Есть ли какие-нибудь данные о немецких антифашистах в Красной Армии. Количество, боевые операции и мн. др.
Знаю про одного немца, который в декабре 41 г. перешел на сторону русских его звали Фриц Шменкель, он обучал партизан обращаться с MG34, после войны он был удостоен звания Героя Советского Союза(правда посмертно)
Насколько я знаю, единственным достойным упоминания немецком антифашистским объединением на территории СССР был комитет "Свободная Германия". В боевых действиях члены комитета участия не принимали, занимались пропагандой. Из известных сотрудников комитета: Паулюс, Зейдлиц, правнук Бисмарка Генрих фон Айнзидель и т.д.
Вот некоторые цифры. Всего завербовано для подрывных и разведывательных мероприятий из числа военнопленных сотрудниками НКВД: 5341 немец, 1266 румын, 943 итальянца, 855 венгров, 106 финнов, 92 австрийца, 75 испанцев, 24 словака. Немного конечно, если сравнивать многомиллионную власовскую РОА, но парочку полноценных дивизий укомплектовать возможно
Вообще-то НКВД и РККА - разные ''конторы''. И задачи у них разные. Да и из диверсантов и разведчиков ''дивизии'' не комплектуют... РОА никогда не исчислялась ''миллионами''. Уточните ее численность, пожалуйста.
Не забывайте - пленные немцы и перебежчики широко применялись в качестве переводчиков и пропагандистов. Упоминаются, в частности, в мемуарах Фёдора Ильченко (старлей-киевлянин из 64-й армии, лично проводил переговоры с Паулюсом о капитуляции 6 армии): "Чувствую, что меня кто-то потянул за рукав. Это - тот немец, несколько дней назад плененый нашими разведчиками бригады, который хорошо говорил по-русски. Я его тогда покормил, приказал сбросить завшивевшую мышиную форму, помыться и, переодев в красноармейскую форму, приказал ему быть моим личным переводчиком." А эти добровольно пошли в проводники разведчикам: (из воспоминаний Ильи Поликахина, 953 сп 257 дивизии): "Разведчикам на Сивашском плацдарме, например, очень помог Отто. Это с его помощью мы проникли тогда в тыл врага, выполнив очень важное задание. В Прибалтике помог пленный Гейнц, который ночью вывел группу наших разведчиков к штабу немецкого полка, и мы тогда взяли крупную "птицу"". И т.д.
Первая листовка, подготовленная нами тут же, адресовалась рядовым нацистам: им гарантировалось освобождение от наказания в случае, если они порвут с Гитлером и его партией, прекратят борьбу против Красной Армии и всем своим поведением докажут лояльное отношение к ней. Такого же содержания листовка была обращена и к рядовым эсэсовцам. Для вящей убедительности этих новых тезисов мы предоставили возможность выступить перед микрофоном бывшим эсэсовцам и нацистам. «Я был членом немецкой национал-социалистской партии, — обращался к войскам берлинского гарнизона пленный солдат. — Но ни мне, ни моей семье русские не причинили никакого вреда. Призываю всех рядовых членов партии бросать оружие. Не бойтесь русских! Они относятся к нам хорошо и внимательно». В листовке, адресованной членам гитлерюгенд, указывалось, что у немецкой молодежи в отличие от ее лидеров есть будущее, у обанкротившихся же и обреченных лидеров, кроме смерти, ничего нет. Для солдат берлинского гарнизона был выдвинут лозунг: «Расходитесь по домам!» Он определялся ситуацией: солдаты и даже офицеры, поняв бессмысленность сопротивления, дезертируют внутри города — пленные утверждали, что самовольно «демобилизовавшихся» не менее 40 тысяч. И наш новый лозунг был для них более доступен, чем, скажем, переход в плен. В листовках и агитпередачах широко разъяснялось, зачем Красная Армия пришла в Германию, как Советское правительство относится к ее будущему, к жизни немецкого народа без фашистов. Издавались также листовки, содержащие официальные документы — выдержки из решений Крымской конференции союзников, выступлений И. В. Сталина, посвященных Германии... [300] Вместе с товарищем Яном Фогелером мы выехали в 3-ю ударную армию. Начальник политотдела армии полковник Ф. Я. Лисицын, которого мы встретили на КП, был в превосходном настроении. 3-я ударная, как и другие армии, сметая сопротивление частей разбитых немецких дивизий, еще 21 апреля ворвалась в Берлин. Федор Яковлевич вызвал к себе начальника отделения спецпропаганды политотдела майора П. М. Матвеева. Был он в спецпропаганде человеком весьма опытным, инициативным. Его сообщение произвело на нас самое благоприятное впечатление. По показаниям пленных — а их тут было немало, — немецкое командование бросило в бой все свои резервы. Однако воля к сопротивлению у основной массы солдат была уже силой нашего оружия сломлена — они продолжали стрелять лишь по принуждению нацистов. Не по дням, а по часам росло число дезертиров. Эти данные политотдел умело и оперативно использовал в устной агитации — через окопные и мощную громкоговорящие установки. Перед микрофоном выступали и армейские агитаторы, и антифашисты из пленных, и — что особенно важно — местные жители, немецкие мужчины и женщины. Они рассказывали своим мужьям и сыновьям, укрепившимся в опорных пунктах, о «хорошем обращении русских солдат и офицеров с населением» и призывали превратить сопротивление. «И так ведь ясно, что русские все равно возьмут Берлин, зачем же ненужные жертвы?» — просто, логично и убедительно аргументировали они. Печатная пропаганда политотдела также велась продуманно, инициативно. Преобладали четко и лаконично аргументированные листовки. Так, семеро немецких офицеров из 309-й пехотной дивизии, перешедшие в плен вместе с подчиненными (они спасли жизнь почти 400 солдатам), обратились к командирам частей дивизии с призывом последовать их примеру: «Мы выполнили свой долг! Не медлите с капитуляцией. Ваши солдаты и родина будут вам благодарны!» Устная и печатная агитация сочеталась с разложением опорных пунктов изнутри. Политработники совместно с антифашистами склонили к капитуляции до 10 тысяч солдат и офицеров вермахта. Они привлекли к этой работе пленного генерала Рауха и даже полицай-президента Берлина генерал-лейтенанта Гюра, хотя перед этим и его самого склонить к плену стоило немалого труда. [301] Пока мы находились в расположении 3-й ударной, возвратились 146 распропагандированных пленных и 64 местных жителя. Они привели из очередного котла почти 4 тысячи немецких солдат и унтер-офицеров. — Это еще не все, — заметил Матвеев. И он рассказал о том, как посланный к фольксштурмовцам в районе Панкова рабочий табачной фабрики своими разумными доводами склонил к капитуляции весь батальон: 700 человек! Я слушал Матвеева и думал: каким же душевным богатством надо было обладать политработнику, чтобы вот так настойчиво и неутомимо бороться за сохранение жизней немецких солдат! Ведь едва ли не каждый вооруженный немец принес неисчислимые страдания всем нам, советским людям. Но истинное значение цифр, которые сообщил Матвеев, я смог по достоинству оценить несколько позже — когда представилась возможность узнать, что в дни Берлинского сражения на 1-м Белорусском фронте было направлено в котлы более 4 тысяч немцев, которые помогли оторвать от Гитлера, от командования вермахта еще в ходе боев, до полной капитуляции, почти 15 тысяч солдат и офицеров! За этими цифрами — труд товарищей по оружию, спецпропагандистов, несущих через все препоны слово великой правды, их беззаветный советский патриотизм, их верность идеям пролетарского интернационализма. Мы рекомендовали политотделу 3-й ударной, а также политотделу 5-й ударной армии, в которой нам удалось затем побывать, полнее использовать эффективность предварительных ультиматумов. Такие ультиматумы, подкрепленные силой оружия, позволяли выполнять боевую задачу без лишних жертв. Кстати замечу, что 12 парламентеров той же 5-й ударной, посланные 2 и 3 мая в окруженные части противника, убедили более 8 тысяч его солдат и офицеров сложить оружие. Звуковещательные установки курсировали по освобожденным улицам Берлина. Они провели сотни передач для немецких солдат и офицеров, находившихся на соседних улицах, где продолжались бои. К передачам привлекались добровольцы — жители Берлина, мужчины и женщины. На улицах, прилегавших к опорным пунктам сопротивления, непрерывно действовали рупористы из рот автоматчиков. И едва ли не каждый из них имел на своем счету [302] немецкого солдата или офицера, прекратившего сопротивление. Очевидцы рассказывали нам, что на севере города, в районе Панкова, после передач рупористов и окопных громкоговорящих установок одновременно перешло в плен несколько сот фольксштурмовцев. Нередко с улиц, занятых немецкими солдатами, приходили к нашим бойцам местные жители и просили их провести для тех солдат передачи и указать пункты сбора пленных. Я уже не говорю о том, что агитпередачи помогали горожанам освобождаться от страха, нагнетаемого нацистской пропагандой. В том же Панкове в дни, когда бои вплотную приблизились к нему, в ряде кварталов отмечались самоубийства перепуганных нацистских чиновников и членов их семей. Но как только первые улицы района оказались в наших руках, рассказы о гуманном поведении красноармейцев, о спасении ими детей, о помощи старикам стали достоянием всего Панкова, а затем и Берлина. Жители выходили из подвалов, вывешивали на подоконниках или водосточных трубах куски белой, а то и красной материи. В массе своей мирные жители были весьма настороженными, словно бы ожидали для себя чего-то неизбежно плохого и неотвратимого: безропотно, с покорной готовностью старались они выполнить то, что от них требовали. Лица их часто выражали безразличие, какую-то внутреннюю опустошенность. Конечно, их можно было понять — более десяти лет они находились под воздействием нацистской пропаганды. Их сознание было отравлено ложью, клеветой, дезинформацией. И когда берлинцы лицом к лицу встретились с советским человеком — бойцом, командиром и политработником, они не верили своим глазам и ушам — ведь то, что они теперь видели и слышали, шло вразрез со всем тем, что им внушали нацисты. Немцы убеждались: большевики относятся к ним по-человечески! Даже предупредительно, более того — приветливо! Голодных кормят из своей походной кухни, придут в дом — делятся солдатским пайком, привечают детей, часто шутят, душевно разговаривают, не скрывают, какой хотели бы видеть Германию — свободной от фашизма, миролюбивой, дружественной. Пройдет немного времени, и советская администрация поможет создать местные органы самоуправления, открыть кинотеатры, пока, правда, в полуразрушенных зданиях, отремонтировать жилища... И немцы потянутся к новой жизни: будут [303] посещать собрания, на которые их пригласят советские офицеры, участвовать в митингах... Политорганы уделяли большое внимание работе военных комендатур, помогали комплектовать их политически зрелыми людьми, способными вдумчиво и оперативно, соблюдая должный такт в отношении населения, решать вопросы, связанные с поддержанием общественного порядка. В листовке «К берлинцам!», оперативно изданной политуправлением фронта, мы рассказали о том, как советские оккупационные власти совместно с немецкими органами самоуправления налаживают новую, мирную жизнь: открывают хлебопекарни, школы, организуют расчистку улиц, вылавливают нацистских преступников, не препятствуют верующим отправлять свои религиозные обряды и т. д. Еще две листовки, обращенные к солдатам северного сектора Берлина и к берлинским женщинам, были изданы политотделом 3-й ударной армии. 30 апреля, когда наши штурмовые отряды были уже в районе рейхстага, мне предстояло выехать на 1-й Украинский фронт. Признаться, покидать Берлин не хотелось, и я позвонил по ВЧ заместителю начальника Главного политического управления генералу И. В. Шикину, но он дал понять, что в Москве меня ждут новые дела и чтобы я, как только управлюсь на 1-м Украинском, возвращался из командировки. ...«Виллис» выскочил к переправе через Шпрее, которую форсировали наши подразделения, завязавшие бои в самом центре Берлина. Здесь же, на восточном берегу, по-прежнему шла борьба за каждый квартал, за каждый дом. Вслед за разрывами снарядов раздавались ликующие крики «ура». Справа доносился голос «звуковки», предлагавшей немецким солдатам в опорных пунктах прекратить стрельбу и выслать парламентера для переговоров. На улице пестрели листовки, только что сброшенные летчиками фронта. Одна из них, подхваченная воздушным потоком, преследовала наш «виллис». Я попросил водителя притормозить машину, и листовка плавно опустилась в протянутые ладони. То было обращение командования 1-го Белорусского фронта, написанное Маршалом Советского Союза Г. К. Жуковым. «Для обороны Берлина нужна не болтовня Геббельса, — говорилось в обращении, — а целые новые армии, нужна мощная техника. [304] Есть ли они у Гитлера и может ли он их собрать? Нет! Ни сил, ни средств для удержания Берлина у Гитлера нет!» Требуя безоговорочной капитуляции, маршал предупреждал, что в противном случае «мы обрушим на Берлин чудовищную силу огня и металла». «Сдавайтесь, пока не поздно», — снова слышался справа голос «звуковки». А наперерез нам, из-за угла, выходила колонна пленных немецких солдат — ее вела немка, жительница Берлина. .На следующем перекрестке встретилась еще одна колонна пленных, затем еще и еще... Известие о взятии Берлина застало меня уже на 1-м Украинском фронте, войска которого ворвались в германскую столицу с юга. Хочу отдать должное спецпропагандистам этого фронта: они также внесли достойный вклад в разгром врага. В целом же политорганы только двух фронтов — 1-го Белорусского и 1-го Украинского — в ходе Берлинской операции подготовили, издали и распространили сотни различных листовок, общий тираж которых составил свыше 40 миллионов экземпляров, провели 9071 агитпередачу к войскам противника с передовой линии фронта, распропагандировали и отправили в окруженный Берлин около 5 тысяч плененных, вырвавших из рядов вермахта десятки тысяч солдат и офицеров. Но война еще продолжалась. Нашим войскам предстояло покончить с окруженными гарнизонами врага, продвинуться ц Эльбе, совершить стремительный прыжок к восставшей Праге. И во всех тех заключительных боях с честью выполнят свой долг и спецпропагандисты. Я же позволю себе рассказать лишь об одном событии, к которому имел непосредственное отношение. Речь пойдет о Бреслау (Вроцлав), где уже более месяца находилась крупная (50 тысяч) группировка противника, окруженная 6-й армией 1-го Украинского фронта. — Вот где требуется помощь спецпропагандистов, — сказал мне начальник политуправления фронта генерал С. С. Шатилов. Вместе с начальником отдела спецпропаганды мы выехали под Бреслау. Зашли на КП 74-го стрелкового корпуса. Командир корпуса генерал-майор А. В. Ворожильцев отмечал на карте освобожденные кварталы и улицы. В это время к нему привели взятого в плен эсэсовца. Говорил он охотно, казалось, ничего не скрывал. Пленный [305] показал, что в гарнизоне, хотя он и пополняется отрядами фольксштурмовцев, осталось не более 40 тысяч солдат и офицеров. Среди населения бурно растет недовольство, особенно репрессиями. По приказу гауляйтера Ханке «за капитулянтские настроения» казнены сотни жителей — повешен даже бургомистр Шпильхаген. Горожане расхватывают листовки, которые сбрасывают советские летчики. Но «фюреры» и «ляйтеры» заставляют солдат удерживать Бреслау — «столицу Силезии», именуя ее не иначе как «жемчужиной Германии», «великой кузницей фатерланда», якобы все еще снабжающей вермахт оружием и углем. Короче говоря, их расчет строится на дезинформации, поскольку Силезский бассейн давно был в наших руках. Показания пленного во многом подтверждали информацию, полученную из других источников. И командир корпуса, и начальник политотдела полковник Ф. X. Бочаров согласны, что нужно провести серию агитпередач о действительном положении Силезии, занятой Красной Армией, о полной изоляции Бреслау и его гарнизона, о событиях в Берлине. Мы тут же написали тексты для таких агитвыступлений и передали их по телефону в политотделы дивизий, политотдел же армии издал соответствующую листовку. Этим, разумеется, нельзя было ограничиваться. Весомое слово могли сказать и антифашисты. А они испытывали желание внести свой вклад в освобождение Силезии от нацистов. В этом я убедился в беседе с курсантами фронтовой антифашистской школы, которую посетил перед тем, как попасть на КП корпуса. Военный совет 6-й армии одобрил наше предложение о создании отряда антифашистов и проникновении его в окруженный немецкий гарнизон. Член Военного совета генерал В. Я. Клоков и начальник политотдела полковник X. С. Надоршин поручили подготовку агитоперации начальнику отделения спецпропаганды майору Я. А. Камениру. О том же, что крепость капитулировала, мне стало известно уже в Москве. В ночь на 6 мая вооруженные автоматами и гранатами 80 антифашистов под командованием обер-лейтенанта X. Фита проникли в северо-западные кварталы Бреслау и, разбившись на боевые группы, принялись агитировать офицеров из эсэсовских штабов. Некоторые из них вняли разумным доводам бывших вермахтовцев и отказались от дальнейшего сопротивления, к другим пришлось [306] применить оружие. После вооруженной схватки, к утру, в назначенный час, антифашисты вышли из боя, потеряв своего командира обер-лейтенанта Хорста Фита и унтер-офицера Йозефа Вагнера (они с воинскими почестями были похоронены в братской могиле вместе с нашими бойцами и командирами). Огонь нашей артиллерии, а также смелые действия антифашистов вызвали в окруженном гарнизоне смятение. 6 мая начальник гарнизона генерал Нигоф вместе со своим штабом прибыл в расположение 6-й армии и сдался в плен. Однако приказ своим войскам о капитуляции он не отдал. Это внесло новое осложнение, так как стало известно, что часть гарнизона намерена прорваться к пражской группировке вермахта. Допустить этого было нельзя, и наши войска возобновили штурм. Спецпропагандисты начали настойчиво разъяснять окруженным обстановку на фронте, призывая командиров частей не губить напрасно своих солдат, последовать примеру командующего гарнизоном и его штаба. Самоотверженно действовал старший инструктор политотдела 181-й стрелковой дивизии капитан Б. А. Шлихтер. Борис Александрович — сын старого большевика, соратника В. И. Ленина А. Г. Шлихтера, автора известной книги «Ильич, каким я его знал». За годы войны Б. А. Шлихтер зарекомендовал себя опытным политработником. В период осады Бреслау он днем и ночью не расставался с окопной «звуковкой», провел 800 агитпередач, распропагандировал 54 пленных и направил их в котел в качестве агитаторов. Они привели из котла 1900 солдат. Но 243-му стрелковому полку противостоял батальон эсэсовцев, категорически отказавшийся капитулировать без приказа начальника гарнизона. Тогда Борис Александрович, получив разрешение командира дивизии полковника П. И. Морозова, ночью с группой разведчиков сам направился к эсэсовцам, и ему удалось убедить командира батальона — свыше 300 солдат и офицеров сложили оружие. Когда все формальности добровольной сдачи в плен были соблюдены, командир капитулировавшего батальона сообщил Шлихтеру, что неподалеку стоит еще один батальон эсэсовцев. Взяв связного из пленных, политработник вместе с разведчиками глубокой ночью поспешил к «соседям». Там среди эсэсовцев-офицеров не было единства: одни — за капитуляцию, другие — против. Начались [307] переговоры, но результата они не дали. И тут командир батальона решил спросить совета по телефону у командира третьего батальона. Тот ответил не сразу, но все-таки посоветовал прекратить борьбу. Отдана команда построить батальон, сложено в стороне вооружение, однако офицеры медлят расстаться с личным оружием: полагают, что все-таки можно прорваться. И тогда Шлихтер, как он сам рассказывал мне впоследствии, решительно, как хозяин положения, сбросил шинель, с металлом в голосе потребовал карту, жестом сгрудил вокруг себя эсэсовских офицеров и доказал — а достоверной информацией он располагал, — что идти на прорыв — безумие. Так были пленены еще 300 эсэсовцев. Инициативу политработника Шлихтера, храброго и мужественного воина, высоко оценило командование. Он был удостоен ордена Отечественной войны I степени. «Откровенно говоря, — писал ему уже после войны полковник П. И. Морозов, — когда я дал вам разрешение на эту операцию, я очень переживал: мне очень было жаль терять такого храброго воина. Но во имя избежания многих сотен напрасных жертв вы жертвовали собой. Таков закон войны. И таков наш советский воин-коммунист». И я счастлив, что судьба свела меня с этим скромным человеком и мужественным пропагандистом, отдавшим свою жизнь служению идеалам пролетарского интернационализма. Недавно он скончался от тяжелой болезни, и супруга, Анна Ефимовна, познакомила меня с его личным архивом, где я и обнаружил письмо, из которого привел несколько строк... Итак, гарнизон Бреслау капитулировал.
Первая листовка, подготовленная нами тут же, адресовалась рядовым нацистам: им гарантировалось освобождение от наказания в случае, если они порвут с Гитлером и его партией, прекратят борьбу против Красной Армии и всем своим поведением докажут лояльное отношение к ней. Такого же содержания листовка была обращена и к рядовым эсэсовцам. Для вящей убедительности этих новых тезисов мы предоставили возможность выступить перед микрофоном бывшим эсэсовцам и нацистам. «Я был членом немецкой национал-социалистской партии, — обращался к войскам берлинского гарнизона пленный солдат. — Но ни мне, ни моей семье русские не причинили никакого вреда. Призываю всех рядовых членов партии бросать оружие. Не бойтесь русских! Они относятся к нам хорошо и внимательно». В листовке, адресованной членам гитлерюгенд, указывалось, что у немецкой молодежи в отличие от ее лидеров есть будущее, у обанкротившихся же и обреченных лидеров, кроме смерти, ничего нет. Для солдат берлинского гарнизона был выдвинут лозунг: «Расходитесь по домам!» Он определялся ситуацией: солдаты и даже офицеры, поняв бессмысленность сопротивления, дезертируют внутри города — пленные утверждали, что самовольно «демобилизовавшихся» не менее 40 тысяч. И наш новый лозунг был для них более доступен, чем, скажем, переход в плен. В листовках и агитпередачах широко разъяснялось, зачем Красная Армия пришла в Германию, как Советское правительство относится к ее будущему, к жизни немецкого народа без фашистов. Издавались также листовки, содержащие официальные документы — выдержки из решений Крымской конференции союзников, выступлений И. В. Сталина, посвященных Германии... [300] Вместе с товарищем Яном Фогелером мы выехали в 3-ю ударную армию. Начальник политотдела армии полковник Ф. Я. Лисицын, которого мы встретили на КП, был в превосходном настроении. 3-я ударная, как и другие армии, сметая сопротивление частей разбитых немецких дивизий, еще 21 апреля ворвалась в Берлин. Федор Яковлевич вызвал к себе начальника отделения спецпропаганды политотдела майора П. М. Матвеева. Был он в спецпропаганде человеком весьма опытным, инициативным. Его сообщение произвело на нас самое благоприятное впечатление. По показаниям пленных — а их тут было немало, — немецкое командование бросило в бой все свои резервы. Однако воля к сопротивлению у основной массы солдат была уже силой нашего оружия сломлена — они продолжали стрелять лишь по принуждению нацистов. Не по дням, а по часам росло число дезертиров. Эти данные политотдел умело и оперативно использовал в устной агитации — через окопные и мощную громкоговорящие установки. Перед микрофоном выступали и армейские агитаторы, и антифашисты из пленных, и — что особенно важно — местные жители, немецкие мужчины и женщины. Они рассказывали своим мужьям и сыновьям, укрепившимся в опорных пунктах, о «хорошем обращении русских солдат и офицеров с населением» и призывали превратить сопротивление. «И так ведь ясно, что русские все равно возьмут Берлин, зачем же ненужные жертвы?» — просто, логично и убедительно аргументировали они. Печатная пропаганда политотдела также велась продуманно, инициативно. Преобладали четко и лаконично аргументированные листовки. Так, семеро немецких офицеров из 309-й пехотной дивизии, перешедшие в плен вместе с подчиненными (они спасли жизнь почти 400 солдатам), обратились к командирам частей дивизии с призывом последовать их примеру: «Мы выполнили свой долг! Не медлите с капитуляцией. Ваши солдаты и родина будут вам благодарны!» Устная и печатная агитация сочеталась с разложением опорных пунктов изнутри. Политработники совместно с антифашистами склонили к капитуляции до 10 тысяч солдат и офицеров вермахта. Они привлекли к этой работе пленного генерала Рауха и даже полицай-президента Берлина генерал-лейтенанта Гюра, хотя перед этим и его самого склонить к плену стоило немалого труда. [301] Пока мы находились в расположении 3-й ударной, возвратились 146 распропагандированных пленных и 64 местных жителя. Они привели из очередного котла почти 4 тысячи немецких солдат и унтер-офицеров. — Это еще не все, — заметил Матвеев. И он рассказал о том, как посланный к фольксштурмовцам в районе Панкова рабочий табачной фабрики своими разумными доводами склонил к капитуляции весь батальон: 700 человек! Я слушал Матвеева и думал: каким же душевным богатством надо было обладать политработнику, чтобы вот так настойчиво и неутомимо бороться за сохранение жизней немецких солдат! Ведь едва ли не каждый вооруженный немец принес неисчислимые страдания всем нам, советским людям. Но истинное значение цифр, которые сообщил Матвеев, я смог по достоинству оценить несколько позже — когда представилась возможность узнать, что в дни Берлинского сражения на 1-м Белорусском фронте было направлено в котлы более 4 тысяч немцев, которые помогли оторвать от Гитлера, от командования вермахта еще в ходе боев, до полной капитуляции, почти 15 тысяч солдат и офицеров! За этими цифрами — труд товарищей по оружию, спецпропагандистов, несущих через все препоны слово великой правды, их беззаветный советский патриотизм, их верность идеям пролетарского интернационализма. Мы рекомендовали политотделу 3-й ударной, а также политотделу 5-й ударной армии, в которой нам удалось затем побывать, полнее использовать эффективность предварительных ультиматумов. Такие ультиматумы, подкрепленные силой оружия, позволяли выполнять боевую задачу без лишних жертв. Кстати замечу, что 12 парламентеров той же 5-й ударной, посланные 2 и 3 мая в окруженные части противника, убедили более 8 тысяч его солдат и офицеров сложить оружие. Звуковещательные установки курсировали по освобожденным улицам Берлина. Они провели сотни передач для немецких солдат и офицеров, находившихся на соседних улицах, где продолжались бои. К передачам привлекались добровольцы — жители Берлина, мужчины и женщины. На улицах, прилегавших к опорным пунктам сопротивления, непрерывно действовали рупористы из рот автоматчиков. И едва ли не каждый из них имел на своем счету [302] немецкого солдата или офицера, прекратившего сопротивление. Очевидцы рассказывали нам, что на севере города, в районе Панкова, после передач рупористов и окопных громкоговорящих установок одновременно перешло в плен несколько сот фольксштурмовцев. Нередко с улиц, занятых немецкими солдатами, приходили к нашим бойцам местные жители и просили их провести для тех солдат передачи и указать пункты сбора пленных. Я уже не говорю о том, что агитпередачи помогали горожанам освобождаться от страха, нагнетаемого нацистской пропагандой. В том же Панкове в дни, когда бои вплотную приблизились к нему, в ряде кварталов отмечались самоубийства перепуганных нацистских чиновников и членов их семей. Но как только первые улицы района оказались в наших руках, рассказы о гуманном поведении красноармейцев, о спасении ими детей, о помощи старикам стали достоянием всего Панкова, а затем и Берлина. Жители выходили из подвалов, вывешивали на подоконниках или водосточных трубах куски белой, а то и красной материи. В массе своей мирные жители были весьма настороженными, словно бы ожидали для себя чего-то неизбежно плохого и неотвратимого: безропотно, с покорной готовностью старались они выполнить то, что от них требовали. Лица их часто выражали безразличие, какую-то внутреннюю опустошенность. Конечно, их можно было понять — более десяти лет они находились под воздействием нацистской пропаганды. Их сознание было отравлено ложью, клеветой, дезинформацией. И когда берлинцы лицом к лицу встретились с советским человеком — бойцом, командиром и политработником, они не верили своим глазам и ушам — ведь то, что они теперь видели и слышали, шло вразрез со всем тем, что им внушали нацисты. Немцы убеждались: большевики относятся к ним по-человечески! Даже предупредительно, более того — приветливо! Голодных кормят из своей походной кухни, придут в дом — делятся солдатским пайком, привечают детей, часто шутят, душевно разговаривают, не скрывают, какой хотели бы видеть Германию — свободной от фашизма, миролюбивой, дружественной. Пройдет немного времени, и советская администрация поможет создать местные органы самоуправления, открыть кинотеатры, пока, правда, в полуразрушенных зданиях, отремонтировать жилища... И немцы потянутся к новой жизни: будут [303] посещать собрания, на которые их пригласят советские офицеры, участвовать в митингах... Политорганы уделяли большое внимание работе военных комендатур, помогали комплектовать их политически зрелыми людьми, способными вдумчиво и оперативно, соблюдая должный такт в отношении населения, решать вопросы, связанные с поддержанием общественного порядка. В листовке «К берлинцам!», оперативно изданной политуправлением фронта, мы рассказали о том, как советские оккупационные власти совместно с немецкими органами самоуправления налаживают новую, мирную жизнь: открывают хлебопекарни, школы, организуют расчистку улиц, вылавливают нацистских преступников, не препятствуют верующим отправлять свои религиозные обряды и т. д. Еще две листовки, обращенные к солдатам северного сектора Берлина и к берлинским женщинам, были изданы политотделом 3-й ударной армии. 30 апреля, когда наши штурмовые отряды были уже в районе рейхстага, мне предстояло выехать на 1-й Украинский фронт. Признаться, покидать Берлин не хотелось, и я позвонил по ВЧ заместителю начальника Главного политического управления генералу И. В. Шикину, но он дал понять, что в Москве меня ждут новые дела и чтобы я, как только управлюсь на 1-м Украинском, возвращался из командировки. ...«Виллис» выскочил к переправе через Шпрее, которую форсировали наши подразделения, завязавшие бои в самом центре Берлина. Здесь же, на восточном берегу, по-прежнему шла борьба за каждый квартал, за каждый дом. Вслед за разрывами снарядов раздавались ликующие крики «ура». Справа доносился голос «звуковки», предлагавшей немецким солдатам в опорных пунктах прекратить стрельбу и выслать парламентера для переговоров. На улице пестрели листовки, только что сброшенные летчиками фронта. Одна из них, подхваченная воздушным потоком, преследовала наш «виллис». Я попросил водителя притормозить машину, и листовка плавно опустилась в протянутые ладони. То было обращение командования 1-го Белорусского фронта, написанное Маршалом Советского Союза Г. К. Жуковым. «Для обороны Берлина нужна не болтовня Геббельса, — говорилось в обращении, — а целые новые армии, нужна мощная техника. [304] Есть ли они у Гитлера и может ли он их собрать? Нет! Ни сил, ни средств для удержания Берлина у Гитлера нет!» Требуя безоговорочной капитуляции, маршал предупреждал, что в противном случае «мы обрушим на Берлин чудовищную силу огня и металла». «Сдавайтесь, пока не поздно», — снова слышался справа голос «звуковки». А наперерез нам, из-за угла, выходила колонна пленных немецких солдат — ее вела немка, жительница Берлина. .На следующем перекрестке встретилась еще одна колонна пленных, затем еще и еще... Известие о взятии Берлина застало меня уже на 1-м Украинском фронте, войска которого ворвались в германскую столицу с юга. Хочу отдать должное спецпропагандистам этого фронта: они также внесли достойный вклад в разгром врага. В целом же политорганы только двух фронтов — 1-го Белорусского и 1-го Украинского — в ходе Берлинской операции подготовили, издали и распространили сотни различных листовок, общий тираж которых составил свыше 40 миллионов экземпляров, провели 9071 агитпередачу к войскам противника с передовой линии фронта, распропагандировали и отправили в окруженный Берлин около 5 тысяч плененных, вырвавших из рядов вермахта десятки тысяч солдат и офицеров. Но война еще продолжалась. Нашим войскам предстояло покончить с окруженными гарнизонами врага, продвинуться ц Эльбе, совершить стремительный прыжок к восставшей Праге. И во всех тех заключительных боях с честью выполнят свой долг и спецпропагандисты. Я же позволю себе рассказать лишь об одном событии, к которому имел непосредственное отношение. Речь пойдет о Бреслау (Вроцлав), где уже более месяца находилась крупная (50 тысяч) группировка противника, окруженная 6-й армией 1-го Украинского фронта. — Вот где требуется помощь спецпропагандистов, — сказал мне начальник политуправления фронта генерал С. С. Шатилов. Вместе с начальником отдела спецпропаганды мы выехали под Бреслау. Зашли на КП 74-го стрелкового корпуса. Командир корпуса генерал-майор А. В. Ворожильцев отмечал на карте освобожденные кварталы и улицы. В это время к нему привели взятого в плен эсэсовца. Говорил он охотно, казалось, ничего не скрывал. Пленный [305] показал, что в гарнизоне, хотя он и пополняется отрядами фольксштурмовцев, осталось не более 40 тысяч солдат и офицеров. Среди населения бурно растет недовольство, особенно репрессиями. По приказу гауляйтера Ханке «за капитулянтские настроения» казнены сотни жителей — повешен даже бургомистр Шпильхаген. Горожане расхватывают листовки, которые сбрасывают советские летчики. Но «фюреры» и «ляйтеры» заставляют солдат удерживать Бреслау — «столицу Силезии», именуя ее не иначе как «жемчужиной Германии», «великой кузницей фатерланда», якобы все еще снабжающей вермахт оружием и углем. Короче говоря, их расчет строится на дезинформации, поскольку Силезский бассейн давно был в наших руках. Показания пленного во многом подтверждали информацию, полученную из других источников. И командир корпуса, и начальник политотдела полковник Ф. X. Бочаров согласны, что нужно провести серию агитпередач о действительном положении Силезии, занятой Красной Армией, о полной изоляции Бреслау и его гарнизона, о событиях в Берлине. Мы тут же написали тексты для таких агитвыступлений и передали их по телефону в политотделы дивизий, политотдел же армии издал соответствующую листовку. Этим, разумеется, нельзя было ограничиваться. Весомое слово могли сказать и антифашисты. А они испытывали желание внести свой вклад в освобождение Силезии от нацистов. В этом я убедился в беседе с курсантами фронтовой антифашистской школы, которую посетил перед тем, как попасть на КП корпуса. Военный совет 6-й армии одобрил наше предложение о создании отряда антифашистов и проникновении его в окруженный немецкий гарнизон. Член Военного совета генерал В. Я. Клоков и начальник политотдела полковник X. С. Надоршин поручили подготовку агитоперации начальнику отделения спецпропаганды майору Я. А. Камениру. О том же, что крепость капитулировала, мне стало известно уже в Москве. В ночь на 6 мая вооруженные автоматами и гранатами 80 антифашистов под командованием обер-лейтенанта X. Фита проникли в северо-западные кварталы Бреслау и, разбившись на боевые группы, принялись агитировать офицеров из эсэсовских штабов. Некоторые из них вняли разумным доводам бывших вермахтовцев и отказались от дальнейшего сопротивления, к другим пришлось [306] применить оружие. После вооруженной схватки, к утру, в назначенный час, антифашисты вышли из боя, потеряв своего командира обер-лейтенанта Хорста Фита и унтер-офицера Йозефа Вагнера (они с воинскими почестями были похоронены в братской могиле вместе с нашими бойцами и командирами). Огонь нашей артиллерии, а также смелые действия антифашистов вызвали в окруженном гарнизоне смятение. 6 мая начальник гарнизона генерал Нигоф вместе со своим штабом прибыл в расположение 6-й армии и сдался в плен. Однако приказ своим войскам о капитуляции он не отдал. Это внесло новое осложнение, так как стало известно, что часть гарнизона намерена прорваться к пражской группировке вермахта. Допустить этого было нельзя, и наши войска возобновили штурм. Спецпропагандисты начали настойчиво разъяснять окруженным обстановку на фронте, призывая командиров частей не губить напрасно своих солдат, последовать примеру командующего гарнизоном и его штаба. Самоотверженно действовал старший инструктор политотдела 181-й стрелковой дивизии капитан Б. А. Шлихтер. Борис Александрович — сын старого большевика, соратника В. И. Ленина А. Г. Шлихтера, автора известной книги «Ильич, каким я его знал». За годы войны Б. А. Шлихтер зарекомендовал себя опытным политработником. В период осады Бреслау он днем и ночью не расставался с окопной «звуковкой», провел 800 агитпередач, распропагандировал 54 пленных и направил их в котел в качестве агитаторов. Они привели из котла 1900 солдат. Но 243-му стрелковому полку противостоял батальон эсэсовцев, категорически отказавшийся капитулировать без приказа начальника гарнизона. Тогда Борис Александрович, получив разрешение командира дивизии полковника П. И. Морозова, ночью с группой разведчиков сам направился к эсэсовцам, и ему удалось убедить командира батальона — свыше 300 солдат и офицеров сложили оружие. Когда все формальности добровольной сдачи в плен были соблюдены, командир капитулировавшего батальона сообщил Шлихтеру, что неподалеку стоит еще один батальон эсэсовцев. Взяв связного из пленных, политработник вместе с разведчиками глубокой ночью поспешил к «соседям». Там среди эсэсовцев-офицеров не было единства: одни — за капитуляцию, другие — против. Начались [307] переговоры, но результата они не дали. И тут командир батальона решил спросить совета по телефону у командира третьего батальона. Тот ответил не сразу, но все-таки посоветовал прекратить борьбу. Отдана команда построить батальон, сложено в стороне вооружение, однако офицеры медлят расстаться с личным оружием: полагают, что все-таки можно прорваться. И тогда Шлихтер, как он сам рассказывал мне впоследствии, решительно, как хозяин положения, сбросил шинель, с металлом в голосе потребовал карту, жестом сгрудил вокруг себя эсэсовских офицеров и доказал — а достоверной информацией он располагал, — что идти на прорыв — безумие. Так были пленены еще 300 эсэсовцев. Инициативу политработника Шлихтера, храброго и мужественного воина, высоко оценило командование. Он был удостоен ордена Отечественной войны I степени. «Откровенно говоря, — писал ему уже после войны полковник П. И. Морозов, — когда я дал вам разрешение на эту операцию, я очень переживал: мне очень было жаль терять такого храброго воина. Но во имя избежания многих сотен напрасных жертв вы жертвовали собой. Таков закон войны. И таков наш советский воин-коммунист». И я счастлив, что судьба свела меня с этим скромным человеком и мужественным пропагандистом, отдавшим свою жизнь служению идеалам пролетарского интернационализма. Недавно он скончался от тяжелой болезни, и супруга, Анна Ефимовна, познакомила меня с его личным архивом, где я и обнаружил письмо, из которого привел несколько строк... Итак, гарнизон Бреслау капитулировал.
Извините если не очень в тему но все же задам вопрос: Есть ли у кого нибудь достоверная инфа о Фрице Паулевече Шменкеле воевавшем в партизанском отряде (позднее бригаде)" Смерть фашизму". Заранее благодарен. С уважением Герул.
Всего в годы войны на стороне Вермахта воевало около 1.2 миллиона советских граждан. Численность РОА достигала 400 000 человек. Эти 1.2 млн. включая полицаев, коллаборационистов, украинских сепаратистов и сепаратистов других национальностей. Русских же в этом списке около 650 000 человек. Особую роль играл "Кавказский корпус" сосотоящий главным образом из татар, северокавказцев, казаков и др.
Вы опять ''обвешиваете покупателей''!!! Поэтому еще раз ''взвесьте товар'', на этот раз нормальными, не высверленными гирями... 1. Сами-то хоть разберитесь в том, что написали - противоречия так и прут! 2. Полицаи разве имели отношеие к Вермахту? Полицаи воевали? Вообще-то в полиции служат, а не воюют... 3. То же самое с ''коллаборационистами, украинскими сепаратистами и прочими сепаратистами''. Причем тут убеждения людей и Вермахт? 4. И опять же просьба - уточните численность РОА.
Серг, в чем подтасовка? Немцы хвалились, что в власовцев около миллиона. на самом деле было несколько сот тысяч. Однако, конечно, не сравнить с нашими десятками тысяч завербованных. Насчет убеждений сильно сказано. Кусок хлеба и способность выжить, вот и вся любовь. Большинство власовцев и "изменников" при первом же случае переходили на нашу сторону. не знав правда об указе Иосифа. Вспомните хотя бы Пражское восстание. РОА тогда соединилась с мятежниками против немцев.
Да, аргументы у Вас настолько сильные, что против них действительно ''не попрешь'' : -немцы хвалились, -десятки тысяч завербованных, -большинство...переходили, -указ Иосифа, -соединились (хорошо, что не совокупились). Так что, как говорят картежники, ''Я - ПАС'' .
1. Извините, но Вы сами этому способствуете. Разве не так? 2. Я полагаю, что суть - это факты, а не слухи и домыслы, на которые Вы весьма горазды . 3. До Хазанова мне еще далеко. Он этим деньги зарабатывает...
