходит, как вода в прорыв, И каждый день – некрологи в газетах. Участники войны ! Весной больней вдвойне Вас провожать и вслед шептать «Прощайте». Вот сердце вам моё ! Не откажите мне. Я об одном прошу : « НЕ УМИРАЙТЕ !..» Александр Коуров
Село Отрадное. Я поехал в село Отрадное, Ведь название, что бальзам… Шесть домов. Ну, да это, ладно бы, – Никого не увидел там. Впрочем, нет, вон старик в тельняшечке Появился из-за угла. Я сказал ему кротко: «Здравствуйте!» Он: «Такие вот, брат, дела!» «Вы один здесь живете, дедушка?» «Да, один, лет, примерно, пять. Вот уйду, и кто будет следущий Этот памятник охранять?» «Что за памятник?» – «Милый, вот же он, – Метров сто за твоей спиной, Землякам, что по чести прожили Жизнь, оборванную войной»… Был покрашен он свежей краскою, Цепью якорной обнесен. Насчитал под звездою красною Я сто восемьдесят имен. Это ж целая рота, Боже мой! Не найти подходящих слов. Здесь их жизнь до призыва прожита, А осталось лишь шесть домов И старик, что при них охранником, Неприкаянная душа… Повернулся, увидел странное: В форме, каске и с ППШа Силуэт удалялся призрачный Через поле, да на закат. А старик где? Его не вижу я… Возвращался на фронт солдат. Сергей Сухонин
Оригинал: http://www.youtube.com/watch?v=alMRlj71hsk Песня была написана в начале февраля 1943 года, В конце января группа альпинистов из 20 человек получив приказ снять с вершин Эльбруса, два фашистских знамени, установленных 21 августа 1942 года егерями фашистского капитана Гротта, бывавшими на Эльбрусе до войны и установить советские. Советские знамена были установлены на Западной вершине 13 февраля и на Восточной вершине 17 февраля 1943 Есть выпуск звукового журнала "Кругозор" 1968 года, где Люба Коротаева(единственная женщина из 20 альпинистов) вспоминает о создании песни. Однажды мы с Андреем Грязновым получили задание: установить пути отступления немцев с Кавказа. Целый день пролежали в снегу на хребте Когутай. А в такой обстановке разные мысли приходят, и мы решили это место отметить. Вынули из одной гранаты запал, написали, что такого-то числа здесь были в разведке лейтенанты Грязнов и Коротаева. Потом сложили тур из камней и положили туда гранату. Договорились, что кто первый после войны придет - сообщит другому, что снял эту гранату. Ни ему, ни мне не пришлось больше там побывать... Пришло время. Нам приказали сорвать немецкие флаги. Начался путь из Приэльбрусья. Когда мы остановились в Итколе ночевать, то установили дежурство на веранде балкарского домика. Была чудная лунная ночь, и как раз из Иткола было очень хорошо видно гребень, на котором оставили мы гранату. Все вышли на балкон. Андрей Грязнов стал напевать про себя песню, а потом случайно у него сложились слова: "Помнишь гранату и записку в ней". А потом кто-то добавил: "На скалистом гребне для грядущих дней". И потом у нас такой энтузиазм сразу вдруг появился к сочинению, получилось что-то такое, и начали создавать. Так что стихи - коллективное творчество
