«Это никогда не должно повториться». Музей истории ГУЛАГа на Самотёке. http://www.livejournal.com/magazine/1158748.html В этом старом кирпичном здании заколочены окна, а внешние стены облицованы медью. Со временем медные панели потускнеют и сделают его внешний вид ещё более мрачным. Первый зал экспозиции называется «пространство неволи»: оковы на стенах, по помещению расставлены нары и тяжелые тюремные двери. Внезапно звенят ключи, хлопают решетки, кто-то запирает замок и в гулкой тишине слышны шаги надзирателя. Так музей ГУЛАГа встречает своих гостей. Обновленная экспозиция открылась 30 октября, в День памяти жертв политических репрессий. За день до этого на Лубянке у Соловецкого камня прошла ежегодная акция «Возвращение имен»: волонтеры читали имена людей, уничтоженных карательными органами в Москве в годы сталинского террора. Музей открыт каждый день кроме понедельника — его адрес: 1-й Самотечный переулок, дом 9. «От старого здания на Петровке до нового под землей течет Неглинная. Можно сказать, самотеком по Неглинке спустились», — улыбается директор музея Роман Романов. «Человек заходит с улицы, а мы здесь его переключаем на другие временные рельсы. Чтобы он начал более внимательно всматриваться, вчитываться и вслушиваться. Тюремные двери 1920-1950 годов — очень сильный образ. Люди чувствительные говорят об исходящей от них энергетике. Звуковое оформление записывали в бутырской тюрьме. У нас в музее используются не только предметы, но и все аудиовизуальные составляющие», — объясняет Романов. Музей ГУЛАГа следует мировому опыту и отказывается от превращения своего пространства в камерное собрание экспонатов. Здесь используются все доступные на сегодня технологии вовлечения зрителя: в полутьме светят яркие лучи проекторов, горят экраны интерактивных пультов управления, многие экспонаты можно обойти со всех сторон и потрогать. Подобных музеев в России пока немного — схожим уровнем технологии могут похвастаться разве что «Гараж» в парке Горького и Центр толерантности в Марьиной роще. Фотографии перемежаются архивными съемками, в настоящих сейфах лежат ксерокопии документов с грифом «совершенно секретно»: материалы о создании беспрецедентной советской лагерно-тюремной системы. Начальство лагерей скрупулезно собирало фотокадры быта заключенных, бараков, столовых и больниц. Эти тщательно отобранные картинки жизни за колючей проволокой собирались в специальные альбомы, которые получали в подарок московские партийные деятели. Теперь их может посмотреть любой желающий. На огромной карте помечены все лагеря системы ГУЛАГ, рядом личные вещи заключенных: от очков со шкатулками до книжек и записок. Есть даже полено — на нем за неимением бумаги один из узников записал свою биографию. Текста в музее ровно столько, чтобы не утомить — обычно, несколько абзацев на светлых деревянных досках. Вот, к примеру, краткая справка о начале сталинских репрессий, сухие цифры арестованных, осужденных, расстрелянных. Рядом на экране идет запись одного из показательных процессов — судилищ по сфабрикованным делам над «врагами народа», широко освещавшихся в прессе. Фигура врага, контрреволюционера или агента иностранных разведок была призвана еще больше сплотить народ вокруг компартии и ее бессменного вождя — Иосифа Сталина. Судья зачитывает приговор членам так называемой Промпартии: «расстрел с конфискацией имущества, расстрел… расстрел…расстрел». Зал взрывается ликующими аплодисментами, многие люди смеются и что-то кричат прямо в камеру. На их открытых лицах читается радостное возбуждение от мысли, что раскрыта еще одна группа «вредителей» и «зарубежных шпионов». Позже мы увидим такие же лица грустными, даже плачущими — отдельное панорамное видео посвящено смерти Сталина. «Мы спали при включенном свете, руки обязательно надо было держать поверх одеяла. Если ты во сне замерзал и клал руку под одеяло или подушку, раздавался грохот ключей и окрик: "Руки!"», — вспоминает Татьяна Смилга. Дочь старых большевиков была арестована в 1939 году по обвинению в антисоветской агитации. Татьяна Иваровна скончалась год назад в Москве в возрасте 95 лет, но ее история записана сотрудниками студии визуальной антропологии музея и теперь звучит с его стен. «Если кратко, то задача музея — чтобы это никогда не повторилось», — объясняет Романов необходимость такого мемориального проекта в России. Среди зарубежных аналогов он выделяет Яд Вашем — музей памяти жертв Холокоста: «Это хороший пример, как можно использовать технологию, архитектуру и дизайн, чтобы выстроить нормальное спокойное повествование. Ты не чувствуешь пропаганды или попытки вложить в голову какую-то идею, вместо этого происходит самостоятельное понимание темы». «Когда водили на допрос, я была готова, что сейчас выстрелят. Пусть стреляют, только бы о маме не думать. О маме же страшно думать, когда тебя убивают. Я думала, что маму еще увижу — рассказчица закрывает рукой лицо и ее голос прерывается. — Тогда еще не знала, что мама убита». Отец Татьяны Смилги, видный партиец и член «Левой оппозиции» Ивар Смилга, был расстрелян в январе 1937 года. Мать, Надежду Полуян, расстреляли в ноябре того же года, а сама Смилга, бывшая в молодости убежденной социалисткой, провела в тюрьмах и лагерях 14 лет. На выходе из музея предлагается написать, как сделать так, чтобы та эпоха никогда не повторилась. Гости музея оставили много разных вариантов, но чаще всего повторяется: «Всегда оставаться человеком, быть добрее». Время покажет, насколько этот рецепт эффективен, но уроки из нашего недавнего прошлого можно извлечь уже сейчас. Директор музея Роман Романов ответил на несколько вопросов «Журнала ЖЖ»: — Какие задачи ставит перед собой ваш музей? — У теоретиков музейного дела раньше был диалог, является ли музей храмом или форумом. Мы стараемся делать и то, и другое, — сохраняем и ретранслируем, в то же время обсуждаем — потому что тема непростая, к ней разное отношение в обществе. Многие моменты нужно обсуждать и проговаривать. — Какие новые экспонаты вы хотели бы иметь в вашей коллекции? — Конкретную вещь я не назову. Мы отправляемся в экспедиции и постоянно привозим новые артефакты. Были уже две крупные: Магадан и Магаданская область; урановые рудники на Чукотке. На Чукотке, кроме орудий труда заключенных, мы нашли тарелки, подписанные именами работавших там людей. Когда прикасаешься к таким личным вещам, понимаешь, что за ними судьба человека. Там же нашли документы, лежавшие с 1950-х годов. Под снегом и дождями они слиплись, превратились в биомассу. Мы стали разбирать их по листочку и поняли, что восстановление реально. Сейчас они приехали в герметичном контейнере из Чукотки, и мы займемся реставрацией, в этой работе смогут принять волонтеры. Также у нас есть уникальные предметы, настоящие жемчужины, каждый из которых заслуживает отдельной выставки. Например, есть небольшие книжечки с удивительными картинками. Книжечки рисовала в лагере женщина, посвятившая их своему сыну. — Какие проекты ведет музей помимо выставок? — Мы участвуем в несколько городских проектах, с самого начала были включены в работу над проектом «Стена скорби» — монументом жертвам политических репрессий. Он масштабный, потребует полтора-два года на реализацию. Гораздо быстрее вы увидите новый уличный проект — тематическое раскрашивание стен. В ближайшее время несколько таких стен появится рядом с музеем, одна из них будет посвящена Варламу Шаламову. — Будут ли проводиться на вашей площадке публичные мероприятия? — У нас есть отдельный зал для мероприятий, уже были презентации книг, будут кинопоказы и встречи с режиссерами. Мы работаем с театральной труппой над кукольным спектаклем по Чингизу Айтматову «И дольше века длится день». В этом проекте участвуют молодой композитор и театральный режиссер Ольга Шайдуллина и художник-постановщик Виктор Никоненко. Уже есть сложившаяся дружба с Олегом Пайбердиным, другими музыкальными коллективами. В старом здании у нас было мало места, а тут музыка может разворачиваться в большом зале или экспозиции — это будет другое звучание и другой художественный подход. — Говорят, у нового здания музея богатая история? — Это бывшее общежитие Метростроя, одна из легенд, связанных с ним, гласит: после завершения работы метрополитена все машинисты собирались на одном поезде, он подъезжал под наше здание и машинисты каким-то хитрым образом поднимались вверх, оказываясь в подвале здания. — Кого видите посетителем своего музея? — В первую очередь, молодые люди 30-40 лет. Таких мы видели после открытия: по 500-1500 человек в день приходили. У меня тоже было несколько экскурсий, и я видел у них живой интерес, желание больше узнать. Другая целевая аудитория, безусловно, люди, которые сами на себе испытали репрессии. Им уже сложно передвигаться, но, тем не менее, мы с ними работаем — есть студия визуальной антропологии, они готовят видео-интервью, которые малой частью представлены в экспозиции. Третья группа — школьники и студенты. Также, иностранные туристы — их было много и в старом здании на Петровке.
