Белогвардейцы в песнях, стихах и кинематографе

Мысли молодых юнкеров александровцев

Все тридцать пять тяжёлых лет
Ошибок, горя и страданий
Российской Армии Завет
Несли мы до последней грани.

Прошли и Дона, и Кубани
Мы все дороги и мосты, -
Десант наш славный на Тамани,
И намогильные кресты.

Российским отдали просторам
Всё, что имели и могли…
И на чужбину бурным морем
Мы с Белой Армией ушли.

Но дух российского солдата
Галлиполиец сохранил.
Там, на чужой земле, Курбатов
Родную школу воскресил.

И нам, наследникам законным,
Питомцев старого Кремля,
Одели снова на погоны
Родные наши вензеля.

И доказали мы поныне,
Как нужно Родину любить,
Как может даже на чужбине
Ей Александровец служить.

И эмигрантские раздоры
Всегда пусть чужды будут нам,
Никто подобного укора
Ежё не бросил юнкерам.

Никто грядущего не знает,
Быть может, близится пора, -
И лёгким строем прошагают
В погонах белых юнкера.

А. Генкин

 

Из сатирического фольклора бойцов Марковского полка:

Мы в Галлиполи живем,
Голодаем, но поем.
Всю Европу удивляем,
Что имеем — загоняем.

Наш теперешний кумир:
Халва, мастика и инжир,
Ждем отъезда без конца,
Ламца-дрица-ха-цаца.

Де Шарпи нас удивил,
Когда лагерь посетил.
«Мне не нужен ваш парад,
Я и так вас видеть рад.
Бросьте вы маршировать
А учитесь-ка пахать».
Вот обрадовал сердца,
Ламца-дрица-ха-цаца.

Стол хороший, слава Богу,
Скоро все протянем ногу.
Хоть бы кто-нибудь помог,
Ведь мы ходим без сапог.
От кокосового масла
Даже вся любовь погасла
И иссохли все сердца,
Ламца-дрица-ха-цаца.

А теперь нас всех стращают,
Выдавать нам обещают
Вместо мяса мармелад,
Но никто тому не рад.
Не секрет, что с этой пищи
Мест не хватит на кладбище,
Мертвых будет без конца,
Ламца-дрица-ха-цаца.

Ну, кричи «Ура», ребята:
Вот «Четыреста Десятый».
Много пятниц его ждали,
Наконец-то увидали.
Мы ж остались и поем
Да «Одиннадцатый» ждем,
Ждем мы снова подлеца,
Ламца-дрица-ха-цаца.

И, забрав с собой монатки,
Посдирали все палатки,
Проиграл трубач «поход»,
Все ушли на пароход.
Двух полков уж больше нет:
От палаток только след,
Ни окошка, ни крыльца,
Ламца-дрица-ха-цаца.

 

Прям финская полька

 

Кое что из современного – песня на сл. Олега Дегтярёва
Волк Ангел - Сердца сроднились с огненной бедой

Над головой шатер из чёрных ив.
Мотив реки высок у переката.
Наш ротмистр - угрюм и молчалив,
как отблески осеннего заката.

Хранимые вечернею водой,
Мы отдыхаем перед новым боем.
Сердца сроднились с огненной бедой.
В России нынче нет нигде покоя.

От запаха душистых диких трав,
плутает память, в ветках застывая.
Понять сейчас, кто прав, а кто не прав...
Уже не в силах изгнанный из рая.

Земля я слышу ненависть твою,
Шумят надрывно сабельные рощи.
И Русь самоубийцей на краю,
в кровавой бездне волосы полощет.

День завтрашний таит свою корысть.
Ему к лицу свинцовая работа.
Шрапнелью искалеченная высь,
под исповедь слепого пулемёта.

Один у правды есть судья и страж,
неужто Он так к красным благосклонен.
Но шепчет ротмистр молитву "Отче наш"
сжимая крестик золотой в ладони.

 

Еще одно стихотворение Арсения Несмелова:

ВОСЕМНАДЦАТОМУ ГОДУ

Идут года. На водоемах мутных
Летящих лет черту не проведу.
Всё меньше нас, отважных и беспутных,
Рожденных в восемнадцатом году.

Гремящий год! В венце багровых зарев
Он над страной прозыбил шаткий шаг,
То партизан, то воин государев,
Но вечно исступлением дыша.

_____

И, обреченный, он пылал отвагой.
Был щит его из гробовой доски.
Сражался он надломленною шпагой,
Еще удар, и вот она — в куски.

И умер он, взлетев ракетой яркой,
Рассыпав в ночь шрапнели янтаря;
В броневике, что сделан из углярки,
Из Омска труп умчали егеря.

Ничьи знамена не сломила гибель,
Не прогремел вослед ничей салют,
Но в тех сердцах, где мощно след он выбил,
И до сих пор ему хвалу поют.

И не напрасно по полям Сибири
Он проскакал на взмыленном коне
В защитном окровавленном мундире,
С надсеченной гранатою в руке.

Кто пил от бури, не погасит жажды
У мелко распластавшейся струи,
Ведь каждый город и поселок каждый
Сберег людей, которые — твои.

Хранят они огонь в глазах бесстрастных,
И этот взор — как острие ножа.
Ты научил покорных, безучастных
Великому искусству мятежа!

Пусть Ленин спит в своем гробу стеклянном —
Пуст Мавзолей и мумия мертва,
А ты еще гуляешь по полянам,
И году прогремевшему — хвала.

Хвала тебе, год-витязь, год-наездник,
С тесьмой рубца, упавшей по виску.
Ты выжег в нас столетние болезни:
Покорность, нерешительность, тоску.

Всё меньше нас — о Год! — тобой рожденных,
Но верю я, что в гневе боевом
По темным селам, по полям сожженным
Проскачешь ты в году...

 

Вспоминая эскадру - Андрей Соболев

Анастасии Александровне Манштейн-Ширинской

Уход был организован,
Немного досталось врагам.
Они бы по первому зову
Вернулись к родным берегам.
И слухам пошлым не верьте,
Не сравнивайте с беглецом.
Стоял русский флот в Бизерте,
И в грязь не ударил лицом.

Вдали от родных причалов,
И от России вдали.
Чужая волна качала
Их славные корабли.
Они у судьбы не просили
Спасения от невзгод.
''На будущий год в России!''—
Был тост их на Новый год.

Уж скоро сто лет минует,
Как кончили воевать.
Но землю свою, родную,
Не можем своею назвать.
Пока корабли в бухте наши,
Но сколько им тут стоять?
Ведь флоту горькую чашу
Готовит судьба опять.

Век нынешний только в начале,
Но с кем мы сегодня в родстве?
Ведь свой Новый год отмечаем
Мы раньше на час, по Москве.
И ночью январскою синей,
В разгар украинской зимы.
''На будущий год в России!''--
Cвой тост поднимаем мы.

 

Владимир Высоцкий. Песня белых офицеров из спектакля "10 дней, которые потрясли мир" (сцена "Тени прошлого"). Это первая песня Высоцкого, профессионально исполненная на сцене.

 

Штабс- капитан
Владислав Худяков

Что ты не пьешь, штабс-капитан?
Ты только глянь
по сторонам :
здесь ,в кабаке,
давно у всех
лица косые...
Ящик шампанского , господа !
Ну-ка ,гарсон, живо сюда ,
все позади
и не по нам
плачет Россия !

А где то скрипка рыдает в дыму,
и все пошло, покатилось ко дну.
Под перезвон,
осатанев,
пляшут цыгане...
Шумного зала мелькание огней,
звон бубенцов, скрипы саней -
все это бред...и лишь круги
перед глазами.

Свой револьвер
скинь со стола,
Что-то ты , друг,
рано ослаб,
видно тебе
не дорога
честь офицера.
Смотрит Париж
здесь на тебя
и умирать
глупо нельзя
Ты погоди,
еще займешь
ложу партера.

А где-то скрипка рыдает в дыму.
Канули даты и грезы во тьму ;
и юнкера,
что полегли
под пулеметом.
Серые трупы в кровавом снегу,
в грязном тряпье
Санкт- Петербург..
вот и свела
с нами война
старые счеты.
Штабс-капитан ,нам уж пора.
Ты допивай,
и в номера!
Хватит считать
и вспоминать
прошлые даты.
Где-то в Стамбуле
отстала жена ,
ты все ,что мог
отдал сполна.
и вот теперь
даже любовь
только за плату.

А где-то скрипка рыдает в дыму,
Я все грехи
никогда не сниму.
Так что зачем
слышен в ночи
крик ностальгии?
Русские хаты, поля ,ковыли,
главы церквей
тонут в дали...
все позади,
и не по нам
плачет Россия !

1980 г.

В современном исполнении (Группа "Рифей") имеет ряд отличий...

 

Арсений Несмелов

В этот день

В этот день встревоженный сановник
К телефону часто подходил,
В этот день испуганно, неровно
Телефон к сановнику звонил.

В этот день, в его мятежном шуме,
Было много гнева и тоски,
В этот день маршировали к Думе
Первые восставшие полки!

В этот день машины броневые
Поползли по улицам пустым,
В этот день… один городовые
С чердаков вступились за режим.

В этот день страна себя ломала,
Не взглянув на то, что впереди
В этот день Царица прижимала
Руки к холодеющей груди.

В этот день в посольствах шифровали
Первой сводки беглые кроки,
В этот день отменно ликовали
Явные и тайные враги.

В этот день… Довольно, Бога ради!
Знаем, знаем, - надломилась ось:
В этот день в отпавшем Петрограде
Мощного героя не нашлось.

Этот день возник, кроваво вспенен,
Этим днем начался русский гон, -
В этот день садился где-то Ленин
В свой запломбированный вагон.

Вопрошает совесть, как священник,
Обличает Мученика тень…
Неужели, Боже, нет прощенья
Нам за этот сумасшедший день!

 

(Из письма рядового Добровольческой армии Андрея Трофимова Матери)
Песню на стихи слышал в исполнении К. Куклина

Здравствуй Мама! Сейчас передышка.
Как прекрасен осенний рассвет...
Все меня называют мальчишкой,
за мои двадцать с хвостиком лет.
***
Знаешь Мама ! Скучаю по Насте.
Скоро станет невестой сестра.
Дай ей Бог и здоровья и счастья!
И судьба к ней пусть будет добра.
***
Помнишь Мама! Отец перед смертью
Повторял: О покое забудь!
И сейчас в этой злой круговерти
Каждый выбрал свой собственный путь.
***
Верь мне Мама! Мы встретимся скоро.
Этот день вижу Я наяву.
Разобьём большевистскую свору!
Нас Деникин ведёт на Москву.

 

Рискну быть обвиненным в занудстве, но вот еще одно стихотворение Арсения Несмелова.

Броневик

У розового здания депо
С подпалинами копоти и грязи,
За самой дальней рельсовой тропой,
Куда и сцепщик с фонарем не лазит, —
Ободранный и загнанный в тупик,
Ржавеет «Каппель», белый броневик.

Вдали перекликаются свистки
Локомотивов... Лязгают форкопы.
Кричат китайцы... И совсем близки
Веселой жизни путаные тропы;
Но жизнь невозвратимо далека
От пушек ржавого броневика.

Они глядят из узких амбразур
Железных башен — безнадежным взглядом,
По корпусу углярок, чуть внизу,
Сереет надпись: «Мы — до Петрограда!»
Но явственно стирает непогода
Надежды восемнадцатого года.

Тайфуны с Гоби шевелят пески,
О сталь щитов звенят, звенят песчинки...
И от бойниц протянуты мыски
Песка на опорожненные цинки:
Их исковеркал неудачный бой
С восставшими рабочими, с судьбой.

Последняя российская верста
Ушла на запад. Смотаны просторы.
Но в памяти легко перелистать
Весь длинный путь броневика, который,
Фиксируя атаки партизаньи,
Едва не докатился до Казани.

Врага нащупывая издалека,
По насыпи, на зареве пожарищ, —
Сползались тяжко два броневика,
И «Каппеля» обстреливал «Товарищ».
А по бокам, раскапывая степь,
Перебегала, кувыркаясь, цепь.

Гремит великолепная дуэль.
Так два богатыря перед войсками,
Сойдясь в единоборческий дуэт,
Решали спор, тянувшийся годами...
Кто Голиаф из них и кто Давид —
Об этом будущее прогремит.

Подтягиваясь на веревке верст,
Кряхтя, наматывая их на оси,
Полз серый «Каппель», неуклонно пер,
Стремясь Москву обстреливать под осень,
Но отступающим — не раз, не два —
Рвались мостов стальные кружева.

А по ночам, когда сибирский мрак
Садился пушкам на стальные дула, —
Кто сторожил и охранял бивак,
Уйдя за полевые караулы?
Перед глухой восставшею страной
Стоял и вслушивался, стальной...

Что слышал он, когда смотрел туда,
Где от костров едва алели вспышки,
И щелкнувшей ладонью — «на удар!» —
Гремел приказ из командирской вышки:
«Костры поразложили, дуй их в пим!
Пусть, язви их, не спят, коль мы не спим!»

У командира молодецкий вид.
Фуражка набок, расхлебаснут ворот.
Смекалист, бесшабашен, норовист —
Он чертом прет на обреченный город.
Любил когда-то Блока капитан,
А нынче верит в пушку и наган.

Из двадцати трех — отданы войне
Четыре громыхающие года...
В земле, в теплушке, в тифе и в огне
(Не мутит зной, так треплет непогода!),
Всегда готов убить и умереть,
Такому ли над Блоками корпеть!

Но бесшабашное «не повезло!»
Становится стремительным откатом,
Когда все лица перекосит злость
И губы изуродованы матом:
Лихие пушки, броневик, твои
Крепят ариергардные бои!

У отступающих неверен глаз,
У отступающих нетверды руки,
Ведь колет сердце ржавая игла
Ленивой безнадежности и скуки,
И слышен в четкой тукоте колес
Крик красных партизанов: «Под откос!»

Ты отползал, как разъяренный краб,
Ты пятился, подняв клешни орудий,
Но, жаждой мести сердце обокрав,
И ты рванулся к плачущей запруде
Людей бегущих. Мрачен и жесток,
Давя своих, ты вышел на восток...

Граничный столб. Китайский офицер
С раскосыми веселыми глазами,
С ленивою усмешкой на лице
Тебя встречал и пожимал плечами.
Твой командир — едва ль не генерал —
Ему почтительно откозырял.

И командиру вежливо: «Прошу!»
Его команде лающее: «Цубо!»
Надменный, как откормленный буржуй,
Харбин вас встретил холодно и грубо:
«Коль вы, шпана, не добыли Москвы,
На что же, голоштанные, мне вы?»

И чтоб его сильней не прогневить —
Еще вчера стремительный и зоркий,
Уполз покорно серый броневик
За станцию, на затхлые задворки.
И девять лет на рельсах тупика
Ржавеет рыжий труп броневика.

И рядом с ним — ирония судьбы,
Ее громокипящие законы —
Подняв молотосерпные гербы,
Встают на отдых красные вагоны...
Что может быть мучительней и горше
Для мертвых дней твоих, бесклювый коршун!

 

Песня в исполнении Стаса Михайлова слова, вроде, его же

Ах, как хочется ещё пожить,
Ах, как хочется во сне летать,
Ах, как хочется ещё любить,
Ах, как не хочется мне умирать.

Я – офицер белый,
А жизнь возьмет красный.
Я – за царя и веру,
А он живет напрасно.

Ну, вот и моё утро.
И всё не так, и сумрак быстро тает.
Глаза на небо смотрят с грустью,
Ну, вот и всё – нас расстреляют.

Нас Небо всех, всех примет,
Оно своих знает.
Кто не жалел жизни,
И кто дошёл до края.

Им Небо всё, всё вспомнит.
Кто купола рушил,
И как пойдут в пекло
Заглубленные души.

И тихо щёлкнув сталью,
Его глаза меня пронзили.
И всё же все мы – братья,
А вы меня, а вы меня,
А вы меня убили…

Ах, как хочется ещё пожить…

 

А вот еще одно стихотворение Кирилла Ривеля:

В офицерской шинели, залатанной грубо,
По-солдатски, убитым в Крыму денщиком
(Дай, Ты, Боже, ему на том свете подругу,
и землицу, и дом... дай, хотя бы на том!),

я вступаю в Париж, не военным, не пленным.
Я - цивильный, я - бывший - везде и нигде!
И гражданство моё просто белая пена
На холодной, родной черноморской воде!

Я вступаю, вернее, въезжаю, конечно...
Это сто лет назад мой прапрадед - вступал!
Но парижским жандармам привычно замечен:
Третий класс. Из Белграда. Лионский вокзал.

Паспорт Нансена. Так. Без сантима в кармане.
Офицер, хоть и виды видала шинель.
Всё ж, союзник вчерашний! Я сам - при Седане,
В штыковые ходил на проклятых бошей!

Это всё у жандарма во взгляде прочёл я.
Козырнув, он вернул документы: Бон шанс!
Я отдал ему честь, каблуками прищёлкнув,
И на выход пошёл, за которым Бель Франс!

Две войны - где нас черти и кони носили?
Щедро кровью крестили мы снег и траву!
Я сегодня - Никто! Эмигрант из России...
Прибыл в город Париж, а хотелось... в Москву!

Боже! Знаю, что грешен, но это уж слишком!
Я из фляги на рю выпил водки глоток,
Чтобы в землю не лечь под каким-то Парижском, --
Александровск, Каховка, хотя б - Перекоп!

Помню славные сшибки, бои посерьёзней,
И шрапнельные залпы в упор по цепи!
И горящие хаты, и воздух морозный...
И казачие лавы на белой степи...

А потом... пароходы, прощанья сирены...
Мы стояли на палубах, словно в бреду!
Нет России моей... только белая пена,
Черноморская пена в двадцатом году!

... Что-то, право, раскис, командир батальона!
Чай корниловцы ждут за накрытым столом!
За Россию нальём, за цветные погоны...
А потом - за Париж... кров, но всё же не дом!

 

Продолжение эмигрантской темы Кирилла Ривеля

День рождение Государя

В подпитии я вышел из кружала...
Извозчик! Чай заждался седока!
Вези меня, лиха беда начало -
До следующего, братец, кабака!
Крадется ночь под лай собак бездомных,
Я пьян слегка - еще душа горит...
Между домов с глазами окон тёмных
Неверный свет роняют фонари...
Прибавь аллюр, поехали к "Максиму"!
Держи два франка сверху, силь ву пле!
Мы будем пить сегодня за Россию,
Хоть нет для нас России на земле!
Ты не смотри, что я в пиджачной паре -
Я офицер гвардейского полка!
Сегодня День рожденья Государя...
Я пьян, а ты не знаешь языка!

Друзья, поди, заждались в ресторане!
Парле ву рюс? Гони, мон шер, скорей!
А Государя, братец расстреляли...
Ведь и у вас казнили королей!
Сегодня я - ни слова по-французски -
Наговорился всласть за столько лет!
Сейчас мы выпьем водочки по-русски! ...
Хотя у вас хорошей водки нет!

...Спасибо, братец, докатили быстро!
Держи на чай, по-вашему, - вино!
Я, знаешь, сам работаю таксистом,
На Монпарнасе, у месье Арно...
Вот, мез ами встречают у кружала!
Вот Боря, князь, и в прошлом лейб-корнет...
Адьё, француз! Мы не начнём сначала.
Россия - есть! Но государя - нет!

7 октября 1989 г.

 

В продолжении темы. Тоже Кирилл Ривель:

Ну, почему, мон шер, не Крезы мы?
Когда из рук цветочниц светят
Глаза фиалок свежесрезанных, -
Всего три франка за букетик!..

И мы похожи на букет
Чужих бескорневых растений...
Лишь по ночам былые тени
Скользят по сумрачной реке.

Ты видел, как в ночи над Сеною
Встают печально и устало
Тень Государя убиенного
И преданного Адмирала...

Как души всех, кто пал в боях,
Ряды смыкают... ближе, ближе...
И тень России над Парижем
С клинком встает на стременах.

Но утро брезжит над мансардою,
Трубит побудку грач весенний.
Костюм укроет раны старые,
И до поры растают тени.

И я спешу в кафе "Рояль",
Где чашка кофе с круасаном
И капитан гарсон Грибанов,
Которого сменяю я...

Жизнь взять свое за недожитое
Спешит, как конница под Харьковом...
И степь дымится под копытами
В парижских сумерках фиалковых...

И вновь по сумрачной реке
Скользят в ночи немые тени,
Клочком бальзаковской шагрени
Сгорает прошлое в руке.

 

Он же...

Я душу сжег в заснеженных степях,
В ревущих жерлах орудийных глоток.
Закат запекся кровью на штыках,
Когда я в рост шагал на пулемёты.
Я шёл в шеренгах именных полков
И офицерских сводных батальонов.
Но золото московских куполов
Не заиграло в золотых погонах.

Над Сивашом раскаты батарей,
Трубач «отход» трубил усталым ротам.
Увы! «Последний довод королей»
Не в нашу пользу высказан народом.
Вставала борта серая стена,
Толпа роняла в воду чемоданы.
Ах, господа, чужая сторона
Не возродит разрушенные храмы.

Я сердце сжег и прах его пропил
От Петрограда до Владивостока,
Где меж крестов заброшенных могил
Потерян крест последнего пророка.
И вспыхнул мозг, и погрузился в тьму,
И все грехи мне пуля отпустила.
Я был расстрелян в декабре в Крыму
В десятках тысяч сдавшихся на милость.

1988

 

Немного классики. Марина Цветаева из "Лебединого стана":

Буду выспрашивать воды широкого Дона,
Буду выспрашивать волны турецкого моря,
Смуглое солнце, что в каждом бою им светило,
Гулкие выси, где ворон, насытившись, дремлет.

Скажет мне Дон: — Не видал я таких загорелых!
Скажет мне море: — Всех слез моих плакать — не хватит!
Солнце в ладони уйдет, и прокаркает ворон:
Трижды сто лет живу — кости не видел белее!

Я журавлем полечу по казачьим станицам:
Плачут! — дорожную пыль допрошу: провожает!
Машет ковыль-трава вслед, распушила султаны.
Красен, ох, красен кизиль на горбу Перекопа!

Всех допрошу: тех, кто с миром в ту лютую пору
В люльке мотались.
Череп в камнях — и тому не уйти от допросу:
Белый поход, ты нашел своего летописца.

 

Помнишь ли ты...романс Глеба Сальникова

Помнишь ли ты, как улыбалось нам счастье
Гладью Летнего сада лебединых прудов?
И не думал никто, что вот так, в одночасье -
Ах, какая досада - от домашних трудов

Собирается в путь из семейной идиллии,
С прямотой Робеспьера, безнадежно один,
Покидает свой дом благородной фамилии
Строевым офицером столбовой дворянин.

Помнишь ли ты, как в просторной гостиной
За старинным роялем на четыре руки
В том чудном попурри, отыграв Лоэнгрина,
Мы каприччо сыграли, так душевно близки?

А теперь мои пальцы, кобуру револьвера
Расстегнув на морозе, подымают солдат -
Девятнадцатый год, чрезвычайные меры
Против белой угрозы принимал Петроград...

Наши светлые дни зачеркнула разлука,
Я оставил наш дом, никого не виня.
Лишь себя самого обрекая на муки,
Я прошу об одном - позабудь про меня.

Мне осталось немного - с фанатичным бессильем
По колено в сугробах, с лицом мертвеца
Оскорбленную честь нашей бедной России
От жидов и холопов защищать до конца.

 

Стихотворение современного, если не ошибаюсь (AlexanderN79, поправьте меня) украинского поэта Марины Рихтер:

Стреляли в грудь. Убили. Наповал.
Шальная лошадь поскакала дальше.
Он на удачу никогда не уповал:
"Она ж как жизнь: В ней слишком много фальши!".

А я веду, веду свою борьбу,
Хотя товарищ мой убит жестоко.
Упорно верю в случай и в судьбу,
В счастливый миг и нерушимость рока.

Убитый был совсем ещё пацан,
Но офицер...И это так заметно...
Когда в груди заныло от свинца,
Он улыбнулся тихо и приветно.

Он улыбнулся, будто бы с небес,
Куда душа отправиться спешила,
А я удачлив с детства, словно бес,
Меня война прикончить не решилась.

Я посмотрел убитому в лицо:
В его глазах живое угасало...
Я прокричал: "Серёжа! Молодцом!"
И опустил по-рыцарски забрало...

***

Я отомстил. Конечно, отомстил!
Меня сдержать никто уже не в силах.
А выбиваясь из последних сил,
Я навещал Серёжину могилу.

Прошли года. Наверное, давно
Случилась битва на Российском склоне.
Теперь ребята это всё равно...
Я эмигрант. Я мёртв. И похоронен.

 

Поправлю, уважаемый Darth Vader, поэтессы... Из Бердичева, и целого 1991 г.р. Представляете!? Во какая у нас молодежь...

Она же:
Колчакъ

В окне мелькали города.
Вся жизнь поставлена на кон.
Остановили поезда,
Чтоб обыскать один вагон.

И обыскали. И нашли.
И карты вырвали из рук.
Звучали выстрелы вдали,
Но то пока был только звук.

"На выход, белый командир.
Твоя закончена игра.
Под красным флагом нынче мир".
"Ну что ж, - подумал он, - пора".

А через две недели в ночь
Он, сидя средь речного льда,
Пел, отгоняя мысли прочь,
"Гори, гори моя звезда".

Он сам командовал в тот раз
Уходом собственным в века.
Исполнен красными приказ...

Вот так не стало Колчака.

 

Молодежь классная!
"Колчак", правда, понравился меньше. Рифмы (рук - звук, ночь - прочь), ИМХО, не очень.
Вот еще одно стихотворение Марины, которое я оценил:


Мы сумели умереть
дважды
И при этом сохранить
веру.
Не успели утолить
жажду,
Не сумели уберечь
нервы.

На войне не залечить
раны.
Дотянуться б до врага
глотки.
Пить шампанское пока
рано,
И во фляге потому
водка.

Перебиты у орла
крылья,
У поэта перебит
стилос.
Стало страшной и хмельной
былью
Что в кошмарах по ночам
снилось.

Я до боли сжал коню
холку.
Обложили нас, ответ -
боем.
Я почувствовал себя
волком.
Захотелось изойтись
воем.

Погибать так погибать...
Каждый
На врага тогда летел
первым...
Мы сумели умереть
дважды
И при этом сохранить
веру.

 

стихи Игоря Шептухина поет Александр Добронравов

Исповедь русского офицера

Русь! Отчизна моя!
Снятся мне твои дали.
Слышу трель соловья
И малиновый звон.
Я признаюсь тебе,
Что в минуты печали
Я страдаю душой,
Вспоминая свой дом.
Ширь полей и лесов
Твоих статных и сильных
И прибрежный песок
У разлившихся рек,
Плач берёз по весне -
Это тоже Россия!
Не забыть их вовек,
Помешает лишь смерть.
Вспоминаю и то,
Как удАло мы жили,
Шли по жизни красиво,
Легко, широко.
Императору верой
И правдой служили.
Где теперь государь?
Далеко-далеко.
Нас в последнем бою
Пулемёты косили,
Когда в конном строю
Шёл под сенью знамён,
Вынув шашки из ножен,
Офицерской России
С шитым златом погон
Лейб-гусар эскадрон.
Я не прЕдал твою
Православную веру,
Не нарушил в бою
И присяги слова.
Лишь с последним патроном
В стволе револьвера
Я тебя покидал,
Дорогая моя!
Бухарест и Париж,
Лиссабон и Варшава-
Где б меня не носило,
Не бросала судьба,
Ты меня выручала,
Дорогая Россия,
Подставляя всегда
Мне свои стремена.
Повидал я по свЕту
Стран немало красивых.
Жил бездумно, нелепо,
Да, по всякому жил,
Но везде, где б я ни был,
Дорогая Россия,
Лишь тебе я служил
И тебя я любил.
О тебе я молюсь,
Небесах твоих синих,
Ничего не боюсь-
Лишь была б ты жива!
Что б церквей куполов,
Золотая Россия,
Не лишалась страна
Никогда, никогда.
Чтобы клятвой звучало
Завещанье потомкам:
Возродится Россия
После бурь и невзгод,
Соберётся в едино опять
Из обломков.
Потому что мы русские,
С нами наш Бог!

27 ноября 1998 г.

 

Ахтунг! Красные в городе!
А точнее, фрагмент поэмы "Семен Проскаков" (1928 г.) Николая Асеева.

Я,
отраженный
в сибирских ночах
трепетом
тысячей звезд
партизаньих.

Я,
адмирал Александр Колчак,
проклятый в песнях,
забытый в сказаньях.

Я,
погубивший мечту свою,
спутавший ветры
в звездном посеве,
плыть захотевший
на юг
и на юг
и отнесенный
далеко
на север.

Плыть бы и плыть мне
к седой земле,
бредящей
именем адмирала,
так -
чтобы сердце,
на миг замлев,
хлынувшей радостью
обмирало.

Но -
не иная земля
у плеча,
и не акулье скольженье
у шлюзов, -
путь мой
искривлен
рукой англичан,
бег мой
направлен
рукою французов <…>.

Я,
изменивший стихии родной,
вышедший биться
на сухопутье,
пущен
болотам сибирским
на дно,
путами тропок таежных
опутан <…>.

Против народа
безмерностью пагуб
оборотившему
острие,
если б мне
снова,
сломав свою шпагу,
в Черное море
бросить ее!

 

Юрий Нестеренко. Белогвардейский цикл

Вступление

Герои вставали под пули,
И их накрывали знамена...
Что толку в последнем почете,
Коль выпал такой вам исход?
На утреннем солнце блеснули
Мои золотые погоны -
Наследником Белого дела России я выступлю в этот поход.

На стертом сукне на зеленом
Валяются мятые карты,
Да пара порожних стаканов
Стоит возле края стола...
И только в мозгу распаленном
Над городом реют штандарты,
И освободителей звоном встречают кремлевские колокола.

От Киева, Дона, Самары
До Владивостока и Крыма
Прошли вы по крови и грязи -
Ваш жребий ужасный таков.
Но, что там ни лгут комиссары,
Возмездие неотвратимо!
Россия восстанет из пепла, низвергнув империю большевиков.

1988

Девять дней отступали

Девять дней отступали
До последней земли.
Скольких мы потеряли
В придорожной пыли!

В этом парке у моря
Будем насмерть стоять -
Просто некуда более
Нам отступать.

А за нами морские
Волны лижут гранит.
А пред нами Россия
Пыльной степью лежит.

Пыль стоит над степями
От ударов копыт,
Черный дым над полями
Поднимаясь, летит.

Над последней стоянкою
Запылает закат,
И нагрянет с тачанками
Их передней отряд.

Остаемся на месте,
Смерть сумеем принять,
Жизнь отнимут, но чести
Им у нас не отнять.

Боже наш, боже правый,
Где же правда твоя?
На обломках державы
Вопрошаю тебя!

В этот вечер навечно
Обратимся в ничто,
Все мы грешны, конечно,
Но Россию - за что?

Натерпелась немало
От минувших веков,
Но еще не бывало
С ней таких катастроф.

Этот новый мессия
Все сметет, что же даст?
Вдруг не сможешь, Россия,
Ты стерпеть в этот раз?

Небо синее, синее,
Дали в дымке пусты.
Мы пред нашей Россиею
Оставались чисты,

Но теперь умираем,
Не спася - погубя!
На кого оставляем,
Россия, тебя?

Ах, Россия, что сделают
Эти люди с тобой,
Все снесут неумелою
Грубой рукой.

Мчит слепая стихия,
И куда занесет?
Ах, Россия, Россия,
Ты прости нас за все!

Ты прости нас, Россия,
Тебе были верны,
Но сегодня бессильны
Прежней славы сыны.

Нам испить эту чашу,
Как горька в ней вода!
Это общая наша
Вина и беда.

1987

Пол-России в дыму

Пол-России в дыму,
Дымом застланы дали,
Наши судьбы подобны горячечным снам.
Все, что мы не смогли,
Все, что мы потеряли,
Пусть зачтется когда-нибудь все-таки нам.
Наше страшное время,
Безумные годы!
Господа либералы, народ вас надул!
Вы молили сто лет:
Дайте волю народу!
Он устроил из воли кровавый разгул.
Что творится с Россией?
Что с русской землею?
Не росою, а кровью умыта она!
Император расстрелян
Со всею семьею,
Брата вешает брат - вот такая война.
Всюду смерть, всюду хаос,
Расстрелы, застенки,
Как спасти нам державу от этих людей,
Если цвет русской нации
Гибнет у стенки,
Если женщин они не щадят и детей?
Ах, жива ли Аннет?
Помню первые встречи,
Как гуляли мы с ней в златоглавой Москве...
Ныне голод у них,
Топят книгами печи,
Да над трупами бьется и х флаг в синеве.
Отступаем. Деникина
Взяли за глотку,
И все дальше и дальше те прежние дни...
Ну а в наших домах
Мужичье хлещет водку,
И блюют на шедевры искусства они.
Весь охвачен народ
Разрушительной страстью,
Но ему непонятно средь воплей лихих,
Что устроят о н и
Узурпацию власти,
Диктатура же хамов страшнее других.
Это поняли мы,
Но пред н и м и бессильны,
Если с н и м и народ, если люди глупы...
На кострах красных флагов
Сгорает Россия
Под восторженный рев полупьяной толпы.
Мы прижаты к реке,
На исходе патроны,
Скоро выкосит нас большевицкий свинец.
Господа офицеры,
Срывайте погоны -
Наше дело проиграно, это конец!
За границу бежать?
Непонятно вам, что ли,
Русский я, и иного мне выход нет -
Выйду в русское поле,
Широкое поле,
На закате приставлю к виску пистолет...

1988

Белая вьюга

Все темные силы проснулись от спячки,
Одних ослепя, а других - погубя,
В кровавом бреду, в полоумной горячке
Россия казнит, убивает себя.
Что правда, свобода, коль нет даже хлеба?
Костями засеяны наши поля!
Над нами бездонное, черное небо,
Под нами - залитая кровью земля.
На белом снегу стынут красные пятна,
Россия больна, безнадежно больна!
Увы, слишком многим еще не понятно,
Кому это нужно и чья здесь вина.
В замерзшей и замершей Первопрестольной
Аресты, расстрелы, отчаянье, страх,
Куранты стоят, звон умолк колокольный,
Лишь стаи ворон на церковных крестах.
Где мир, где порядок, где слава, где совесть?
Холопская банда в Московском Кремле...
И кровью написана страшная повесть
Об этой покинутой Богом земле.
Все рухнуло разом, растерзано в клочья!
И пал Третий Рим жертвой диких племен!
Бескрайнюю степью, холодную ночью
Сквозь белую вьюгу идем за кордон.
А белая вьюга колышет знамена
И свищет, и стонет, и бьется вдали,
И звездочки снега летят на погоны -
С беззвездного неба на плаху земли.
О, что же наделала ты, Русь Святая!
Тебе мы уже неспособны помочь!
Лишь белая вьюга наш след заметает,
За красным закатом - бескрайняя ночь...

1989

Опрокинулось небо и тонет в широком Дону

Опрокинулось небо и тонет в широком Дону,
Ветер по степи рыщет и гнет ковыли до земли,
Отвлечешься, развеешься, только забудешь войну -
И тотчас громовые раскаты услышишь вдали.
То не гром, господа! Наступает последний парад!
Словно красный пожар, на востоке пылает рассвет.
Мы идем в этот бой не для славы, не ради наград,
На победу надежда мала, только выбора нет!
Будут прокляты те, кто остался стоять в стороне -
Те, кто предал, и те, кто на это спокойно смотрел!
Вы поймете, что гибнет Россия по вашей вине,
Лишь тогда, когда красные вас поведут на расстрел!
Ну а мы - не умеем, не выучены выбирать
Между честью и подлостью, долгом и красным пайком,
Так, как шли побеждать, нам придется идти умирать
За трехцветное знамя, что в небе летит над полком.
Нет, не ради дворянских, заслуженных дедами прав
Под огнем поднимаются белые наши полки!
Сын крестьянина здесь и Российской Империи граф
В равном чине, за дело одно обнажили клинки!
Так что, ваше сиятельство, все мы сегодня равны,
Лавр Георгич Корнилов был сам из простых казаков.
Полетят наши души, забыв ордена и чины,
Как по полю широкому тени летят облаков.
Так вперед, господа! И летим мы вперед под огнем,
Пулеметной пальбой заглушен дробный топот копыт.
И на полном скаку я вдруг падаю вместе с конем
И понять не могу, что со мной - неужели убит?!
Пред глазами туман, только слышу сквозь выстрелы я:
"Не печальтесь, воздастся на небе погибшим за честь,
И за все преступленья, поверьте, найдется судья -
Коль не вы - ваши внуки свершат справедливую месть!
Может быть, через сто, может быть, через семьдесят лет
Все, чем грезили вы, воплотится должно наяву:
По России пройдут они славной дорогой побед
И под звон колокольный торжественно вступят в Москву!"

1991

 

Третий год по России нас бурей швыряет

Третий год по России нас бурей швыряет,
Третий год греюсь я у походных костров,
Третий год я людей, дорогих мне, теряю
В мясорубке страшнейшей из всех катастроф.
Не дойдя до Москвы, не добравшись до Крыма,
Я застрял средь России, объятой огнем.
Небеса скрыты пологом черного дыма -
Нас не видит господь, мы забыли о нем.
Все теперь позади: лихорадка сражений,
Радость наших побед, горечь наших утрат,
И кошмар отступлений, и боль поражений,
И последний тот бой, наш последний парад.
Ах, ma chere Natalie! Как тебя вспоминаю,
Комом в горле становится злая тоска.
Я тебя потерял, где теперь ты, не знаю -
Дай-то бог, чтоб в Париже, а вдруг в ВЧК?
Ты теперь бы, должно быть, меня не узнала,
А узнав - ужаснулась тому, чем я стал.
Помнишь ли упоенье последнего бала?
Ах, каким все прекрасным тогда я считал!
Вот и кончился бал, господа офицеры!
И вчерашний лакей гонит нас от ворот...
Ни любви, ни России, ни славы, ни веры!
Торжествующий хам, веселящийся сброд!
Ах, Мишель, mon ami! Как всегда был ты весел!
Ты б утешил меня или что-нибудь спел...
Я в тот день восьмерых комиссаров повесил,
Но тебя одного я спасти не успел.
Как герои, погибли Орлов и Голицын,
Помню смерть Трубецкого, и как схоронил
Своего денщика, что в бою за Царицын
Своей грудью от пули меня заслонил.
Позади у меня - лишь кресты да могилы,
Впереди - только кровь бесполезной борьбы,
И надежд - никаких! Дай мне, господи, силы
Не лишиться рассудка от этой судьбы!
Я теперь - атаман полупьяного сброда,
Офицер без фамилии и без погон...
Чем мои лучше "слуг трудового народа"?
Так же грабят, насилуют, жрут самогон.
Да, не все таковы, и других есть немало -
Тех, что мстят за родных и поруганный кров,
Только нет никого, кто меня понимал бы,
Эти люди и я - из различных миров.
Вот сегодня опять улыбнулось мне счастье -
Я хозяин округи на 2-3 часа:
Подойдут регулярные красные части,
И опять оступать нам придется в леса.
И теперь я сижу в кабаке у дороги,
И меня развлекает трактирная шваль.
Веселись, атаман! Позабудь все тревоги!
Утопи в русской водке тоску и печаль!
И хрипит грамофон о былом, о далеком,
Песнь о чистой любви в этом грязном углу...
Слушать нет больше сил! Это слишком жестоко,
Ради бога, снимите с пластинки иглу!
Все погибло навек. Что ж теперь нам осталось?
Только мстить за Россию, друзей и себя,
Только драться, про жалость забыв и усталость,
Да сидеть в кабаках, о минувшем скорбя.
Вот сегодня опять в исполнение мести
Пятерых коммунистов повесили в ряд.
Я узнал одного. Мы учились с ним вместе.
Но он стал комиссаром и сам виноват.
Впрочем, все ни к чему... Все теперь бесполезно:
Слишком поздно, уже ничего не спасти,
И Россия повисла над адскою бездной -
И вперед ей нельзя, и назад нет пути.
Цари убит, веры нет и отечества тоже,
Кровь и смерть, беспощадный бессмысленный бой...
Как же ты допустил это, Господи Боже?
В чем же так провинились мы перед тобой?
Моя гибель, наверное, не за горами,
Лишь одна мне надежда на этой войне -
В православном французском каком-нибудь храме
Natalie панихиду отслужит по мне.

1990

Русская рулетка

Безумными, безудержными снами
Промчались эти страшные года.
Лежит Константинополь перед нами -
Конец дороги нашей, господа!
Все позади. И мы уже бессильны
Истории скомандовать "кругом!"
Мы не смогли спасти тебя, Россия,
Мы и себя спасли с большим трудом.
Все позади. Весь ужас отступленья,
Бои, налеты, кровь, огонь, пальба.
В портах за место в шлюпке шло сраженье,
Но все же сохранила нас судьба.
Но радоваться лишь, что сами целы -
Ведь это недостойно, черт возьми!
Ведь, господа, мы все же офицеры,
А здесь мы стали лишними людьми.
Вы прежде в Петербурге, князь, блистали,
А здесь метете площадь по утрам.
И вы, полковник, думали едва ли,
Что вы играть пойдете по дворам!
А вы - гвардейским были офицером,
А ныне докатились до сумы!
Чужие люди и чужая вера,
Чужое все и здесь чужие мы.
Мы загнаны сюда, как звери в клетку,
Все кончено, нам нечего терять,
И нам осталаь русская рулетка -
Простой азартный способ умирать.
Заряжен револьвер одним патроном,
Раскручен барабан, и ствол к виску,
Но в пустоту вновь бьет курок взведенный,
Вновь не прервет российскую тоску.
Я ваши поздравленья принимаю,
Я жив остался, и пока что рад.
Но мы не сможем, чести не теряя,
Жить здесь и не вернемся уж назад.
И невозможно нам забыть о прошлом,
Так кто мой выстрел хочет повторить?
О господи, как глупо и как пошло
Приходится из жизни уходить...

1988

Россия. Белогвардейский сонет

Начавшись с малых княжеств, ты росла
И стала необъятною державой.
Овеяна величием и славой,
Ты в новое столетие вошла,

Но грянул бунт - жестокий и кровавый.
Ты стала уменьшаться. Ты была
Сибирью, Югом, севером. Дела
Все хуже шли - пред красною оравой

Ты таяла. Остался только Крым.
Исчез и он, как город на песке -
Ты сжалась до размеров парохода...
И стала ты, когда растаял дым,
Засохшею фиалкой в дневнике
Участника Ледового похода.

1993

Нестеренко Юрий Леонидович, он же YuN, родился в 1972 году в Москве. В 1989 окончил физматшколу 542 при МИФИ и поступил в означенный институт на факультет кибернетики. В 1995 окончил МИФИ с красным дипломом. В настоящее время занимается больше литературой, чем программированием, хотя с последним тоже не распрощался (в частности, является автором всефидошно известной игры FIDO). Был одним из сценаристов игры "Иван Ложкин: цена свободы". Ведущий автор единственного в России мультимедийного журнала об играх GEM. Неоднократный лауреат Всероссийского Пушкинского молодежного конкурса поэзии. Автор многих стихов, прозы (преимущественно научной фантастики) и юмористических произведений (последние, в частности, периодически публикуются в журнале "Компьютерра").