Cтихи о войне

Марк Максимов "Баллада о часах" (1943-1946)

Врага мы в полночь окружить хотели.
Разведчик сверил время - и в седло !
Следы подков запрыгали в метели,
и подхватило их, и понесло...

Но без него вернулся конь сначала,
а после мы дошли до сосняка,
где из сугроба жёлтая торчала
с ногтями почернелыми рука.

Стояли сосны, словно часовые...
И слушали мы, губы закусив,
как весело - по- прежнему живые-
шли на руке у мёртвого часы.

И взводный снял их . Рукавом шершавым
сердито льдинки стёр с небритых щёк,
и пальцем-влево от часов и вправо-
разгладил на ладони ремешок.
-Так, значит,в полночь, хлопцы !
Время сверьте !...

И мы впервые поняли в тот час:
как просто начинается бессмертье,
когда шагает время через нас !

 

Стихи найдены в ещь мешке погибшего младшего политрука 19-ой отдельной железнодорожной батареи Загумменнникова Ивана., погибшего при артобстреле в 1942:

Он наш, он русский, этот лес
Здесь каждый пень, любая ветка
Таят в себе и гнев и месть,
И смерть врагу от пули меткой.
Сюда пришел морской отряд
С фортов Кронштадта и линкоров,
И содрогнулся наглый гад,
Зарылся в землю черный ворог,
Он наш, он русский лес, этот лес,
И наши, русские, в нем люди.
Мы победим. Болота здесь
Могилой для фашистов будут.

 

С. Гудзенко "Отдых"

Из боя выходила рота
Мы шли под крыши, в тишину,
в сраженьях право заработав
на сутки позабыть войну.
Но у обломков самолёта
остановился первый взвод.
И замерла в песках пехота
у красных обожжённых звёзд.
...Осколки голубого справа
валялись на сухом песке.
Здесь всё: и боевая слава,
и струйка крови на виске,
и кутерьма атак и тыла,
ревущая как "ястребок".
Нам отдых сделася постылым
и неуютным городок.

 

Вот мое любимое стихотворение о войне.
Автор - Юрий Левитанский, прошедший всю войну

— Ну что с того, что я там был?
Я был давно, я всё забыл.
Не помню дней, не помню дат,
Ни тех форсированных рек.

— Я неопознанный солдат,
Я рядовой, я имярек.
Я меткой пули недолёт,
Я лёд кровавый в январе.
Я прочно впаян в этот лёд,
Я в нём, как мушка в янтаре.

— Ну что с того, что я там был?
Я всё избыл, я всё забыл.
Не помню дат, не помню дней,
Названий вспомнить не могу.

— Я топот загнанных коней,
Я хриплый окрик на бегу,
Я миг непрожитого дня,
Я бой на дальнем рубеже,
Я пламя Вечного огня
И пламя гильзы в блиндаже.

— Ну что с того, что я там был,
В том грозном быть или не быть?
Я это всё почти забыл.
Я это всё хочу забыть.

Я не участвую в войне —
Она участвует во мне.
И отблеск Вечного огня
Дрожит на скулах у меня.

Уже меня не исключить
Из этих лет, из той войны,
Уже меня не излечить
От тех снегов, от той зимы.
Вдвоём — и с той землёй, и с той зимой
Уже меня не разлучить,
До тех снегов, где вам уже
Моих следов не различить.
Ну что с того, что я там был?!

Юрий Левитанский.

 

Песенка Мамаши Кураж.(Ulenspiegel)


Эй, командир, дай знак привала,
Своих солдат побереги!
Успеешь в бой, пускай сначала
Пехота сменит сапоги.
И вшей кормить под гул орудий,
И жить, и превращаться в прах --
Приятней людям, если люди
Хотя бы в новых сапогах.
Эй, христиане, тает лед!
Спят мертвецы в могильной мгле.
Вставайте! Всем пора в поход,
Кто жив и дышит на земле.

Без колбасы, вина и пива
Бойцы не больно хороши.
А накорми -- забудут живо
Невзгоды тела и души.
Когда поест, попьет военный,
Ему не страшен злейший враг.
Какой дурак в огне геенны
Гореть захочет натощак!
Эй, христиане, тает лед!
Спят мертвецы в могильной мгле.
Вставайте! Всем пора в поход,
Кто жив и дышит на земле.

 

Борис Слуцкий "Голос друга"

Давайте после драки
Помашем кулаками:
Не только пиво-раки
Мы ели и лакали,
Нет, назначались сроки,
Готовились бои,
Готовились в пророки
Товарищи мои.

Сейчас всё это странно,
Звучит всё это глупо.
В пяти соседних странах
Зарыты наши трупы.
И мрамор лейтенантов-
Фанерный монумент-
Венчанье тех талантов,
Развязка тех легенд.

За наши судьбы (личные),
За нашу славу (общую),
За ту строку отличную,
Что мы искали ощупью,
За то, что не испортили
Ни песню мы, ни стих,
Давайте выпьем, мёртвые,
Во здравие живых !

 

Стреляют пушки, пулемёты,
Ракеты с бомбами летают,
А в небе храбрые пилоты,
Друг друга мастерски сбивают.
Пылает пламя, рвутся мины,
Лежат повсюду трупов горы,
И танки смертоносным клином,
Сметают мирные заборы.
И полководец взявши ластик,
Склонился над военной картой,
Вот это понимаю, праздник!
Не то, что, бля, 8-е марта!!!

 

Парни ! Я бы попросил в этой теме писать без всяких бля!
С уважением ЗЕВС !

 

Владимир Соколов "Я устал от двадцатого века" (1988).

Я устал от двадцатого века,
От его окровавленных рек.
И не надо мне прав человека,
Я давно уже не человек.

Я давно уже ангел, наверно,
Потому что, печалью томим,
Не прошу, чтоб меня легковерно
От земли, что так выглядит скверно,
Шестикрылый унёс серафим.

 

Ю.Друнина "Старый дот"

Он стоит над заливом, разрушенный, хмурый.
Вдаль невидящим взглядом глядят амбразуры.
Вдаль глядят амбразуры, и кажется доту-
Вновь матросы идут на огонь пулемёта.
Вновь идут, бескозырки надвинуты низко...
Всё спокойно. Застыли кусты тамариска.
Надрываясь, свистят в тамариске цикады.
Вдаль глядят амбразуры невидящим взглядом.
Парень с девушкой к доту приходят под вечер-
Он для них только место условленной встречи...

 

Сельвинский И.Л. Аджимушкай (1943) отрывок

Кто всхлипывает тут ? Слеза мужская
Здесь может прозвучать кощунством. Встать !
Страна велит нам почести воздать
Великим мертвецам Аджимушкая.
Воспрянь же, в мёртвый погружённый сон,
Подземной цитадели гарнизон !

Здесь был военный госпиталь. Сюда
Спустились пехотинцы в два ряда,
Прикрыв движенье армии из Крыма.
В пещерах этих ожидал их тлен.
Один был шаг, одно движенье мимо-
И пред тобой неведомое: плен !
Но, клятву всем дыханием запомня,
Бойцы, как в бой,ушли в каменоломни.
И вот они лежат по всем углам,
Где тьма нависла тяжело и хмуро-
Нет, не скелеты, а скорей скульптура,
С породой смешанная пополам.
Они белы как гипс. Глухие своды
Их щедро осыпали в непогоды
Порошей своего известняка,
Порошу эту сырость закрепила,
И, наконец, как молот и зубило,
По ним прошло ваянье сквозняка.

Во мглистых коридорах подземелья
Белеют эти статуи Войны.
Вон, как ворота, встали валуны,
За ними чья-то маленькая келья-
Здесь на опрятный автоматец свой
Осыпался костями часовой.
А в глубине кровать. Соломы пук.
Из-под соломы выбежала крыса.
Полуоткрытый полковой сундук,
Где сторублёвок жёлтые огрызья,
И копотью свечи у потолка
Колонкою записанные числа,
И монумент хозяина полка-
Окаменелый страж своей отчизны

 

Константин Левин "Нас хоронила артиллерия" (1946-1984).

Нас хоронила артиллерия.
Сначала нас она убила.
Но, не гнушаясь лицемерия,
Теперь клялась, что нас любила.
Она выламывалась жерлами,
Но мы не верили ей дружно
Всеми обрубленными нервами
В натруженных руках медслужбы.

Мы доверяли только морфию,
По самой крайней мере - брому.
А те из нас, что были мёртвыми,-
Земле, и никому другому.
Тут всё ещё ползут, минируют
И принимают контрудары.
А там-уже иллюминируют,
Набрасывают мемуары...

И там, вдали от зоны гибельной,
Циклюют и вощат паркеты.
Большой театр квадригой вздыбленной
Следит салютную ракету.
Бойцы лежат. Им льёт регалии
Монетный двор порой ночною.
Но пулемёты обрыгали их
Блевотиною разрывною !

Один из них, случайно выживший,
В Москву осеннюю приехал.
Он по бульвару брёл, как выпивший,
И средь живых прошёл, как эхо.
Кому-то он мешал в троллейбусе
Искусственной ногой своею.
Сквозь эти мелкие нелепости
Он приближался к Мавзолею.

Он вспомнил холмики размытые,
Куски фанеры по дорогам,
Глаза солдат, навек открытые,
Спокойным светятся упрёком.
На них пилоты с неба рушатся,
Костями в тучах застревают...
Но не оскудевает мужество,
Как небо не устаревает.

И знал солдат, равны для Родины
Те, что заглотаны войною,
И те, что тут лежат, схоронены
В самой стене и под стеною.

 

Юрий Белаш "Неудачный бой" отрывок

Мы идём - и молчим. Ни о чём
говорить нам не хочется.
И о чём говорить, если мы
четверть часа назад
положили у той артогнём
перепаханной рощицы
половину ребят- и каких,доложу вам, ребят!...

Кто уж там виноват-
разберутся начальники сами.
Наше дело мы сделали:
сказано было "вперёд" - мы вперёд.
А как шли!... Это надобно видеть своими глазами,
как пехота, царица полей,
в наступленье в охотку идёт...

Трижды мы выходили на ближний рубеж для атаки.
Трижды мы поднимались с раскатистым криком "ура".
Но бросала на землю разорванной цепи остатки
возле самых траншей пулемётным огнём немчура.
И на мокром лугу, там и сям бугорочками серыми
оставались лежать в посечённых шинелях тела...
Кто-то где-то ошибся.
Что-то где-то не сделали.
А пехота все эти ошибки
оплачивай кровью сполна.

Мы идём -и молчим...

 

А.Сурков Расстрел партизана

На ветвях израненного тополя
Тёплое дыханье ветерка.
Над пустынным рейдом Севастополя
Ни серпа луны, ни огонька.

Воет полночь псами одичалыми.
Шелестят над щебнем сорняки.
Патрули качают над причалами
Плоские немецкие штыки.

В эту ночь кварталами спалёнными,
Рассекая грудью мрак ночной,
Шёл моряк, прощаясь с бастионами,
С мёртвой Корабельной стороной.

Шёл моряк над бухтами унылыми,
Где душе все камешки милы...
На кладбище старом над могилами
Конвоиры вскинули стволы.

Он стоял. Тельняшка полосатая
Пятнами густыми запеклась.
Он сказал:-Повоевал богато я.
Вражьей вашей крови пролил всласть.

Это мы с братвой, ночами тёмными,
Вас подстерегали пулей злой
В Инкермане за каменоломнями,
На крутых утёсах за яйлой.

Если ветер разгулялся по полю,
Встань, попробуй, поперёк пути.
Много вас тянулось к Севастополю,
Да немногим пофартит уйти.

Встали здесь на якорь вы не рано ли ?
Шторм придёт и вырвет якоря...
Вперебой, не в лад, винтовки грянули.
Небо кровью красила заря.

 

Николай Грибачёв "У переправы" (1941 г.)

Июль. Жара и пыль. И крик и стон. Вот-вот
Накроет переправу канонада.
Плетутся старики, спешат обозы вброд,
Погонщик из реки не может выгнать стадо.

На лицах малышей смешались слёзы, пот,
С утра уже детей огнём пытает жажда,
Но сзади топот толп: не время пить - вот-вот
Накроет переправу канонада.

Хоть каплю бы дождя, хоть тени бы кусок,
От пыли поседев, к земле сникают травы.
Вы спросите меня, когда настанет срок,
Как я вступил в бои, где сердцем стал жесток ?
Я в этот день стоял в толпе у переправы.

 

Любимое. С.Орлов.
ПОСЛЕ МАРША

Броня от солнца горяча,
И пыль похода на одежде.
Стянуть комбинезон с плеча -
И в тень, в траву, но только прежде
Проверь мотор и люк открой:
Пускай машина остывает.
Мы все перенесем с тобой -
Мы люди, а она стальная...
1944

 

Сергей Орлов

СМОТРОВАЯ ЩЕЛЬ

В машине мрак и теснота.
Водитель в рычаги вцепился...
День, словно узкая черта,
Сквозь щель едва-едва пробился.

От щели, может, пятый час
Водитель не отводит глаз.
А щель узка, края черны,
Летят в нее песок и глина,
Но в эту щель от Мги видны
Предместья Вены и Берлина.
1941

 

Сергей Орлов

НА ПРИВАЛЕ

Как из камня высечены сталью,
От сапог до самых плеч в пыли,
Разметавшись молча на привале,
Спят солдаты посреди земли.

А от них налево и направо
Зарева полощутся во мгле,
Догорает грозная держава
В свежей ржави, в пепле и золе.

Батареи издали рокочут,
Утопают города в дыму,
Падают разорванные в клочья
Небеса нерусские во тьму.

Но спокойно за пять лет впервые
Спят солдаты посреди огней,
Потому что далеко Россия —
Даже дым не долетает к ней!
1945

 

Сергей Орлов



У СГОРЕВШЕГО ТАНКА

Бронебойным снарядом
Разбитый в упор лобовик,
Длинноствольная пушка
Глядит немигающим взглядом
В синеву беспредельного неба...

Почувствуй на миг,
Как огонь полыхал,
Как патроны рвались и снаряды,
Как руками без кожи
Защелку искал командир,
Как механик упал, рычаги обнимая
И радист из «ДТ»
По угрюмому лесу пунктир
Прочертил,
Даже мертвый
Крючок пулемета сжимая.

На кострах умирали когда-то
Ян Гус и Джордано Бруно,
Богохульную истину
Смертью своей утверждали...

Люк открой и взгляни в эту башню
Где пусто, черно...
Здесь погодки мои
За великую правду
В огне умирали!
1947

 

Константин Симонов
Жди меня, и я вернусь.
Только очень жди,
Жди, когда наводят грусть
Желтые дожди,
Жди, когда снега метут,
Жди, когда жара,
Жди, когда других не ждут,
Позабыв вчера.
Жди, когда из дальних мест
Писем не придет,
Жди, когда уж надоест
Всем, кто вместе ждет.

Жди меня, и я вернусь,
Не желай добра
Всем, кто знает наизусть,
Что забыть пора.
Пусть поверят сын и мать
В то, что нет меня,
Пусть друзья устанут ждать,
Сядут у огня,
Выпьют горькое вино
На помин души...
Жди. И с ними заодно
Выпить не спеши.

Жди меня, и я вернусь,
Всем смертям назло.
Кто не ждал меня, тот пусть
Скажет: - Повезло.
Не понять, не ждавшим им,
Как среди огня
Ожиданием своим
Ты спасла меня.
Как я выжил, будем знать
Только мы с тобой,-
Просто ты умела ждать,
Как никто другой.

 

Вообще любимый... Когда напьюсь - начинаю монотонно гундеть его...

Константин Симонов

БЕЗЫМЕННОЕ ПОЛЕ

Опять мы отходим, товарищ,
Опять проиграли мы бой,
Кровавое солнце позора
Заходит у нас за спиной.

Мы мертвым глаза не закрыли,
Придется нам вдовам сказать,
Что мы не успели, забыли
Последнюю почесть отдать.

Не в честных солдатских могилах —
Лежат они прямо в пыли.
Но, мертвых отдав поруганью,
Зато мы — живыми пришли!

Не правда ль, мы так и расскажем
Их вдовам и их матерям:
Мы бросили их на дороге,
Зарыть было некогда нам.

Ты, кажется, слушать не можешь?
Ты руку занес надо мной...
За слов моих страшную горечь
Прости мне, товарищ родной,

Прости мне мои оскорбленья,
Я с горя тебе их сказал,
Я знаю, ты рядом со мною
Сто раз свою грудь подставлял.

Я знаю, ты пуль не боялся,
И жизнь, что дала тебе мать,
Берег ты с мужскою надеждой
Ее подороже продать.

Ты, верно, в сорочке родился,
Что все еще жив до сих пор,
И смерть тебе меньшею мукой
Казалась, чем этот позор.

Ты можешь ответить, что мертвых
Завидуешь сам ты судьбе,
Что мертвые сраму не имут,—
Нет, имут, скажу я тебе.

Нет, имут. Глухими ночами,
Когда мы отходим назад,
Восставши из праха, за нами
Покойники наши следят.

Солдаты далеких походов,
Умершие грудью вперед,
Со срамом и яростью слышат
Полночные скрипы подвод.

И, вынести срама не в силах,
Мне чудится в страшной ночи -
Встают мертвецы всей России,
Поют мертвецам трубачи.

Беззвучно играют их трубы,
Незримы от ног их следы,
Словами беззвучной команды
Их ротные строят в ряды.

Они не хотят оставаться
В забытых могилах своих,
Чтоб вражеских пушек колеса
К востоку ползли через них.

В бело-зеленых мундирах,
Павшие при Петре,
Мертвые преображенцы
Строятся молча в каре.

Плачут седые капралы,
Протяжно играет рожок,
Впервые с Полтавского боя
Уходят они на восток.

Из-под твердынь Измаила,
Не знавший досель ретирад,
Понуро уходит последний
Суворовский мертвый солдат.

Гремят барабаны в Карпатах,
И трубы над Бугом поют,
Сибирские мертвые роты
У стен Перемышля встают.

И на истлевших постромках
Вспять через Неман и Прут
Артиллерийские кони
Разбитые пушки везут.

Ты слышишь, товарищ, ты слышишь,
Как мертвые следом идут,
Ты слышишь: не только потомки,
Нас предки за это клянут.

Клянемся ж с тобою, товарищ,
Что больше ни шагу назад!
Чтоб больше не шли вслед за нами
Безмолвные тени солдат.

Чтоб там, где мы стали сегодня,—
Пригорки да мелкий лесок,
Куриный ручей в пол-аршина,
Прибрежный отлогий песок,—

Чтоб этот досель неизвестный
Кусок нас родившей земли
Стал местом последним, докуда
Последние немцы дошли.

Пусть то безыменное поле,
Где нынче пришлось нам стоять,
Вдруг станет той самой твердыней,
Которую немцам не взять.

Ведь только в Можайском уезде
Слыхали названье села,
Которое позже Россия
Бородином назвала.
Июль 1942

 

А мне нравится вот это стихотворение:
Константин Симонов "Дожди" (1942, Крым).

Опять сегодня утром будет почтовый самолёт в Москву.
Какие-то другие люди летят. А я всё здесь живу.
Могу тебе сказать, что тут всё так же холодно и скользко,
Весь день дожди идут, идут, как растянувшееся войско.
Всё по колено стало в воду, весь мир покрыт водой сплошной,
Такой, как будто бог природу прислал сюда на водопой.

Мы только полчаса назад вернулись с рекогносцировки,
И наши сапоги висят у печки, сохнут на верёвке.
И сам сижу у печки, сохну. Занятье глупое:с утра
Опять поеду и промокну - В степи ни одного костра.
Лишь дождь, как будто он привязан навеки к конскому хвосту,
Да свист снаряда, сердце разом роняющего в пустоту.

А здесь, в халупе нашей, всё же, мы сможем сапоги хоть снять,
Погреться, на соломе лёжа, как видишь - письма написать.
Моё письмо тебе свезут и позвонят с аэродрома,
И ты в Москве сегодня ж дома его прочтёшь за пять минут.
Увидеть бы лицо твоё, когда в разлуке вечерами
Вдруг в кресло старое моё влезаешь, как при мне, с ногами.

И на коленях разложив бессильные листочки писем,
Гадаешь: жив или не жив, как будто мы от них зависим.
Во-первых, чтоб ты знала: мы, уж третий день как наступаем,
Железом взрытые холмы то вновь берём, то оставляем.
Нам в первый день не повезло: дождь рухнул с неба, как назло,
Лишь только, кончивши работу, замолкли пушки и пехота

Пошла вперёд. А через час среди неимоверной, страшной
Воды, увязнувший по башню, последний танк отстал от нас.
Есть в неудачном наступленье несчастный час, когда оно
Уже остановилось, но - войска приведены в движенье.
Ещё не отменён приказ, и он с жестоким постоянством
В непроходимое пространство, как маятник, толкает нас.

Но разве можно знать отсюда - вдруг эти наши три версты,
Две взятых кровью высоты нужны за двести вёрст, где чудо
Прорыва будет завтра в пять, где уж в ракетницах ракеты.
Москва запрошена. Ответа - нет. Надо ждать и наступать.
Все свыклись с этой трудной мыслью: и штаб и мрачный генерал,
Который молча крупной рысью поля сраженья объезжал.

Мы выехали с ним верхами по направленью к Джантаре.
Уже синело за холмами, и дело близилось к заре.
Над Акмонайскою равниной шёл зимний дождь, и всё сильней,
Всё было мокро, даже спины понуро несших нас коней.
Однообразная картина трёх вёрст, что мы прошли вчера,
В грязи ревущие машины, рыдающие трактора.

Воронок чёрные болячки. Грязь и вода, смерть и вода.
Оборванные провода и кони в мёртвых позах скачки.
На минном поле вперемежку тела то вверх, то вниз лицом,
Как будто смерть в орла и решку играла с каждым мертвецом.
А те, что при дороге самой, вдруг так похожи на детей,
Что, не поверив в смерть, упрямо всё хочется спросить : "Ты чей ?"

Как будто их тут не убили, а ехали из дома в дом
И уронили и забыли с дороги подобрать потом.
А дальше мёртвые румыны, где в бегстве их застиг снаряд,
Как будто их толкнули в спину, в грязи на корточках сидят.
Среди развалин Джантары, вдоль южной глиняной ограды,
Как в кегельбане для игры, стоят забытые снаряды...

Я кажется, тебе писал, что под бомбёжкой, свыкшись с нею,
Теперь лежу там, где упал, и вверх лицом, чтобы виднее.
Так я лежал и в этот раз. Грязь, прошлогодняя осока,
И бомбы прямо и высоко и, значит, лягут сзади нас...

Нет, в эти долгие минуты я, глядя в небо, не желал
Ни обойтись с тобою круто, ни попрекнуть тем, что я знал.
Ни укротить и не обидеть, а ржавый стебель теребя,
Я просто видеть, видеть, видеть хотел тебя, тебя, тебя.
Без ссор, без глупой канители, что вспомнить стыдно и смешно.
А бомбы не спеша летели как на замедленном кино...

Всё. Даль над серыми полями с утра затянута дождём,
Бренча тихонько стременами, скучают кони под окном.
Сейчас поедем. Коноводы, собравшись в кучу у крыльца,
Устало матерят погоду и курят, курят без конца.

 

А вот ещё Симонов. По-моему, очень сильное, особенно на момент написания.

"Убей фашиста"

Если дорог тебе твой дом,
Где ты русским выкормлен был,
Под бревенчатым потолком,
Где ты, в люльке качаясь, плыл;
Если дороги в доме том
Тебе стены, печь и углы,
Дедом, прадедом и отцом
В нем исхоженные полы;
Если мил тебе бедный сад
С майским цветом, с жужжаньем пчел
И под липой сто лет назад
В землю вкопанный дедом стол;
Если ты не хочешь, чтоб пол
В твоем доме фашист топтал,
Чтоб он сел за дедовский стол
И деревья в саду сломал...
Если мать тебе дорога -
Тебя выкормившая грудь,
Где давно уже нет молока,
Только можно щекой прильнуть;
Если вынести нету сил,
Чтоб фашист, к ней постоем став,
По щекам морщинистым бил,
Косы на руку намотав;
Чтобы те же руки ее,
Что несли тебя в колыбель,
Мыли гаду его белье
И стелили ему постель...
Если ты отца не забыл,
Что качал тебя на руках,
Что хорошим солдатом был
И пропал в карпатских снегах,
Что погиб за Волгу, за Дон,
За отчизны твоей судьбу;
Если ты не хочешь, чтоб он
Перевертывался в гробу,
Чтоб солдатский портрет в крестах
Взял фашист и на пол сорвал
И у матери на глазах
Hа лицо ему наступал...
Если ты не хочешь отдать
Ту, с которой вдвоем ходил,
Ту, что долго поцеловать
Ты не смел,- так ее любил,-
Чтоб фашисты ее живьем
Взяли силой, зажав в углу,
И распяли ее втроем,
Обнаженную, на полу
Чтоб досталось трем этим псам
В стонах, в ненависти, в крови
Все, что свято берег ты сам
Всею силой мужской любви...
Если ты фашисту с ружьем
Hе желаешь навек отдать
Дом, где жил ты, жену и мать,
Все, что родиной мы зовем,-
Знай: никто ее не спасет,
Если ты ее не спасешь;
Знай: никто его не убьет,
Если ты его не убьешь.
И пока его не убил,
Ты молчи о своей любви,
Край, где рос ты, и дом, где жил,
Своей родиной не зови.
Пусть фашиста убил твой брат,
Пусть фашиста убил сосед,-
Это брат и сосед твой мстят,
А тебе оправданья нет.
За чужой спиной не сидят,
Из чужой винтовки не мстят.
Раз фашиста убил твой брат,-
Это он, а не ты солдат.
Так убей фашиста, чтоб он,
А не ты на земле лежал,
Hе в твоем дому чтобы стон,
А в его по мертвым стоял.
Так хотел он, его вина,-
Пусть горит его дом, а не твой,
И пускай не твоя жена,
А его пусть будет вдовой.
Пусть исплачется не твоя,
А его родившая мать,
Hе твоя, а его семья
Понапрасну пусть будет ждать.
Так убей же хоть одного!
Так убей же его скорей!
Сколько раз увидишь его,
Столько раз его и убей!

1942 г.

 

Качи-вачи, классный стих! Душевно так... Я почему то не знаю его.
Спасибо!

 

Василий Фёдоров "Сердца"

Всё испытав, мы знаем сами,
Что в дни психических атак,
Сердца, не занятые нами,
Не мешкая займёт наш враг,
Займёт, сводя всё те же счёты,
Займёт, засядет, нас разя...
Сердца ! Да это же высоты,
Которых отдавать нельзя.