Весьма интересная история. том, как в июне 1957 года Георгий Жуков помог Никите Хрущеву укрепиться во власти, как потом Никита Сергеевич, убоявшись всевозрастающего авторитета легендарного маршала, сверг его с политического и военного олимпа, известно хорошо: написаны исследования, книги, все это даже вошло в учебники. Проделал он эту акцию виртуозно и весьма цинично: уговорил, а точнее, угрожая «партийной дисциплиной», заставил выступить на Пленуме ЦК КПСС в октябре 1957-го против Жукова восемь маршалов, выдающихся советских военачальников — Конева, Рокоссовского, Чуйкова, Бирюзова, Захарова, Соколовского, Еременко, Тимошенко. Георгия Жукова тогда предали те, кто во многом был обязан ему карьерой, а то и жизнью, как было в случае с Иваном Степановичем Коневым, которого Жуков буквально спас от сталинского приговора в сентябре сорок первого. Последний и переживал глубже всех свою вольную-невольную измену. Мучимый угрызениями совести, просил у Жукова встречи — объясниться, получить прощение. Но тот либо отворачивался при встречах, либо бросал телефонную трубку. Тогда в мае 1970 года Конев решил написать письмо. Рассказывает порученец Конева, ныне руководитель поискового центра «Подвиг» Международного союза ветеранов войн и Вооруженных сил Степан КАШУРКО. — «Надо написать, — говорил Конев, — так, мол, и так, мой фронтовой друг, Георгий Константинович, виноват. Прости меня грешного, хоть перед смертью прости. Он взялся за перо, при этом явно волнуясь, тщательно выводил каждую букву. Потом на плотной глянцевой бумаге со своим бланком аккуратно переписал послание, вложил в фирменный конверт. — Доверяю! — сказал он мне. — Только лично в руки. Следи за реакцией. Будет отрицательная, агрессивная, хватай и рви. В крайнем случае сжуй. — Товарищ маршал, — опешил я. — Да это невозможно. Глянцевые листы и в рот не затолкаешь. — Да, ты прав, принеси обычную… И снова все тщательно переписал. Наконец, облегченно вздохнув, маршал сказал: — Ну, с Богом! …Прибыв к Жукову, вручил. Достав из конверта письмо, Георгий Константинович стал читать, хмурясь. Я, дрожа, следил за реакцией: не пора выхватывать бумагу из его рук? Из рук кого, подумать только! Великого полководца, перед которым дрожал не только Адольф Гитлер, но и вся фашистская Германия! Георгий Константинович дочитал, хмыкнул и, ни слова не говоря, размашисто на письме начертал «резолюцию»: «ПРЕДАТЕЛЬСТВА НЕ ПРОЩАЮ! ПРОЩЕНИЯ ПРОСИ У БОГА! ГРЕХИ ОТМАЛИВАЙ В ЦЕРКВИ! Г. Жуков». От энергического росчерка восклицательный знак прорвал бумагу. — А это вместо печати! — беспощадно съязвил опальный полководец. А теперь внимание! Маршал Конев меня тогда строго попросил держать в тайне его письмо до нового столетия. Нетрудно представить, какие бы неприятности он мог иметь, стань оно известно. Слово, данное моему дорогому наставнику, я сдержал. Заканчивается третий год нового столетия, теперь, думаю, можно… Читайте! Читатели «Родной газеты» будут первыми, кто услышит и увидит исповедь маршала Конева — великого полководца Великой Отечественной, поразительного по чистоте и достоинству человека. Впрочем, один нежданный читатель у этого документа уже был. Но о нем в заключение… Письмо маршала КОНЕВА к маршалу ЖУКОВУ в канун 25-летия Великой Победы Мой фронтовой друг Георгий! Пожалуйста, не отвернись от моего временем выстраданного послания. Не брось его, как телефонную трубку бросаешь. Наберись терпения и прочти до конца, а уж потом принимай любое решение, пусть даже самое что ни на есть суровое. Все стерплю. Но только не молчи. Ведь твое упорное молчание для меня ножом по сердцу, хуже смерти, которая уже не за горами, стучится в дверь. Пишу эти строки не в оправдание, а в искупление своей вины перед тобой. Что говорить, виноват. Глубоко переживаю и раскаиваюсь. И это мое чистосердечное раскаяние не сиюминутное. Оно пришло ко мне уже вскоре после того проклятого октября 1957-го. Еще раз повторяю: виноват, и нет у меня никаких оправданий. Есть лишь великая просьба о снисхождении и смягчении моей вины, а также вины всей нашей «великолепной» маршальской восьмерки в связи с весьма серьезными обстоятельствами, о которых ты, возможно, догадывался и о которых следовало бы говорить с глазу на глаз. Но... Но коль это на сегодняшний день невозможно, коротко сообщу следующее. В тот злополучный тревожный октябрь 57-го в стенах Кремля затевалась чрезвычайно опасная для нас и страны обстановка. И возникла такая подлая ситуация, когда я, прямо скажу, потеряв бдительность, струсил. Второй раз в жизни. Нет. Не на войне. Там я дрался с чужеземным врагом самозабвенно, отчаянно. Струсил здесь, в мирное время, у себя дома — в Кремле. Первый раз в декабре сорокового перед Сталиным. Вспомни мое индивидуальное выступление о похоронных командах, которое очень не понравилось вождю. А второй раз — в октябре 57-го на тайной встрече с коварной тройкой: Хрущевым, Сусловым и генералом госбезопасности Серовым, напялившим для пущей важности парадный мундир. Мне, я уверен, так же как и другим маршалам, «приглашенным» для выступления на Октябрьском пленуме, по сути дела, предъявлен был жесткий ультиматум. Или я заодно с ними в деле развенчания «зарвавшегося Георгия Победоносца», или (в противном случае) заодно сяду с ним на скамью «заговорщиков против партии и народа!» В нахлынувшем волнении в голове пронеслась мысль: не сделать ли свой особый, третий выбор. («Расстрелять коварную тройку», — пояснил мне маршал. — Авт.) Но для его решения, к сожалению, не было при себе моего личного оружия. Я вспылил: «Да как вы смеете!» Суслов тут же прервал: «Оказывается, другие маршалы поумнее, посговорчивее». А Никита прямо выпалил: «Если не с нами, то тогда уж, извини, никто тебе, да и другим таким же умникам, как ты, не поможет. Ни Бог, ни царь и ни герой. Да и народ нас поддержит. Народ никому, никаким «полководцам» не позволит топтать ленинскую партию. Мы вон уже не таких тузов раздавили. Раздавим любого заговорщика. Будьте уверены в этом!» И в этом я не сомневаюсь. Есть еще у нас изощренные мастаки инспирировать любое общественное мнение. Примером тому может служить Июньский пленум 57-го, на котором мы воочию убедились в этом. С твоей, Георгий, авторитетной подачи раздавлены были казавшиеся непоколебимыми Маленков, Молотов и Каганович. Твои убийственные слова, брошенные им прямо в лицо, стали решающими: «Мы, товарищи, и наш народ носим их в своем сердце как знамя, верили им, в их чистоту, объективность, а на самом деле вы видите, насколько это «чистые» люди. Если бы только народ знал, что у них с пальцев капает невинная кровь, то он встречал бы их не аплодисментами, а камнями...» И на Октябрьском пленуме того же 57-го в борьбе за власть авантюрист Хрущев пошел бы на все. Ради власти он и мать родную не пощадил бы. И потому свою угрозу «раздавить», «растоптать» он с помощью серовых мог бы запросто привести в исполнение. И наш смиренный, доверчивый народ занял бы его сторону. Разве мало было в стране подобных процессов, о которых ты знаешь не хуже меня? Пойди мы тогда наперекор Никите Чудотворцу — случилась бы страшная беда не только для нас, маршалов-«заговорщиков», но и для всей нашей армии, для всего народа... А статью в «Правду» я не писал. Из ЦК позвонил Суслов: «Статья о проделках Жукова готова. Остается только тебе подписать ее». Я ответил: «Подписывать не буду, и точка!» Часа через два позвонил сам Хрущев: «Завтра читай свою статью. И без фокусов. Понял?» Назавтра, 3 ноября, я развернул «Правду». Действительно, разгромная статья... Вот так-то вершились дела... Однако все это я пишу не в оправдание. Нет. Еще и еще раз повторяю. Я виноват в содеянном против тебя, спасовал, смалодушничал, утратив фронтовую бдительность, не распознал своего внутреннего заклятого врага, ловко рядившегося в тогу добропорядочности Генерального секретаря Ленинской партии. В войну — другое дело. Там все было ясно: это свой, а это чужой — враг, захватчик, Гитлер, против которых мы вместе, не щадя своей жизни, в едином порыве боролись и победили. А тут вот в мирное, созидательное время не иноземные, а свои, доморощенные захватчики, узурпировавшие народную власть, такое сотворили, что и во сне не приснилось бы. В одночасье мы, победители-единомышленники, оказались раздробленными и пришибленными. И сидим в своих благоустроенных берлогах испуганные, взъерошенные, как кроты в своих уютных норах, готовые в любой момент вцепиться друг другу в горло. Мы дошли до того, что перестали ходить друг к другу в гости, встречаться. А если и встречались по великим праздникам в общественных местах или на площадях, то стыдились друг другу глядеть в глаза. И это мы — маршалы Победы! Стыдно и до слез обидно! Георгий! Фронтовой мой друг и спаситель! Чем я могу искупить перед тобой вину? Что надо совершить для этого? Какой шаг или поступок? Совершу. И в заключение своего слишком откровенного послания очень прошу простить меня грешного. Прости хоть перед смертью! С нетерпением буду ждать нашей встречи. А теперь от всей души разреши поздравить тебя и твоих близких с 25-летием Великой Победы! Вечного мира всем вам, доброго здоровья и благополучия! P.S. Георгий, в целях конспирации это мое конфиденциальное письмо прошу сразу же уничтожь или верни его мне через моего порученца Степана Кашурко. Я ему доверяю. И. Конев …На обратном пути я тихо радовался относительно благополучному исходу встречи. Получив такое письмо, адресат мог бы использовать его как компромат на автора, отомстив ему. Но он его вернул. Порядочный был человек… На Беговой у ипподрома нас остановили. Из «Волги», вставшей перед нами, вышел аккуратный человек и осведомился — Степан ли я Кашурко. Получив подтверждение, сообщил, что в своем кабинете меня срочно ждет Юрий Владимирович Андропов, председатель КГБ. Сел возле меня, и мы последовали за его «Волгой». «Не волнуйтесь, — говорил он, — это касается ваших поисков без вести пропавших героев…» В голове закрутился калейдоскоп мыслей, и самая главная: как узнали, где я в данный момент нахожусь? И только въезжая на площадь Дзержинского, спохватился: а вдруг идет охота за письмом Конева? Вот тебе и «уничтожь, порви, сжуй!» Еще можно было, войдя в подъезд, раскрыть дипломат и выхватить письмо. Но поздно. Мой элегантный спутник со словами «Я вам помогу, Степан Савельевич, пойдемте, нас ждут», дипломат взял в руки. На втором этаже в таинственном, как мне показалось, зале, отделанном под «орех», с длинным Т-образным столом под зеленым сукном, с портретом Брежнева, из-за письменного стола со множеством телефонов, доброжелательно улыбаясь, поднялся Юрий Владимирович Андропов, пожал руку. — Степан Савельевич, мы вас знаем как патриота, занимающегося очень важным и нужным для народа розыском безвестных героев Великой Отечественной войны, — сказал он. — Знаем о вашей верности маршалу Коневу — замечательному человеку и полководцу. Пожалуйста, разрешите ознакомиться с его письмом, разумеется, не ради любопытства, а ради возникшей необходимости. Человек, приведший меня, уже готов был открыть дипломат, но Андропов жестом остановил: «Дипломат Степана Савельевича, и он сам решит — открывать или не открывать!» Юрий Владимирович читал медленно, внимательно и — вернул мне письмо. Он казался взволнованным. Сказал: «Все верно. Жаль великих полководцев! — потом мягко добавил. — О нашей встрече не должен знать никто, даже Иван Степанович». — А водитель, он же нас привез?! — Он уже предупрежден. Снова пожал руку, теперь на прощание: — Спасибо за патриотическую работу по розыску безвестных героев Великой Отечественной войны! Моего возвращения Иван Степанович ждал с нетерпением. Пальцы дрожали, когда доставал из пакета письмо. Обнаружив четкий, как выстрел, ответ, вздрогнул и произнес удрученно: — Молодец! По-снайперски! Прямо в сердце! Ну и поделом! Что ж, история нас рассудит… Полная версия http://www.rodgaz.ru/index.php?action=Articles&dirid=64&tek=7525&issue=103 Какие комментарии?
Re: Конев и Жуков-Жуков Конева не простил Трудно им было примириться. всю войну конкурировали, при случае - завидовали, не всегда белой завистью. Оба - характерные, Жуков вообще сталь. Но Андропов каков! Представляю себе ощущения Кашурко, аж мороз по коже.
Re: Конев и Жуков-Жуков Конева не простил какие могут быть комментарии... интересная статья. Конев по человечески решил перед смертью покаяться, вполне достойный поступок. Жукову, после предательства переварившего это все в одиночку, естественно тяжело простить людей, тем более военных а не политиков, которые его предали. Как я понял Конев просил порученца сохранить оригинал письма для потомков? По моему очень рискованный поступок - то съешь письмо при малейшем подозрении, то оставь до нового столетия, тем более про встречу с Андроповым такой доверенный человек не должен был умолчать. В любом случае интересны воспоминания людей окружавших такие фигуры а то от официальных "воспоминаний и мемуаров" уж больно цензурой/пропогандой прет.
Re: Конев и Жуков-Жуков Конева не простил интерессная статья, война - это одни отношения, мирное советское время другие...обоих можно понять. Может на небесах и примирились..
Ответ: Конев и Жуков - Жуков Конева не простил Что-то не сходится в этом рассказе. Там где про КГБ. Все эти порученцы, водители, ординарцы, обслуга - все были от КГБ. И те, к кому они приставлены были, в курсе были. Конев даёт письмо порученцу. Порученец не заезжая к Жукову дует сразу на Лубянку. Там КГБ, не обязательно сам Андропов, даёт добро, и письмо едет к Жукову. Жуков пишет резолюцию, письмо опять едет в КГБ. И оба маршала были в курсе, что мимо КГБ ни одна их бумажка не проедет. Поэтому писали с поправкой на стороннего читателя. Если конечно это вообще правдивая история. И письмо не мистификация. Знаете, все эти "...просил до нового столетия не обнародовать..." похожи на предисловие к фальшивке. КГБ ведь, хоть и под другими именами, живёт и здравствует. И никто не знает, что и зачем стряпается на ихней хитрой кухне. В том числе и в идеологическом плане.
Ответ: Конев и Жуков - Жуков Конева не простил Уважаемый DerSS, а разве не обязан сам Жуков карьерой и жизнью этим маршалам? Ведь в 1945-1946 Сталин хотел Жукова расстрелять... и документы соответствующие уже были собраны в компетентных органах... Именно маршалы СССР встали стеной на защиту Жукова и сохранили ему жизнь... Присоединяюсь к мнению Fontа
Ответ: Конев и Жуков - Жуков Конева не простил Несколько "красивостей" в тексте не понравились. Мне кажется простой мужик Конев, хоть и маршал - идет в разрез с графоманскими штампами типа "В тот злополучный тревожный октябрь ...", или "....рядившегося в тогу добропорядочности", особенно резануло "изощренные мастаки инспирировать любое общественное мнение. "... На меня веет от этих штампов Правдовской передовицей. Не мог Маршал так писать, с дешевыми экскурсами в историю. ....мое мнение.
Боян полнейший, но для патриотизма необходимый. Начать хотя бы с того, что Конев командовал ЗФ до 10 октября 1941г. и в сентябре его никто ни к чему не приговаривал. Жуков же в сентябре был под Ельней и в Ленинграде и никого не спасал.
Известно, что И. С. Конев{61}вследствие неудач на фронте (речь идет о сорок первом и сорок втором годах) дважды оказывался под угрозой суда и сурового приговора. И оба раза Сталин брал его под защиту, видя, что на войне иногда складывается такая обстановка, когда один человек, будь он даже семи пядей во лбу, лично сделать ничего не может. Надо сказать, что Иван Степанович Конев показал себя удивительно храбрым человеком. Так, командуя Калининским фронтом и получив донесение, что одна из рот оставила свои позиции и отошла, он поехал туда, лично руководил боем и восстановил прежнее положение. Правда, я был свидетелем, как Верховный ругал его за такие поступки, выговаривая ему, что не дело командующего фронтом лично заниматься вопросами, которые должны решать, в лучшем случае, командиры полков. Но храбрых людей Сталин очень уважал и ценил. http://militera.lib.ru/memo/russian/golovanov_ae/09.html
