..В Стансдорфе, южном пригороде Берлина, Георгий Васильевич принял последний бой в той войне. Он прибыл сюда на старой дребезжащей танкетке. С ним три верных ему офицера. Лейтенант Сашка Ушаков, обер-лейтенант Аполлоний Барсуков и майор Смирнов. К танкетке была прицеплена единственная ПАК-40. Еще сорок фолькс-штурмовцев, то бишь народных ополченцев, топали за пушкой. Сюда, от Шенкенхорста отошел танковый батальон с десятком «пантер», тремя противотанковыми самоходками и совершенно обезумевшим командиром по фамилии Бохе. Майор Бохе твердил, что теперь они все погибнут. Полковнику Анисимову было все равно. Слово своей Любушке он дал и держал его. Пока она была жива. Больше он не считал себя обязанным его держать. -Заткнитесь, Бохе, - сказал он. -Что? -Я сказал тебе, заткнись и делай, что я приказываю. Он рассредоточил людей. Приказал копать окопы и траншеи. Немцы работали нехотя. Двигаться быстрее их не могли заставить ни свистки унтеров, ни окрики офицеров, ни даже угроза смерти. Они были обречены. На войне это закон: ты теряешь волю к победе, значит, ты убит. Через два часа после того, как они заняли позиции, от их подразделения и танкового батальона ничего не осталось. Советские ударили из своих тяжелых гаубиц, потом завыли «катюши». Встала дыбом земля. Восемь из десяти «пантер» разнесло на куски. Танковые траки, оторванные башни, трупы экипажей и солдат валялись повсюду, куда их могло забросить взрывной волной. Все вокруг горело. Деревья, дома, сараи. Горел асфальт шоссе и даже кирпич разрушенной до основания школы. Анисимов собрал, кто остался цел. Бохе среди них не было. Он насчитал десяток фолькс-штурмовцев и меньше двадцати солдат с тремя унтер-офицерами. Из его людей ранен майор Смирнов. Ранение плохое, в грудь. Глубокое проникновение. Батальонный фельдшер перевязал его. Полковник поручил Ушакову вывезти майора в госпиталь. Их танкетка оказалась в целости. Она была приткнута в угол пакгауза, за толстыми стенами красного кирпича. На нее погрузили еще пять человек раненых и прокричали последние добрые напутствия. Наблюдатель с мансарды двухэтажного дома сообщил, что советские концентрируются. Похоже, собираются атаковать. Все были предельно измотаны. На обещанное подкрепление никто не надеялся. Унтера раздали по последней сотне патронов и по нескольким гранатам. Солдаты надевали каски, заряжали свои короткие винтовки, курили и тихо ругались. Из окон одного из домов доносилась музыка – играл граммофон. Полковник Анисимов дал приказание отойти за очистные сооружения. Какая-то немка махала им белым платком с чердачного окна. Может, показалось, что советские уже в городке. Может, просто сумасшедшая. Пушка ПАК-40 на руках была перетянута дальше по улице. Полковник потребовал, чтобы она была замаскирована. Потом снял свою офицерскую шинель с отворотами и погонами оберста. Свернул ее в узел. Вместо нее надел мешковатую шинель военного рабочего. На голову – черную полевую фуражку с козырьком. Внимательно посмотрел своим бойцам в лица. Тщедушный Курт Вайс, коренастый грубоватый Вилли Штоф, фельдфебель Фриц Хайнце, Аполлоний Барсуков, унтер-лейтенант Ганс Веллер, еще несколько солдат ждали объяснений. Он сказал: «Не доставлю им удовольствия, что они убили оберста. Убьют просто солдата из рабочего батальона...» Их тревога сменилась на скупые улыбки. Так часто бывает – с признанием неотвратимого приходит облегчение. Четыре фаустника, все молодые ребята, крадучись, мутными тенями исчезли и выдвинулись вперед. А вот и атака! Два советских танка катят на простор. На полной скорости! Выстрелы, разрывы снарядов. Оба танка запылали. Одну машину поджег фаустник, другую подбили из ПАК-40. Бойцы расчета, два ополченца и три солдата, закрывали уши при каждом выстреле. Пушка подпрыгивала. Два других Т-34 стали отползать. Они, по-видимому, не заметили, откуда по ним был открыт огонь. Отползая, они вслепую сделали несколько выстрелов. Разрывы вырвали столбы дерьма из очистных сооружений. Один подбитый танк накренился и начал погружаться. -Там твое место, мразь! – услышал за плечом полковник Анисимов. Это был Барсуков. Он сплюнул, подхватил свой «МГ-сорок два» с запасными лентами и побежал к пушечникам. Что-то сказал им, показывая на тонущий в дерьме советский танк. Солдаты и ополченцы захохотали. Как и сам Берлин, предместья были похожи на огромные мусорные кучи. От многоэтажных домов одни стены. Разрушены кирхи, школы, здания публичного значения, индустриальные постройки. Улицы, почти стертые бомбовыми и артиллерийскими ударами, - улицы-руины, - перегорожены баррикадами из мешков с песком, наваленных на битый кирпич, из остовов сгоревших автомашин и автобусов, перевернутых колясок, искореженных велосипедов, железных бочек, ящиков, мебели, какого-то хлама. Столетние дубы, разлатые клены и буки расщеплены и повалены артснарядами. Жилых домов не оставалось. Они большей частью были сожжены. Сады вокруг них изрыты воронками от снарядов и авиационных бомб. Ветви так иссечены осколками, что трудно было поверить, что они когда-либо выпустят зеленые листочки. На этот раз советские снова начали с арт-подготовки. Это было воплощенное безумие. Мины и снаряды рвались не сотнями – тысячами. Визжащие осколки разносили смерть. Огонь, дым и пыль шли валом, воздуха не хватало, чтобы дышать. Стараясь зарыться в кирпичную щебенку, укрыться в щелях, за цокольными остатками домов, обороняющиеся кашляли, отчаянно ругались, плакали. И погибали. Их единственная пушка скоро была подбита и брошена. Прислуга оказалась перебита. Потом против них выкатило самоходное орудие. За стальным чудовищем рассыпались цепью советские стрелки. Они были встречены дружным огнем. Мальчишка-фаустник попал в самоходку, едва она сделала два выстрела. Машина загорелась. Из нее стали выпрыгивать танкисты. Полковник Анисимов послал солдата привести мальчишку. «Тебе Железный Крест!» - объявил он. Пареньку было едва шестнадцать. В коротких штанах хитлерюгенда. С замазанными землей коленками. В школьных разбитых ботинках. С заостренным лицом недоедающего человека. «Теперь будешь рядом со мной. У тебя есть еще один патрон? Ты мне нужен тут! Понятно?» Короткая передышка закончилась. Советские, по-видимому, обновили свои запасы мин и снарядов. Забились в истерике пулеметы, ахнули пушки, захлопали и стали рваться мины. Нескольких ополченцев завалило стеной кирхи. Одного солдата, всего в двадцати шагах, разорвало взрывом. Нога отлетела в сторону, внутренности из живота вывалились. Солдат кричал и умирал. Он был из батальона Бохе. Полковник Анисимов не знал его имени. Бойцы перебегали от укрытия к укрытию, постепенно отступая. Разорванный солдат скоро оказался между наступающими и обороняющимися. Потом он умолк. Уличный бой не стихал. То там, то здесь он разгорался с новой силой. С неполным десятком последних бойцов полковник перебирается в большой частный кирпичный дом. Отсюда хороший обзор и обстрел главной улицы. Справа они прикрыты старым баварским жилым особняком. Его башенка была под зеленоватой черепицей. Вдоль стен тянулись резные балкончики. Быстро осмотрелись. Подвал дома, в котором они заняли оборону, оказался сложен из грубо тесаного гранита. Первый и второй этажи – жженный кирпич. В гостиной – лепнина по стенам и потолку. Повсюду старинная мебель. Два камина, покрытые эмалевой плиткой. Пули, попадая в эти плитки, вспарывали их, как небольшие пылевые подушечки. «Здесь мы их остановим!» – сказал Анисимов. Немолодой дядька из фольксштурма с одним пулеметом «МГ-сорок-два», и Барсуков – с другим, заняли огневые позиции так, что простреливали почти все вокруг. В ящиках были короткие ленты по пятьдесят патронов. Они быстро кончались. Пулеметы были скорострельные, их надо было часто перезаряжать. «Што, Аполлоний, врагу не сдается наш гордый «Варяг»? «Не сдается, господин полковник». __________________ Фермопилы, ХХ век http://schutzbrett.org/613-posledniy-boy-russkogo-polkovnika-v-toy-voyne.html Отрывок из романа Н.Н.Смоленцева-Соболя «Русский штык». Этот роман был напечатан в интернетском издании «Верность» в прошлом году. Многие как зарубежом, так и в Эрефии считают это произведение лучшим произведением года о Русском Зарубежье.
