Вальтер Вольфрум (Walter Wolfrum)

Фрагмент книги Вальтера Вольфрума "Unbekannte Pflicht"

Вначале моя фронтовая жизнь началась с маленького удачного события. В одном из боев в феврале 1943г. был сбит Йоханнес Штайнхофф. Он совершил вынужденную посадку по ту сторону Керченского пролива, и нужно было вывезти его оттуда как можно быстрее, пока он не попал в руки к русским. В качестве его спасителя его штаб выбрал меня, после чего я вылетел на Физилере «Шторхе» на Таманский полуостров и уверенно доставил его к своим. Это настолько врезалось в его память, что в последующем он иногда стал брать меня своим ведомым на боевые задания. До этого мне приходилось летать с разными ведущими. Одним из низ был унтер-офицер Отто Фённекольд, типичный гамбургский парень, который, хотя и прибыл в отряд лишь прошлым летом, но уже имел на счету двузначное количество побед. Между нами сразу возникла связь не только в воздухе, но и на земле. Другим был обер-фельдфебель Вилли Немитц, которого все называли только «папа», частичной причиной чего был его библейский возраст – 32 года. Летчик за 30 обычно считался «летающим старцом». Второй причиной его прозвища была его выдающаяся личная особенность: «Папа» Немитц – олицетворение упрямого жителя Померании – даже в самом горячем «танце» был само спокойствие, следил за своими «барашками» («глупышками»), хладнокровно взвешивал все шансы для риска и с начала восточной кампании добился более 60 побед. Он временно командовал нашим отрядом, будучи всего лишь темляком-унтер-офицером. Опыт и умение значили больше, чем петлицы на форме.
Но весь опыт и забота обо мне не смогли смягчить шок, который я испытал в своих первых боевых вылетах.
Едва я прибыл и обустроился, как стали совершать непрерывные вылеты. Война поглощала огромные людские и материальные ресурсы. Снабжение, в котором мы остро нуждались, перевозили бесчисленные корабли из Одессы и Румынии по Черному морю в порты Крыма, на Кубань или через Керченский пролив в оставшиеся немецкие базы на Азовском море. Не допустить воздушных ударов по этим для жизненно важных для сотен тысяч солдат артериям и было нашей задачей. Для этого нам регулярно приходилось вылетать в море так далеко, что даже не было видно полоски берега: лететь в одномоторном самолете, обслуживание мотора которого постоянно страдало от нехватки запчастей – это были часы большого внутреннего напряжения, даже если не доходило до боев. Кроме того мы должны были сопровождать разведчики и бомбардировщики, наносить удары по врагу на бреющем полете, вести «свободную охоту». После каждого боевого вылета проходило его обсуждение, в то время пока наши самолеты снова заправлялись и пополнялись боеприпасами. Четыре вылета в день были не редкостью, и не всегда мы сталкивались с противником. Но если встреча все же была, то события развивались настолько стремительно и с такой силой, что новичок со всем этим просто не мог справиться.
В первых боях я чувствовал себя полностью отданным воле судьбы. Когда уже по радио сообщали о вражеских самолетах, я своими зоркими глазами начинал пристально всматриваться во многих направлениях и не видел абсолютно ничего. Эта уверенность в том, что на тебя, в кажущемся пустым пространстве надвигается опасность, против которой ты сам не можешь проявить никакой инициативы, заставляла пересыхать горло и как бы ложилась железным кольцом вокруг груди до тех пор, пока мой ведущий не переворачивал свой самолет в бешеном маневре для атаки или обороны, и вокруг нас, там, где только что было голубое небо, не начинал, казалось, «кипеть» воздух. Отчаянно стараясь только бы не оторваться и одновременно с опаской оглядываясь назад, у меня никак не получалось осмотреться вокруг до тех пор, пока этот хаос не исчезал так же быстро, как он на нас и обрушивался.
Нам приходилось выдерживать бесчисленное количество воздушных боев, над Черным и Азовским морем, над Крымом и Кубанским полуостровом, и то, что мне приходилось видеть, намного превосходило силу моего воображения. Я видел, как самолеты разваливались в воздухе, горели и взрывались, наблюдал летчиков, выпрыгивающих из штопорящих обломков машин и опускавшихся на парашютах. Я видел много самолетов, отвесно падающих на землю и выгорающих после падения, из которых так никто и не смог не выбраться. Эти картины неизгладимо врезались в мою память. Однако еще большее впечатление, чем падение над землей, производила на меня гибель над морем: кто-то упал в море, и уже через несколько секунд все выглядело так, будто тут ничего никогда и не происходило. Самолет вместе с пилотом мог просто исчезнуть.
Воздушные бои проходили с неумолимой ожесточенностью. Никто не мог быть уверенным в том, что переживет следующий день. Мне почти ежедневно приходилось переживать, как это – только узнаешь какого-то товарища получше, вечерами вместе с ним сидишь за пивом, ведешь беседы – и уже следующим вечером его место остается пустым, т.к. он не вернулся из боевого вылета. По-видимому, смерть косила людей без разбора. Когда наступит моя очередь – казалось мне чисто арифметической задачей по статистике. В любой день все могло закончиться. Надеяться на что-либо другое было самообманом.
Разумеется, нас настоятельно призывали в ходе боевого вылета в течение даже непродолжительного времени не лететь по прямой – для пилота вражеского истребителя не было более удобной возможности, нежели атаковать сзади из «мертвого пространства». Нужно было непрерывно находиться в движении, менять высоту и направление полета, постоянно наступать педали на руля направления, переводя самолет в скольжение, лететь змейкой, чтобы, оглядываясь через плечо, наблюдать за задней полусферой. - «5/5! Полный газ! Набор высоты!» - как часто приходилось мне слышать по радио такие и подобные команды. Как часто спасал мне жизнь взгляд назад буквально в последнюю секунду, как часто замечал я лишь затем, что ко мне уже пристроился один или несколько противников. И при этом опасность исходила далеко не всегда только сзади – они могли появиться сверху, со стороны солнц, под любым углом…
С тем, что за день приходилось испытывать моей ужасно раздраженной психике, я старался справляться во время сна. Картины не отпускали меня. Я снова через плечо видел нос советского самолета, и как бы отчаянно я не маневрировал, пикировал и набирал высоту, мне не удавалось уйти от противника. В конце концов, он открывал огонь, я видел пламя, вырывающееся из дул, слышал, как от попаданий рвался на куски метал, с криком вскакивал - и оказывался на своей кровати, сидевшим в холодном поту. Долго я этого вынести не мог. Никто не мог. В течение дня воздушные бои, сбитые и падающие самолеты, торопливо выкуренные между вылетами сигареты, пару кусков чего-то съестного, перед тем как продолжить все заново, а по ночам – мучительные кошмары. Вскоре все это стало изматывать мои последние физические и душевные силы.
Нельзя родиться готовым для такой фронтовой жизни; никто не создан так, чтобы каждый день вести безнадежные бои, при этом осознавая, что твой конец близок. Необходимо свыкаться с этой постоянной «пограничной ситуацией», или придется от нее погибнуть. Для этого не существует никаких боевых уставов, азбук и учителей.
И не нужно мне было быть психологом, чтобы заметить, что у многих из моих товарищей дела обстояли точно также. Некоторые становились все тише, другие неестественно громко хвастались. У кого-то не получалось достать пальцами следующую сигарету из пачки. Кто-то допускал в полете такие ошибки, которые выбили из него еще в авиаучилище. Никто не делал только единственного – говорить об этом. При этом мы говорили много, если день был долгим. Однако вокруг своего страха каждый воздвигнул непреодолимую «стену». Некоторым повезло служить под началом внимательного командира, от которого не оставались скрытыми многочисленные маленькие признаки личного «надрыва». «Отлетавшимися» называли тех летчиков, от нервной которых системы остались клочки. Тот, кто отлетался, отправлялся на отдых, если еще оставалась надежда на то, что его можно будет снова использовать в качестве летчика-истребителя. Если нет, то его переводили в школу летчиков-истребителей или в другой род войск. Но если командир отряда не замечал душевного состояния своих парней, то «отлетавшиеся» начинали представлять угрозу как для себя, так и для сослуживцев. И так было до тех пор, пока они не гибли.
И я в первые недели в Крыму думал, что я оказался на грани того, что могу выдержать. Однако, я и сегодня не в состоянии сказать, когда и почему: внезапно, будто кто-то сдвинул в другую сторону какой-то спрятанный переключатель, все, что меня беспокоило, как рукой сняло. Ужас ежедневных боев не проникал в самую глубь моей души, перестали появляться и ночные кошмары. Я снова смог спокойно спать и обнаружил в себе беззаботность, которую я до этого времени не знал. Возможно, возникает чувство фатализма, если смертельная опасность является частью повседневности как погода. Как бы то ни было, я в один момент стал стойким. И таким образом, спустя некоторое время из меня получился неплохой ведомый, которого нельзя уже было так просто застать врасплох, который в любой ситуации как приставший репей держался за своим ведущим и прикрывал ему спину. Мне не хватало лишь одного – первого сбитого самолета.

 

Re: Walter Wolfrum

Уже давно после меня в отряд прибывали новые летчики, и в своем большинстве они уже одержали свою первую победу, а мне удача просто не хотела улыбнуться. Как стрелок я был полным неудачником. Ладно, во время обучения мы никогда не стреляли по воздушным целям – но это относилось и ко всем остальным, которые пришли после меня. Нет, проблема должна была быть во мне самом. Может, мне не хватало еще того обзора боя, который нужен, чтобы выискать себе противника, вызвать его на бой (атаковать) и одолеть? Возможно, я был не достаточно решителен? Может, в конце концов, мне недоставало таланта целиться в движущийся объект с правильным упреждением? Последнее, думается, вряд ли. Когда мы из карабинов стреляли по тарелочкам, я, как ни странно, попадал. Почему же в воздухе нет?
Постепенно я, по крайней мере, научился так осматриваться, что стал выяснять причину своих ошибок. Я открывал огонь со слишком большой дистанции, брал слишком малый прицел и ориентировался по траектории или моего трассирующего снаряда, вместо того чтобы сконцентрироваться на коллиматорном прицеле. Когда нитки жемчуга моей очереди уходили куда-то в пустоту, я продолжал давить на спуск оружия и пытался направить их в цель, потянув ручку управления на себя или отдав ее от себя., что еще больше усугубляло ситуацию. Я неумело «мазал» вокруг своих противников и мимо них, возвращался, выстреляв все «до железки», и мучился от сильного чувства сомнения в самом себе.
25 февраля 1943г. я вылетел в паре лейтенанта Герберта Кирнбауэра, уроженца Граца, летавшем на фронте едва ли больше моего, но уже одержавшего две победы. Мы столкнулись с противником – советскими истребителями – и разыгрался захватывающий воздушный бой. В ходе этой карусели прямо передо мной совершенно неожиданно пролетел один ЛаГГ-3. Я мгновенно открыл огонь, а мой противник даже не стал совершать каких-либо оборонительных маневров, я стрелял и стрелял, стрелял с решительным остервенением и отчаянием, пока вражеский самолет передо мной просто не упал с неба. Наконец-то!
Энтузиазм, который овладел мною, невозможно описать. При возвращении я пронесся рядом с Кирнбаэром над аэродромом и гордо покачал крыльями, чтобы сообщить о моей первой победе. Там внизу тоже должны увидеть, что заклятие наконец снято! Я знал, что мои механики сильно за меня волновались: Я был их пилотом и летал на их самолете; они вместе со мной страдали и надеялись, после своих ежедневных и зачастую ночных хлопот точно также как и я желали вознаграждения за свои труды, и вот теперь все получилось.
Мы приземлились и зарулили вместе на стоянку самолетов 5-го отряда. Сияя от счастья, я откинул фонарь кабины и освободился от ремней, пока Кирнбауэр, опершись о края кабины, выбрался из своей машины, спрыгнул с крыла «Мессершмитта» и помчался в мою сторону. Первый поздравитель!
Неправильное предположение.
«Не смеши меня!», - он постучал себе по лбу, - «Да ты спятил! Ты на полном серьезе утверждаешь, что русского сбил ты?»
Между тем, я тоже снова твердую почву под ногами, и мы стояли друг напротив друга, почти касаясь один другого. Кирнбауэр по-настоящему разбушевался, и было совершенно невозможно остановить его.
«Его подловил я!», - орал он, - «я! Только я! Кем ты себя вообще возомнил? Промазал ты! Так как и всегда!» И еще до того, как я успел что-то возразить, он повернулся ко мне спиной и побежал в поисках свидетелей падения моей жертвы, при этом все время подчеркивая, что ему, и только ему нужно записать эту победу. Сохраняя внешне спокойный вид, я попытался уладить дело, обратившись к Гельмуту Хаберде, нашему командиру отряда, но мои протесты так и стихли, не будучи услышанными, и в конце концов мне пришлось с этим смириться.

 

Re: Walter Wolfrum

Фрагмент другом части книги Вольфрума. Можно условно назвать его "Бой с Як-3"

Их сбивали – по-другому это и не скажешь – как куропаток. Для более или менее опытного противника не составляло большого труда, распознать их в воздухе, завязать с ними бой и сбить. Лишь очень не многим удавалось приспособиться к таким условиям, и очень не многие пережили войну.
Советские ВВС, по-видимому, не знали подобных проблем с личным составом. Там летчики проходили очень добротное обучение, да и тактика у них полностью отвечала требованиям того времени, они намного превосходили [нас] численностью и получали все более совершенную авиационную технику. По слухам я узнал о новых типах, которые были мне еще совсем незнакомы. Но это длилось не долго, и в ходе боевого вылета над Лигницом на смену слухам пришла «демонстрация на практике».
Это был один из тех редких дней, которые, казалось, очень подходили для того, чтобы летчики пополнения получили свой первый фронтовой опыт, а не сразу должны были сражаться только за свою жизнь. Я вылетел на свободную охоту с одним из моих «юнцов», над городом мы не обнаружили противника, и я решил слетать за передний край линии фронта. Мы пролетели шесть-семь километров вглубь территории, занятой советскими войсками, и тут я обнаружил внизу под нами пару Як-9.
Мне было еще немного щекотливо так сразу вести моего «качмарека» в драку с двумя самолетами противника. Я приказал ему оставаться наверху и наблюдать за окружающим воздушным пространством, а сам, сделав переворот через крыло, спикировал на вражескую пару. Первым я наметил себе ведомого, к которому я подошел сзади вплотную. Он попытался уйти от меня, совершив резкий вираж, однако я это предвидел. таким образом я остался за ним и с короткой дистанции открыл огонь. Уже первые попадания дали видимый результат: от истребителя отлетели фрагменты, но теперь и мне нужно было быть внимательным, т.к. у меня в хвосте уже сидел его ведущий. Он приблизился ко мне на дистанцию в несколько метров и пытался, маневрируя, взять достаточное упреждение, чтобы иметь возможность результативно меня обстрелять. Пока я мог смотреть прямо в стволы его оружия, опасность мне не грозила: если бы он в тот момент нажал на спуск оружия, то все его «добро» прошло бы позади меня и просто разрезало воздух. Но если станет отчетливо видна нижняя сине-зеленая часть фюзеляжа его самолета, то тогда «запахнет жаренным». Пока мне было достаточно держать его в поле зрения. Я знал: намного более маневренным на виражах Як-9 быть не мог. Мы кружились друг за другом. И вот снова его «качмарек» оказался передо мной.
А затем оба противника ускорились и выполнили вираж с таким малым радиусом, что я у меня перед глазами все пошло кругом.
Передо мной все затрещало, захлопало и стало разлетаться вдребезги, пока я еще пытался что было мочи круто развернуться вслед за ними. Попадания в двигатель и радиатор! Вскоре в кабину стал просачиваться густой черный дым. Моего переднего противника я уже давно потерял из виду, но к моему счастью увидел, как и тот, что был сзади, после сваливания ушел вниз. По крайней мере, передышка! Быстрая оценка ситуации: мой самолет горит. Продолжать вести бой – исключено. Подо мной бойцы Красной Армии уже ждали меня. Чего бы мне это не стоило, я должен был пересечь линию фронта и выйти на свою территорию. До нее было всего несколько километров – я мог, я просто должен был их преодолеть. Я поставил на карту все. Я до упора сдвинул ручку газа вперед, выжал последние силы из умирающего двигателя, и полетел с небольшим креном, чтобы дополнительно набрать скорости. Воздушное пространство казалось чистым. Еще один взгляд назад – и вот снова один сидит у меня в хвосте как приклеенный. По-видимому, без особых усилий он снова набрал потерянную высоту и приблизился ко мне, с легкостью он уровнял свою скорость с моей и вновь начал стрелять. Теперь важна была каждая секунда. Мне было необходимо глубоко покопаться в «ящике с трюками», чтобы не стать для моего противника легкой мишенью: имитировать бочки и виражи, нажимать на педали, чтобы перевести «Мессершмитт» в скольжение и, таким образом, сбить его с толку при прицеливании, внезапно замедлиться, чтобы, может быть, его очереди прошли мимо. Но этот парень не давал ни стряхнуть себя с хвоста, ни одурачить. Снова мой «Мессершмитт» получил попадания в двигатель. Густой дым не давал мне дышать. Теперь мы находились действительно низко над землей, и так как прижаться сильнее было уже невозможно, я заметно потерял скорость. Больше мне нельзя было выпускать моего противника из виду ни на секунду. Лишь только если он допустит еще одну ошибку, я смогу спастись. И тут он внезапно отвернул.
Мы, должно быть, уже пролетели линию фронта; другой причины бросить свою верную добычу у него быть просто не могло. Недоверчиво я всматривался во все направления. Он действительно исчез? Когда я снова посмотрел вперед, то слишком поздно заметил линию дальней электропередачи. Метров через сто я вместе с фрагментами моего самолета рухнул на землю.
От свежего воздуха стало хорошо; еще пристегнутый и немного оглушенный я сидел под открытым небом и ощупывал части тела. Поломать, очевидно, я себе ничего не поломал, лишь на лбу я ощутил зияющую рваную рану, кровь струилась по лицу и капала мне на руку. Мой череп, наверное, имел «удовольствие познакомиться» с коллиматорным прицелом, который из приборной доски вдавался внутрь кабины¹.
Все еще с сильно помутненным сознанием я выполз из обломков, и в небольшом отдалении от меня вдруг что-то треснуло. Высоко над землей взметнулся фонтан грязи, вскоре за этим последовал – уже заметно ближе – второй взрыв. Артиллерийские снаряды. Казалось, кто-то не был согласен с тем, что я снова уцелел. Я сразу полностью пришел в себя и помчался, спасая свою жизнь. Как только слышался свист снаряда, я плашмя бросался на землю, пережидал взрыв и затем снова стремительно несся дальше на запад, постоянно петляя, просто чтоб не представлять собой хорошую мишень. Внезапно послышался крик людей. Кто-то кричал мне, а я не мог точно понять, откуда, и что еще хуже: я не понимал язык. Сейчас не хватало только попасть в плен! Однако за следующим окликом передо мной появился немецкий артиллерийский наблюдатель, энергично подававший мне знаки, после чего я сделал финальный рывок к его позиции.

 

Re: Walter Wolfrum

Там мою рваную рану осмотрел полевой врач, быстро пришедший к заключению, что в первую очередь нужно срочно ее обработать, но у него для этого нет необходимых средств. Он не смог предложить мне даже ничего для наркоза, чтобы облегчить мои боли при оказании первой медицинской помощи. Правда, у них было много коньяка. После того как я с помощью последнего стал менее чувствительным к боли, он, использую самые примитивнее средства, зашил кожу на моей голове.
Тем временем, в моей голове снова прошли картины прошедшего боя. Нет, это никак не мог быть Як-9. То, что взяло меня в оборот, выглядело очень похожим на Як-9, но летело на другом уровне – также по сравнению с Ме-109. Может, я наткнулся на мистический Як-3А, о котором в офицерском клубе ходили самые жуткие истории…?²
Мне сообщили, что мы находимся вблизи Швайдница, а тамвместе со своей штаб-квартирой расположился наш командир корпуса генерал Ханс Зайдеманн. Хорошая возможность, немного отойдя после оказания мне помощи, явиться и рассказать об том бое этому приветливому командующему, чье шампанское спасло когда-то мне от невыносимой жажды. Зайдеманн должен был узнать о новом Яке. Мы должны было выработать тактику против этой новой опасности. Своих спасителей я попросил отвезти меня к нему, и в офицерском казино Швайдница меня сразу впустили к нему и его штабу. Признаю: «обезболивающее средство» артиллерийского врача еще продолжало действовать, оно даже совсем не ослабло. Тем не менее, я считал, что начал по-военному корректно подводить итог пережитого в бою, когда уже после первых фраз Зайдеманн с криком перебил меня:
«Вы все с ума, что ли сошли? Вы и ваши Як-3! Нет никаких Як-3! И уж тем более на этом участке фронта! Это выдумка, сколько раз еще я должен вам это объяснять!?!»
Он, которого, как мне казалось, я в некоторой степени знал, который так часто поздравлял меня за «выдающиеся заслуги в воздушной войне» и проведывал меня в лазарете после моего тяжелого ранения, устраивал теперь мне разнос перед своими одобрительно ухмыляющимися штабными офицерами. Безудержно и все сильнее неистовствовал 42-летний командующий: Мы дали вражеской пропаганде себя приручить, а сами имеем наглость распространять ее еще дальше – орал он; мы видим призраков и сами себя вводим в заблуждение. В тот момент не хватало только, чтобы он обвинил меня в лице всех моих товарищей в трусости перед врагом.
Я хотел что-то возразить, однако под действием коньяка, кипя от гнева, лишь что-то пролепетал. Пару часов назад я едва не расстался с жизнью, а для наших господ с малиновыми лампасами брючных швах было просто неправдой то, что не имело права быть правдой. Внешне неподвижный я принял на себя нескончаемую тираду Зайдеманна, лишь про себя подумав: да плевать мне на всех вас.
Еще перед тем как, не устояв от соблазна, высказать это вслух, я просто, молча, оставил его и его окружение. Я развернулся на каблуке и без приветствия удалился. Подавленное настроение и уныние.
Вероятно, они сами верили в то, о чем утверждали: что мы по-прежнему обладаем самыми лучшими машинами. Однако это было давно в прошлом. В руках опытного и хладнокровного летчика-истребителя Ме-109 оставался очень опасным оружием – но, сколько тех опытных было еще? К весне 1945г. он в качестве технического плана уже давно преодолел свой зенит. Его развитие достигло своей высшей точки с созданием «проворного» и маневренного «Фридриха», однако после каждый ошибочно предполагаемы шаг вперед в действительности означал движение назад. Летом 1944г. я летал на модели G-6, в 1945г. – на вариантах G-14, G-10, а в конце еще и на K-4. Из раза в раз усиливался планер, встраивалась и приделывалась дополнительное оборудование, увеличивался вес, который необходимо было компенсировать более высокой мощностью двигателя. Однако и их мотор Даймлер-Бенц достиг предела своих возможностей. Самый новый его вариант назывался DB 605, но сущность этого мотора была такая же, как и у DB 601, стоявшем на Ме-109 еще в начале войны. А между тем двигатель был полностью нежизнеспособным. Он был очень уязвимый, участились поломки и отказы, а если мы три-четыре минуты летели на полном газу и экстренной мощности двигателя³, то его после этого больше уже невозможно было использовать. И без того его ресурс во фронтовых условиях составлял, во всяком случае в среднем, 40 часов.
Кроме того, не добились мы решительных успехов и в развитии вооружения. Новая 30-милимметровая пушка МК 108, стрелявшая через втулку воздушного винта Ме-109, хотя на бумаге и была абсолютно смертоносным орудием, появившимся, прежде всего, как подходящее средство для борьбы с вездесущими Ил-2, однако на деле оказалась склонной к задержкам при стрельбе. Она выпускала снаряд весом в 480 грамм, имевшем исходную скорость всего 550 м/с и скорострельность 660 выстрелов в минуту. И называли ее «пневматическим молотком» не только за ее электропневматическое управление. Можно было прямо наблюдать, как ее тяжелые, медленные снаряды выпадали из ствола, в помине не настигая свою цель – разве только, если находился очень близко к цели и стрелял с таким упреждением, что более легкое бортовое оружие уже безнадежно стреляло выше. Тут мне больше по душе был старый MG 151/20, несмотря на его более мелкий калибр. Из него можно было стрелять намного точнее.



¹ На случай вынужденной посадки или похожей ситуации коллиматорный прицел можно было отодвинуть в сторону. Правда, у подбитых пилотов лишь в редких случаях было на это время. Как следствие, рваные раны на лбу были типичными ранениями.
² Весной 1943г. была поставлена цель на основе Як-1 создать самый легкий, маневренный и быстрый истребитель Второй Мировой войны. Он появился на фронте с конца 1943г. В конце 1944г. из этого без того очень хорошего конструкторского решение был создан Як-3А. Вес пустого самолета был меньше чем у Ме-109 на 300кг, а горизонтальном полете его скорость достигала 720 км/ч.
³ Для кратковременного увеличения мощности в цилиндры впрыскивалась смесь из воды и метанола.

 

Re: Walter Wolfrum

если у кого есть фотки этого пилота или список его побед, выкладывайте. Почтим память прекрасного летчика и человека, ушедшего от нас не так давно.

 

Re: Walter Wolfrum

Одна из цитат В.Вольфрума:
"Иногда я спрашиваю себя, сколько боеприпасов было выпущено по мне во время Второй Мировой войны. Этих выстрелов были сотни или тысячи? Одна единственная из этих пуль действительно достигла своей цели, хоть и не убив меня. Есть ли в этом какой-то смысл? Возможно, тот факт, что я выжил, обязывает меня. По отношению как к живым, так и к мертвым."

 

Re: Walter Wolfrum

Пару слов о нескольких победах Вольфрума, точно подтверждающихся нашей стороной, а именно 265-й ИАД 3-го ИАК, и которые были одержаны именно им.

1. 14.03.1944 Як-1 7.27 (по берл.времени)

На эту заявку можно найти два упоминания в наших источниках
1) 6 Як-1 402-го ИАП (ведущий лейтенант Шпуняков) в 9.20 вступил в бой с 6 Ме-109 и 2 ФВ-190. В ходе боя ведомый шпунякова мл.лейтенант Малашин отстал от ведущего и был сбит.
2) В это же время при отражении массированного налета противника на переправу внезапной атакой двух "мессеров" был сбит летчик 812-го ИАП мл.лейтенант М.М.Карасев

2. 12.04.1944 2 Як-7 16.36, 16.38

- Як-9Т командира звена лейтенанта Петра Пескарева (8 побед)
- Як-1 мл.лейтенанта Юрия Куреева (1 победа)
Описание боя с нашей стороны:
"Четверка истребителей, ведущий майор Тарасов, прикрывала войска в районе Биюк Онлар. в 17.50 на высоте 4200 метров был внезапно атакован со стороны солнца парой Ме-109 замыкающий ведомый звена лейтенант Пескарев. На первой атаке летчик ранен. Самолет поврежден. Летчик выбросился с парашютом. Купол запутался в стропах. Летчик погиб. Самолет сгорел вблизи Ташлы Конрат. Вступая в воздушный бой, звено рассыпалось, и на второй атаке 2 Ме-109 ранили летчика и подбили сверху сзади самолет мл.лейтенанта Куреева. Летчик с планированием стал выходить из преследования. На высоте резко взял горку. Поврежденные троса управления рулями порвались. Самолет упал в районе Ташлы Конрат и сгорел. Летчик получил тяжелые ранения, через два часа умер и похоронен в Ташлы Конрат."

 

Re: Walter Wolfrum

А вот и самолет немецкого аса и его жертвы 12.04

 

Re: Walter Wolfrum

Интересно было бы еще установить, кто же все-таки сбил Як-9 №1027 одного из самых результатиных летчиков 3-го ИАК, помощника командира 291-го ИАП 265 ИАД Героя Советского Союза капитана А.Ф.Лавренова, имевшего на своем счету к моменту гибели 27 личных и 3 групповых побед. Вольфрум или Дюттманн? А может, и Штурм...? А надо всего-ничего - хотя бы время вылета группы Лавренова...

 

Re: Walter Wolfrum

Немного фотографий.

 

Re: Walter Wolfrum

Установить бы дату этого боя и кто одержал победу над Вольфрумом?
Судя по всему, так как бой происходил в районе Лигница над Силезией, то речь уже идет о зиме-весне 1945 года и противостояли В. летчики 2й ВА, какие интересно полки армии получили к тому времени Як-3, можт кто знает?

 

Re: Walter Wolfrum

а 11 гиад (106-й и 107-й гиап на Як-3) случайно не в составе 2-й ВА был??
Вот они как раз на "тройках" и летали

 

Re: Walter Wolfrum

Насколько я знаю, после своего тяжелого ранения Вольфрум вернулся на фронт лишь в феврале 1945, одержав до конца войны свои еще 11 побед, из которых по документам видны лишь две, и обе 16 апреля. Если немцы в 45-м часто не фиксировали даты своих побед, то что уж говорить о поражениях....А сам Вольфрум по просшествии стольких лет, видимо, позабыл многое...Ну да ничего, скоро, будем надеяться, появится и у нас вся книга его мемуаров, переведем и будет интересно узнать, насколько хорошо было с памятью у старичка Вольфрума

 

Re: Walter Wolfrum

Вольфрума сбили 9 февраля и на следующий день 10.

 

Re: Walter Wolfrum

Никита, а есть ли какие нибудь подробности этих случаев с советской стороны? Данные по числам из летной наверняка?

 

Re: Walter Wolfrum

Список побед в приложении

 

Господа, а кто прояснит что-то по этому моменту:

1944-07-16 Bf 109G-6 163631 6 weiße 1./JG 52 Poleniczna
Flugzeugführer Lt Wolfrum, Walter verletzt
Luftkampf mit Airacobra und Absturz infolge Bodenberührung. Bruch ? %.

Что случилось с нашим героем?

По Кобрам вроде бы подходит:
16.07.44 Вз.07:30-08:15 1 Ме-109 Вулька Радванецка Новиков
Скажу сразу в районе н.п. Вулька Радванецкая падения самолета не зафиксировано.

 

Вообще странная причина падения - "вследствие касания (столкновения) с землей". Это как, сам что ли столкнулся?! Ну тогда вряд ли бы он выжил. Тем более, он же писал, что получил попадания, в том числе досталось не только самолету, ни и лично Вольфруму...

 

Похоже, что был ранен и при посадке приложился.

 

Он был подбит Аэрокобрами предположительно 9 ИАП. Сумел уйти от них в облака, вышел на свой аэродром и сумел кое-как сесть после чего
был сразу отправлен в госпиталь в Львов и экстренно проперирован, что его и спасло.

 

Вот как в своей книге Вольфрум описал события 16 июля 1944г., когда он чудом избежал смерти.

...Пока вокруг паковались вещи, мы с моим ведомым на двух оставшихся у нас самолетах в 15.00 вырулили на старт. Посылать других я считал невозможным — последующие боевые вылеты я в случае крайней необходимости готов вылетать в одиночестве, а именно пока это получалось. Мы еще были вдвоем и едва только оторвались от земли, как тут же узнали о том, что на подлете находились новые группы советских самолетов. Их нельзя было не заметить. Армада из приблизительно 100 самолетов, состоящая в основном из двухмоторные машин, «катилась» в направлении Львова — русские Пе-2, американские В-15, а между ними Туполевы Ту-3, тип самолета, который я до этого в воздухе еще никогда не видел. Машины летели под прикрытием истребителей примерно такой же численности — это были самые мощные силы советской авиации, которые мне когда-либо довелось встречать.
Эскорт бомбардировщиков, казалось, только нас и ждал. Едва мы попытались занять позицию для атаки, они тут бросились на нас. И как я только не старался обойти советские истребители — в этот раз их было просто слишком много. Если я уходил маневром от одного звена и немного приближался к бомбардировщикам, меня сразу же атаковали еще два, три или четыре. И хотя в этой неразберихе мне удалось сбить один Як-9, но и у моего ведомого тем временем возникли серьезные неприятности.
«Получил несколько попаданий!», - сообщил он по радио, - «Выхожу их боя!»
Сначала необходимо было доставить его невредимым домой. Мы оторвались от вражеского соединения, и я сопровождал его над своей территорией до тех пор, пока он не попрощался и смог без дальнейшего эскорта долететь до Пелоничны (Peloniczna). Что теперь? Я принял решение атаковать еще раз.
Приблизившись снова, я заметил над советской «Вальгаллой» целую дюжину высотных истребителей Р-39. Ну, по крайней мере, с «аэрокобрами» я мог помериться силами, раз уж нельзя было прорваться к бомбардировщикам. Немного в стороне я поднялся приблизительно на 9000 метров и атаковал находящееся выше прикрытие. Снова началась беспорядочная драка, но в конце концов одного мне удалось взять в оборот. Еще небольшое упреждение, очередь из всех точек — я увидел три-четыре попадания и наблюдал за отлетающими от самолета фрагментами. Однако по-настоящему сбитым он еще не был. Быстрый взгляд назад. Тем временем, я сам стал дичью, за которой гнались. Целая стая Р-39 повторяла сзади мой вираж, и летевший впереди всех из них постепенно занимал позицию для открытия огня. Вообще, для меня наступило время исчезнуть, не прощаясь, но мое честолюбие взяло верх над всеми другими импульсами — тому, что был впереди меня, нужна была еще одна очередь.
Открыть огонь, убедиться, что самолет сбит, и экстренно затормозить — все это слилось в одно действие. Я показал, что буду делать левый вираж, дал полный газ, потянул ручку управления к животу и сильно надавил на педаль руля поворота. Мой Ме-109 перевернулся на спину, тень моего преследователя промелькнула надо мной и я ощутил легкий шлепок у моего бедра. Все дальнейшее утонуло в гуле штопорящей машины.
Спасибо тебе, Карл Штеффен. Может быть, ты видишь с того света, что твоя суровая школа снова спасла мою шкуру.
Чтобы убедиться, что меня никто не преследует, я заставил свой «мессершмитт» залететь в штопоре в кучевое облако, у основания которого я полностью убрал газ, поставил руль поворота против направления вращения и двинул ручку управления вперед. Самолет послушно перешел в обычное пикирование, из которого я смог его вывести. О! Но почему у меня при этом потемнело в глазах? Настолько сильными силы ускорения не были совсем... На несколько секунд, пока «мессершмитт» шел вверх, я потерял сознание, а когда снова пришел в себя, то обнаружил, что снова нахожусь посреди кучи «аэрокобр», от которых только что избавился, причем я был как спелая слива — хоть бери и срывай. Итак — все снова, пока кто-то не догадается полакомиться тем, что ему преподнесли на блюдечке.
Однако, что-то со мной было не так. Внезапно я почувствовал себя обессиленным, и мне не стало хватать воздуха, хотя кислородная маска была одета. Еще раз вывести машину из пикирования, не слишком резко — я чувствовал, что не могу себе позволить снова потерять сознание. Взгляд по сторонам. Очень хорошо — я был один. Теперь — только домой.
Я снял маску и открыл боковое окно. Удушье могло случиться и несмотря на маску, на высоте 9000 метров это было не редкостью. Но и со свежим воздухом извне мне лучше не стало. Я все больше слабел, и мною все больше овладевал сон. Господи боже, да что же со мной было? Самолет прекрасно держался в воздухе, но меня хотело одолеть что-то незнакомое, жуткое. На запад, и как можно скорее назад на мой аэродром. Теперь я летел на очень низкой высоте, ландшафт быстро скользил подо мной, и вдруг от полей и лесов отделились маленькие точки, которые, извиваясь словно на цепи, устремились ко мне вверх. Еще и это — теперь меня обстреливали 20-миллиметровыми трассирующими снарядами. Почему здесь, когда до дома оставалось совсем немного? Русские это быть не могли -
Усталый взгляд на компас. Я летел совсем не на запад, а прямиком на восток, в логово льва.
Без особого испуга, даже почти безразлично и механически я начал делать разворот по широкой дуге. При каждом резком движении у меня снова темнело в глазах. Обстрел зенитками сразу прекратился, но теперь я полностью потерял ориентировку. На моем пути не было видно ничего примечательного, подо мной простиралось лишь бесконечное и безлюдное однообразие, состоящее из лесов и болот. Я чувствовал — долго я этого не выдержу, затем засну и где-то упаду на землю, и меня никто никогда не найдет. Но осознал я все это, совершенно не испытав страха. Мне было лишь грустно, бесконечно грустно из-за того, что моя жизнь закончится так. Мои родители и братья с сестрой, пара друзей и Квекс будут, быть может, -
Нет. Не так быстро. Я еще не хотел умирать. Мне нужно было хотя бы контролировано приземлить себя и самолет. Последний взгляд поверх капота двигателя в направлении полета. Там впереди появилось что-то зеленое посреди этой глуши — площадка с лужайкой, которой должно было хватить для посадки. Убрать газ, выпустить закрылки и шасси — весь этот процесс забрал у меня последние силы. Когда я ощутил соприкосновение с землей и почувствовал, как «мессершмитт» стал подпрыгивать над неровной поверхностью площадки с травяным покрытием, чтобы затем, наконец, мягко произвести послепосадочный пробег — в тот момент «свет» у меня окончательно погас.
...Еще в то время, когда я сражался с «аэрокобрами», войска, наносившие центральный удар в ходе советского наступления, дошли до границы аэродрома Пелонична и угрожали просто смять находившиеся там части. То, что осталось от I./JG52, вывозилось авиатранспортом и грузовиками. Поврежденные самолеты пришлось взорвать. То, что способно было лететь, взлетело навстречу неизвестному будущему. К 16.00 эвакуация аэродрома в значительной мере была уже завершена. Однако один единственный Ю-52 задержался, когда вокруг уже грохотала артиллерия. В нем сидели летчики моего отряда, все время откладывающие со взлетом, т. к. не хотели бежать без своего командира...Взлетел я в начале четвертого — они знали, что самое позднее в половине пятого у меня опустеют баки. Если я до тех пор не вернусь, то мне уже никто не сможет помочь — я или погиб, или попал в плен, или же меня занесут в списки потерь как пропавшего без вести.
Несмотря на израненный самолет, моему «качмареку» удалось вернуться в Пелоничну и сообщить отряду о наших попытках атаковать, моей 125-й победе, попаданиях в его «мессершмитт» и совместном полете до территории, занятой своими. Затем он потерял меня из виду.
От неопределенности по поводу моей судьбы моим парням становилось не по себе. Каждая минута в ожидании моего возвращения причиняла мучения, но, разрываясь между надеждой и бегством, они решили терпеливо ждать, пока мое время, насколько можно будут судить, не истечет.
Вдруг один из них увидел точку на горизонте. Самолет! Истребитель! По всему было видно, что ему нужна посадка! Характерная конфигурация закрылок, шасси на высоких ножках — Ме-109! Самолет приземлился на некотором удалении и стал рулить прямо к ожидающим в готовом ко взлету Ю-52, но затем, в ходе послепосадочного пробега описал широкую дугу и остановился с работающим двигателем на противоположной окраине аэродрома. «Белая 6», произнес кто-то. Слава богу! Это же «старик» ан своем драндулете. А чего же он дурачится?
Но старик не вылезал. Они помчались через летное поле, уже обстреливаемое противником, а затем кто-то из них одним махом запрыгнул на левую плоскость, через открытое боковое окно нащупал пальцами фиксатор крышки фонаря, толчком поднял ее вверх, в два приема заставил двигатель замереть и отстегнул потерявшего сознание «старика», чтобы они могли как можно скорее вытащить его оттуда.
«Старик» - это был я, 21-летний парень, снова улизнувший от скелета с косой, т. к. необъяснимое провидение привело меня на свой аэродром, хотя я и потерял много крови и был почти в бессознательном состоянии.
Больше я не понял ничего из того, что происходило. Один из парней указал остальным на дырку в остекленении кабины, размером с монету в одну марку. Все обменялись предположением об этой дырке и луже крови, из которой они меня достали. Затем, кое-как перевязав, они погрузили меня в свой транспортник и взлетели над первыми советскими танками, появившимися на окраине аэродрома.

Окончание следует.

 

Большая просьба. если это восстановление потерянного материала, то делать соответствующие пометки.

 

Нет, это новый материал. Только недавно перевел.

 

Окончание истории о том, как нашему герою сказочно повезло.

Когда я снова пришел в себя, рядом со мной сидел Джерри, слизывающий кровь. Это была моя кровь. Вокруг меня все гудело и вибрировало, а тот факт, что меня окружала гофрированная листовая сталь, дал мне понять — ты находишься на борту Ю-52. Мои пилоты, привязавшие меня до этого к носилкам, окружили меня и наполняли пробелы, возникшие в моем сознании, своими сообщениями. Лишь теперь я понял, что мне сильно досталось, но мне сопутствовала невероятное везение, когда я ни на минуту позже, чем надо, приземлился именно в Пелоничне. Однако туда, где теперь обо мне будут заботиться, я не мог взять с собой Джерри — в ближайшие недели он вряд ли увидит меня. Я оставил его в надежных руках моего механика.
Они приземлились во Львове и передали меня в местный территориальный лазарет, в котором царили ужасные условия. Поступал нескончаемый поток раненых, каждого полностью раздевали и клали на первое попавшееся свободное место. Буквально каждый метр в старом почтенном здании был занят кем-то из получивших ранение. Скорее друг на друге, нежели друг около друга, ждало мы в коридорах, лестничных площадках и залах. Одного за другим нас забирали, осматривали и оперировали, врачи и санитары выполняли невообразимый объем работы. Нельзя было сказать, когда это кончится, хотя они работали не разгибая спины и до потери сознания. Война беспрестанно выбрасывала очередные жертвы, которым они губила конечности, наносила ожоги и огнестрельные раны, лишала зрение. Думаю, вряд ли было такое человеческое страдание, которого здесь нельзя было увидеть. Но медики и их персонал сражались с такой же отвагой, как и солдаты на передовой.
Кто когда-либо писал историю этих героев, противник у которых был сильнее любой армии, и которые, тем не менее, никогда не сдавались? А сколько из них вошло в анналы как кавалеры Рыцарского Креста - ?
Дела у меня были плохи. Чувствовал я себя отвратительно, и мне пришлось долго ждать, пока пришла моя очередь. Наконец, я узнал, что со мной произошло: я получил ранение в живот, и это объясняло тот шлепок, который я почувствовал у моего бедра, когда я — сам преследуемый противником — после того, как сбил свою последнюю «аэрокобру», стал удирать. Одна единственная полудюймовая пуля пробила сверху крышку фонаря моей кабины и разорвалась у моего бедра. [Р-39 «Аэрокобра» была вооружена одной 37-миллиметровой пушкой, двумя 12,7-миллиметровыми и четырьмя 7,62-миллиметровыми пулеметами. Что касается 12,7-миллиметровых пулеметов, то речь шла о бронебойных разрывных пулях, т.е. - разрывные пули с бронебойной сердцевиной] Сама бронебойная сердцевина впилась мне в брюшную полость, разорвала там кишку, пробила таз и застряла, наконец, в моей бедренной кости. На этом плохое заканчивалось. Хорошей новостью было то, что после такого попадания вообще еще был жив. Я сильно удивлялся загадке человеческого тела и его душе. Такой выстрел как этот мог бы сразить быка, но из-за того, что система кровообращения во время воздушного боя наполнилась адреналином, чувство боли полностью притупилось.
Из моего кишечника вырезали несколько осколков. Затем врачи снова заштопали его в семи местах и оставили у меня на животе крупный шов...

 

А вот отрывок из главы почти в конце книги Вольфрума, где автор делится мыслями по поводу своего победителя. Как мы читали раньше, Н.Егоров считает, что ранили немецкого аса пилоты 9-го ИАП. Сам же Вольфрум до конца жизни придерживался другого мнения благодаря письмам, полученным им после развала СССР:

"Лишь в 90-е годы я узнал, кто заявил меня сбитым в 1944г. Это были сразу два летчика 304-го ИАП — одного из них звали Закариев (Zakariew) и служил он офицером в штабе дивизии. Мой предполагаемый победитель управлял одной из тех «аэрокобр», с которыми я вступил в бой, после того как не смог прорваться к бомбардировщикам. Он заявил о том, что между 15.40 и 16.00 по московскому времени сбил южнее Спорова два Ме-109. Возможно, оба раза он имел ввиду меня, т. к. во-первых, я остался в полном одиночестве — один против приблизительно двух сотен, во-вторых, штопорящую машину вполне можно было принять за сбитую. По крайней мере дважды я таким образом ушел от своих преследователей, однако, они меня все же тяжело ранили. Закриев пережил войну, на его счету было десять побед, одной из которых был, видимо, я."

К сожаление, никакого Закариева или летчика аса с подобной фамилией в справочнике М.Быкова я не нашел. Остается только догадываться, кого имели в виду авторы письма Вольфруму.