Неизвестная война Здравствуйте, уважаемые посетители! Я - рекордсмен российского интернета по возрасту: мне 84 года. Если вас это не испугает, и если вы серьезно интересуетесь историей Отечественной войны, то приглашаю познакомиться с написанными мною воспоминаниями. В них говорится о неизвестных или мало известных страницах истории войны через призму личных переживаний. Нас, участников и свидетелей военного лихолетья, остается с каждым годом все меньше, то, что не написано и не рассказано, уйдет с нами в небытие. Надеюсь, что страницы, помещенные здесь, сохранят кусочек прошлого для сегодняшнего и будущего поколений. http://ldb1.narod.ru/rus.index.html
Слил в Word е, 52 стр. ( после проверки на вирус ) : http://ifolder.ru/11558516 Хочется узнать отзывы. Выборочно из текста : Наконец, двери вагона раздвинулись, подошел грузовик, прямо на пол кузова грузовика выгрузили нас вповалку и повезли. Ехали через какой-то город, судя по надписям и вывескам - польский, подъехали к воротам, за которыми - лагерь. Ряды длинных, наполовину врытых в землю бараков, каждый из которых огражден колючей проволокой. Грузовик остановился у здания, над входом в который трепыхался немецкий флаг со свастикой. Перед зданием - небольшая площадь, по которой с деловым видом снуют немецкие солдаты, в стороне - кучка молодых женщин в советской форме, поют хором «Вставай, страна огромная...», видно чего-то ожидают. Охраняющие их вооруженные винтовками постовые не обращают на пение никакого внимания. Думаю, что эта группа женщин из захваченного немцами полевого госпиталя. После недолгого ожидания грузовик подъехал к входу одного из бараков, где ожидавшие его прихода одетые в немецкую форму, но со странными красными петлицами люди, говорящие по-русски, очевидно служители лагеря - полицаи, стали нас по одному затаскивать в барак. Лагерь считается лазаретом, в него свозят раненых. Город, в котором он находится - Холм, поляки называют его Хелм. Кормежка отвратительная, тот же, что и везде - немецкий паек: 240-250 грамм хлеба и жидкая баланда раз в сутки. В конце барака за перегородкой с дверью, на которой написано «Arzt», перевязочная. Но перевязочных материалов нет, делают перевязку только в обмен на пайку хлеба. Поэтому в бараке такая вонь - гниют запущенные раны. Иногда в бараке появлялись «купцы», предлагавшие за кусок чего-либо съестного купить или обменять что-нибудь из одежды. Измученный голодом, усиленным необходимостью покупать перевязку за пайку хлеба, я соблазнился видом куска вареного мяса и отдал свою гимнастерку, еще сохранявшую приличный вид, в обмен на драную грязную рубашку. Сосед пристал: «дай откусить!». Не смог ему отказать, и он отхватил приличный кусок. Кажется, что до сих пор помню, какой вкус был у этого мяса. На этот раз нас погрузили в сани, запряженные лошадьми, которыми правил штатский («цивильный») молодой поляк, очевидно мобилизованный для выполнения этой работы. Мы, не спеша в сопровождении пеших конвоиров ехали по улицам городка, на глазах у стоявших вдоль обочин людей. Часто кто-нибудь из них подбегал к саням и совал нам в руки то кусок хлеба, то яблоко, то вареную картофелину. Немцы, охранявшие нас, незлобиво покрикивали на них, но больше для вида. Прыгая на одной ноге, я проковылял в большой зал, где из душевых воронок лились струи горячей воды, и с наслаждением вымылся, стараясь не намочить повязку. Когда припрыгал в раздевалку, один из итальянцев подал мне две доски с прибитыми на концах поперечинками, так я обрел костыли. После этой процедуры «прописки» нас развели по баракам. В процессе ожидания в раздевалке я узнал, что этот лагерь называется Hohenstein (теперь он находится на территории Польши, а город Hohenstein носит имя Ольштинек) и в германских реестрах числится как шталаг (Stalag) I-A. В нем содержатся военнопленные-инвалиды, непригодные для использования на работах. Баки раздавались по бригадам и выбранный бригадой доверенный разливальщик делил содержимое бака по котелкам. Умение разлить баланду по котелкам так, чтобы было равное соотношение гущи и жижи, высоко ценилось, обладавший этим умением пользовался всеобщим уважением. И, все равно, наполненные котелки разыгрывались. Все они составлялись в кучу, один из членов бригады по очереди поворачивался к ним спиной, другой кричал, указывая на один из котелков: «Кому?», указывающий отвечал: «Петру», «Ивану», «Себе» и т.д. В нашей бригаде бригадиром-разливальщиком был пожилой портной Иван Спиридонович, носивший профессорскую бородку и очки, все время проводивший за шитьем. Меня удивляла предприимчивость, проявившаяся в этом замкнутом мире общения. Появились мастера-умельцы. К ним относился и наш бригадир портной Иван Спиридонович. Его заказчиками были немцы из охраны лагеря, которые, в свою очередь, торговали с населением городка, оставляя себе комиссионные. Особым успехом пользовался профессиональный художник (он был не из нашего барака). Делая портреты по фотокарточкам, он очень хорошо зарабатывал на этом, получая за свою работу продуктами и хлебом. На продукты он выменял себе хорошую одежду, обувь, щеголял часами на обеих руках и карманными. Были в нашем бараке два плетельщика художественно оформленных корзин из цветных толстых шнуров. Ефрейтор, представлявший администрацию лагеря в нашем бараке, вместе с ними занимался плетением, он же реализовывал готовую продукцию и приобретал сырье - шерстяные шнуры. От тех, кто попал в плен с начала войны, а таких оставалось очень немного, я узнал, что лагерь, подобный этому, санаторий, по сравнению с тем, что было в начале войны, когда немцы для миллионов, сразу оказавшихся в плену, огораживали проволокой открытые пространства и загоняли туда толпы безоружных, голодных и отчаявшихся людей, оставляя их умирать там от голода, холода и болезней. Так я узнал об особенно прославившихся лагерях: Уманской яме и Саласпилсе. В то же время, в лагерях, расположенных на Украине, бывали случаи, когда немцы отпускали или отдавали за выкуп пленных приходящим к лагерю женщинам, если те заявляли, что это - их мужья. Некоторые, освободившиеся таким образом, дожили в семьях до прихода наших войск и были вторично мобилизованы
Вообще-то "Helm" по-польски означает "Шлем" или "Каска". Так что дедок что-то переврал. Наверное не так понял. P.S. Забавно иногда читать или слышать как даже именитые историки не зная языка перевирают значения слов.
Дедок ничего не наврал - это вы не знаете географии. По-польски, город пишется Chelm, произносится как хелм. По-украински, Холм.
Прочитала. Как правило при прочтении такого присутствуют две основные мысли: -Подобного не должно повториться и -"За державу обидно" (с) . Отношение к своему населению, к людям, попавшим в беду (в плен). Каким разным оно было у воюющих сторон.
Написано очень искренне (по крайней мере, верится), причем без приукрашения и пафоса, который раньше часто встречался в мемуарах (любят похвалить себя любимого). Присутствует здравая критика и осмысление событий и вообще того, что было с нашей страной во время войны и после. Особенно меня заинтересовал рассказ о лагере в Торне, где пришлось погибнуть моему деду... Да и сравнение положения союзников и советских пленных просто ужасает. Так что спасибо автору, задел за живое!
