небольшая преамбула я решила найти в сети информацию об этой брошюре - на запрос выпала только одна ссылка -- на пропагандистскую статью 41 года, где короткая цитата из брошюры представлена в агитпроповском контексте (Брошюра объемная, в 30 стр, поэтому, хоть ее и нет в сети, приводить полностью, видимо, не стоит, поставлю большие куски с объяснениями.) Итак, полное название Только для использования в рамках вермахта Бруно Брем Поведение немца перед чужими Товарищеское обращение к нашим солдатам (Nur für den Gebrauch innerhalb der Wehrmacht. Bruno Brehm. Deutsche Haltung vor Fremden. Ein Kameradenwort an unsere Soldaten). Брошюра для солдатского ранца от главного командования вермахта Отдел по внутренним делам 1940/41 – второе издание, тетрадь № 16 (Tornisterschrift des Oberkommandos der Wehrmacht. Abteilung Inland 1940/41. Heft 16) ___ Б.Брем в начале описывает, как вообще дОлжно вести себя за границей немцу, не солдату, а гражданскому. цитата Самое главное, что ты должен знать, находясь на чужбине – это то, что тамошний народ и страна развивались по другим законам и сформировались под воздействием совершенно иного прошлого, нежели твой народ и твоё отечество. Тебе там всё покажется чужим и незнакомым – внешность людей, язык, походка, конструкции домов, еда. Да, там всё по-другому. Но не потому, что кто-то задался целью досадить тебе или причинить тебе проблемы, а просто потому, что всё в чужой стране основано на совершенно иных предпосылках, чем у тебя дома. Там всё другое: другая раса, другие погодные условия, другая почва, другое прошлое. Поэтому на чужбине ты должен вести себя точно так же, как ты вёл бы себя дома, находясь под пристальным взглядом соотечественников, уважением которых ты дорожишь. Чужая страна – это не то место, где ты можешь позволить себе делать, что захочешь, потому что тебя там никто не знает. Наоборот, будучи на чужбине, ты должен вести себя ещё лучше, чем дома. Ибо ты пришёл в чужие города не как бестелесный дух, а как представитель своего отечества, принёсший туда частичку своей Родины. Не только ты будешь смотреть и поражаться увиденному, но также и другие будут смотреть на тебя и удивляться. Не только ты будешь судить и сравнивать, но также и другие будут судить и сравнивать. В то время, как чужая страна, помимо всех отрицательных черт, которыми ты её в своём уме наделил, всегда сможет представить что-то лучшее – не важно, будет ли это великое прошлое рядом с мелким настоящим или прилежная мать рядом с ленивыми и расфуфыренными женщинами, ты будешь стоять перед чужаками один и никто более хороший не сможет прикрыть тебя и твои дела, если ты своим плохим поведением запятнаешь себя или свой народ. ... Тебе не следует возмущаться тем, что там абсолютно другие привычки поведения на дорогах и манера вождения транспорта. Не надо жаловаться по поводу положения дел на железной дороге и на водном транспорте. Требования своей родины ты должен применять к себе, а не к другому народу. Иначе ты испортишь себе всю свою поездку, а главное, ты ничему не научишься и никогда не поймёшь, в чём причины того, что всё так по-другому. Кроме того, для того, чтобы всё время считать себя более правильным, чтобы всё за рубежом считать хуже, чем дома, чтобы везде чувствовать себя обманутым и ущемлённым, тебе совсем не обязательно тратить деньги и отправляться в путешествия. Всё это ты можешь испытать дома и, к тому же, за гораздо меньшие деньги. ------------ Далее автор говорит о тех, немцах, кто ударяется в другую крайность и принимается восхищаться на чужбине всем подряд, принижая свою страну, из которой он уехал: (С) - Однако тот, кто считает, что на чужбине всё лучше, чем дома, наносит не меньший вред, чем тот, кто хулит всё чужое. Это уже другой, но такой же нежелательный представитель нашего народа, осмелившийся представлять наше отечество за рубежом подобным образом ... о вреде, который немецкие переселенцы нанесли имиджу немецкой нации в Америке, и говорить нечего. Не успев освоиться на новом месте, они тут же заговорили о том, что жизнь там им нравится гораздо больше, что страна эта просторней, щедрее и интересней, чем старая Родина. Стремясь как можно быстрее приспособиться к новой стране, они, казалось, не гнушались никакими средствами, чтобы выставить бывшее отечество в плохом свете. В новой стране реакция на подобные суждения всегда была позитивной. Ещё бы – это оправдывало гордость американцев за собственные достижения и за их «самую свободную в мире» страну. Вместо того, чтобы стараться представить свою бывшую Родину в наиболее выгодном свете, вновь прибывшие начали активно возводить хулу на своё отечество. Но при этом они забывали, что тем самым в первую очередь порочили и унижали самих себя. Ибо, к какому выводу должен прийти рядовой американец, слыша подобные заявления? Он может прийти только к одному выводу: этот человек – немец, не любящий и ругающий страну, в которой он родился. Он поливает грязью своих соплеменников и рад, что навсегда уехал из своей родной страны, потому что её жители, по его словам, все сплошь негодяи, простофили, солдафоны и тщеславные мещане. И лишь он один, по его мнению, является исключением. Он приехал к нам, чтобы подышать здесь воздухом настоящей свободы. Но разве такие исключения бывают? Много ли можно привести примеров, когда в одной семье все дети рождаются уродами, и лишь один, тот, что стоит сейчас перед нами и, кстати сказать, не особенно нам нравится – родился красавцем? Давайте присмотримся к нему повнимательней: он ведь тоже один из этих проклятых немцев и ему придётся здорово постараться, чтобы мы признали его за своего. Вся хула, высказанная этим человеком по адресу своего отечества, непременно возвращается к нему бумерангом.
Но вот началась война. цитата До сих пор речь шла о поездках, которые представители нашего народа предпринимали в другие страны исключительно в мирных целях: отчасти из-за страсти к путешествиям, отчасти недовольные своей Родиной и просто для того, чтобы продать или купить там товар. А теперь давайте поговорим не о путешествиях, а о маршах, не о туризме, а об оккупации, и не о мире, а о войне, приведшей в движение не только тех, кто любит путешествия, тех, кто покидает свое отечество, потому что недоволен жизнью в нём или просто коммерсантов, но целый народ, которому пришлось перейти через границу для того, чтобы не допустить переноса военных действий на собственную территорию. В этот раз ты пришёл в другую страну уже не один; ты предстал перед другими народами уже не в качестве коммерсанта или путешественника-любителя новизны, но в качестве солдата, марширующего вместе со своими товарищами. И теперь уже не только «по кончику твоего носа» можно определить, к какому народу ты принадлежишь. Ибо теперь ты носишь славную форму нашего отечества и являешься частью одного большого целого. Если ты, будучи солдатом, ведёшь себя в чужой стране плохо, то позор падает не только на твой народ, но и на его вооружённые силы. Не думай, что плохое поведение одного солдата не отражает поведения армии в целом. Не забывай о том, что честь и слава германского оружия чисты и незапятнаны, и что даже крошечное ржавое пятно, которое появится на них вследствие твоего плохого поведения, будет не только заметно всему миру, но и нанесёт им непоправимый вред. Таким образом, ты не сможешь скрыть своё плохое поведение за хорошим поведением своих товарищей, потому что ещё во время строевых занятий на плацу ты должен был уяснить для себя одну вещь: среди выстроенной в ровную шеренгу роты в первую очередь бросается в глаза тот, кто выбивается из общего строя. И поскольку сейчас ты находишься там, куда тебя никто не звал и где тебе никто не рад, то тебе не остаётся ничего иного, как заставить эти народы себя уважать. В марте 1939 года я оказался на вокзале города, который издавна славился особой враждебностью по отношению к немцам. Там на перроне я увидел невысокого молодого немецкого солдата. Он стоял на своём посту, а вокруг него было свободное пространство, по краям которого стояли разоружённые солдаты побеждённого народа (В ночь на 15 марта 1939 г. германские войска вступили на территорию Чехословакии. – переводчик). Рядом с ними находились их жёны, пришедшие туда, чтобы встретить своих возвращающихся мужчин. Все они смотрели на немецкого солдата с едва прикрытой ненавистью, преисполненные ярости и гнева из-за того, что судьба их страны была решена в столь короткий срок – буквально за одну ночь. И вот теперь этот солдат, олицетворяющий собой веяние нового времени, которое скинуло чужой народ с вершины его самых смелых мечтаний и безжалостно вернуло обратно на трезвую почву действительности, стоял в своей каске перед столпившимися вокруг него чужими людьми и, казалось, не замечал их злобных взглядов, не думал о том, что в случае чего он был бы совершенно бессилен против окруживших его мужчин и женщин. Но он оставался невозмутимым и продолжал нести свою службу. Его поставили на этот пост и ему, казалось, было безразлично, как на него смотрели и что о нём думали. Зная эту страну и темперамент её народа, я подумал: Рейх – там, где стоит этот солдат! Это он сделал солдата таким неуязвимым! Надеюсь, вам ясно, что уважение и неуязвимость, которыми обладал этот немецкий солдатик, были заслугой не столько его самого, сколько Рейха и его вермахта. И он был бы просто человеком, растранжиривающим этот заслуженный авторитет, если бы его плохое поведение стало причиной потери уважения к Рейху. Ибо солдат, сражающийся во славу германского оружия, не имеет права запятнать честь этого оружия. Наблюдая за стоящим на вокзале солдатом, я вспомнил о похожем случае, который произошёл со мной в русском плену (Имеется в виду Первая мировая война – переводчик). В госпиталь, в котором я тогда лежал, поступил один немецкий лейтенант, учитель математики, вполне благовидной наружности, ещё бледный после перенесённых операций и долгого пребывания в госпиталях. Правый рукав его измятого кителя был пуст – у него была ампутированная рука. В левой руке он держал узелок со своими немногими пожитками, голову покрывал шлем немецкого пехотинца, обтянутый чехлом. Приведшие его бородатые русские ополченцы и санитары молча наблюдали за тем, как лейтенант сел на кровать и медленно, своей единственной рукой снял шлем. Когда шлем уже лежал на кровати, один из санитаров осторожно приподнял чехол наверх и стал удивлённо рассматривать блестящего орла на тёмной его поверхности. Он прокричал что-то по-русски и к нему тотчас же присоединились две медсестры и два врача. Шлем полностью освободили от чехла. Позабыв об одноруком лейтенанте, русские с удивлением глазели на шлем. Конечно, о красоте старого немецкого пехотного шлема можно быть разного мнения, но вряд ли он также хорошо выглядел на солдатах, как новый стальной шлем, производство которого началось годом позже и без которого с тех пор невозможно представить немецкого солдата. Мне этот шлем не нравился, мне казалось, после того, как с него сняли чехол, что его вид не соответствует больше времени Великой войны. Но русские смотрели на него с таким удивлением, будто увидели в нём секрет немецких побед, словно вокруг его остроконечного верха было свечение святого Эльма, отражавшее славу сражений под Танненбергом, Лодзью, Сувалками и Гродно. Именно в этот момент я ясно осознал, что из себя представляет военная слава. Когда русский врач предложил лейтенанту, которому, конечно же, деньги очень пригодились бы, а шлем в плену, наоборот, не очень был нужен, продать ему его за довольно-таки большую сумму, немецкий офицер отклонил это предложение с гордой улыбкой на устах. Любопытные русские суетились, крутили шлем туда-сюда, передавали его из рук в руки, и время от времени бросали взгляды в сторону бледного лейтенанта. Затем они опять осторожно натянули чехол на блестящего орла и острый верх шлема и отнесли его вместе с пожитками офицера на склад. Уважение, которое здесь было проявлено к шлему, а значит и к его владельцу, заслужили своей кровью тысячи неизвестных солдат и камерадов лейтенанта, сражавшихся под началом Гинденбурга, Людендорфа и Макензена и, казалось, что он по-прежнему окружён блеском побед в битвах под Седаном и Кёниггрецем. Лейтенант в русском госпитале и одинокий солдат на вокзале были там не одни – рядом с ними стояли их армия и их отечество и честь, которая была им оказана, являлась также честью их армии и страны. Почти всем солдатам, имевшим несчастье попасть ранеными в плен, довелось испытать, как простые жители отдалённых деревень России, Сербии и Румынии ощупывали своими мозолистыми пальцами лица военнопленных, чтобы убедиться, что они действительно люди, состоящие из крови и плоти, а не исчадия ада, какими им всегда их представляли. Они смотрели на нас с таким же изумлением, с каким ты бы смотрел на существо, которое только что вытащили со дна моря и распластали перед тобой. И вот эти люди, которые не умели ни читать, ни писать, стояли в непосредственной близости от нас и удивлялись тому, что не могли обнаружить в нас все те подлые черты, приписываемые нам вражеской пропагандой. Эти люди, независимо от того, были ли они взрослыми крестьянами или босоногими детьми, не верили своим глазам и долго ощупывали нас руками, с целью удостовериться, что мы действительно ничем не отличаемся от них. Но если ты пришёл в чужую страну как победитель, с оружием в руках, то ты там будешь вызывать не только удивление, но и ненависть. Тебя будут избегать и видеть в тебе прежде всего то, что в той стране слышали о твоём народе. Ты всегда будешь находиться под пристальным вниманием тысяч глаз. Они будут преследовать тебя повсюду, проверять, можно ли объяснить успех, достигнутый твоими товарищами, твоей внешностью и твоим поведением. И то впечатление, которое ты на них произведёшь, будет автоматически перенесено на весь твой народ. Не обманывай себя тем, что страх перед мощью твоей страны заставит чужой народ подчиниться тебе. Если ты не будешь вести себя достойно, то ты этого не добьёшься, потому что на одном страхе империю не построишь. Победитель, который заслуживает презрение, недолго будет пользоваться плодами своих побед. Чтобы показать, какое значение в каждой порядочной армии придавалось поведению собственных солдат на оккупированных территорях, позволю себе привести здесь один пример из далёкого прошлого. В 1864 году Австрия и Пруссия вели войну против Дании. После оккупации австрийским войсками Ютланда австрийский штабист Грюндорф сообщал следующее: «Никогда прежде наши кони не снабжались так хорошо овсом, сеном и соломой, как тогда в Ютланде, после завоевания этой образцовой датской провинции. Но вот однажды случилось так, что гусары из озорства своровали сено, являвшееся частной собственностью. Сразу после этого ко мне в большом волнении пришёл бургомистр Колдинга и принялся заклинать меня именем Господним, чтобы я принял меры для предотвращения самовольных реквизиций. Далее он сказал, что если подобное ещё раз повторится, то он больше не сможет контролировать ситуацию. На моё замечание, что всё случившееся, на мой взгляд, не стоит того, чтобы заявляться сюда с угрозами, этот бравый бургомистр ответил так: «Господин капитан, вы недостаточно хорошо знаете датский народ, иначе вам было бы известно, что, действуя строго по закону, от него можно потребовать всё, но посягательство на частную собственность датчанина будет иметь самые печальные последствия. Потому что датчанин не только сам почитает закон, но и требует этого от всех других – даже от своих врагов. Несомненно, будучи победителями, вы можете потребовать от нас контрибуцию любых размеров и мы выполним ваши требования, как всегда – в чётко установленные сроки. Если вы потребуете двойного увеличения продовольственных товаров для ваших солдат и лошадей, то я лично позабочусь о том, чтобы ваши требования были выполнены надлежащим образом. Но если ваш храбрый генерал Габленц намерен и дальше поддерживать хорошие отношения между вашей достойной восхищения армией и нашим населением, то вам следует решительно пресекать любые посягательства ваших солдат на частное имущество местных жителей». Я пообещал немедленно доложить о случившемся командующему корпусом и заранее заверил бургомистра, что командир примет самые строгие меры для предотвращения подобных эксцессов со стороны наших войск. Габленц был очень возмущён неисполнением гусарами его приказов. Сразу после моего доклада о визите бургомистра командование армии вновь распространило приказ, отданный ещё в начале этой кампании, в соответствии с которым самовольная реквизиция чужого имущества считалась недопустимой. Любое, даже самое незначительное нарушение дисциплины отныне каралось жесточайшим образом, вплоть до расстрела. Это подействовало и долгое время от населения не поступало никаких жалоб. Лишь в конце оккупационного периода произошёл случай, поставивший добродушного Габленца перед очень нелёгким выбором... ____ Далее приводится случай, когда гусара расстреляли за похищенную картину (уже в конце войны!)
Немец, одетый в военную форму, выглядит так, словно в ней родился, и наоборот: будучи облачён в гражданскую одежду, он выглядит зачастую провинциальным и мелким – без вкуса и стиля. Другие народы уже давно подметили эту особенность и сделали её поводом для постоянных насмешек над нами. Но, надевая мундир солдата, наш соплеменник приобретает совершенно другой статус, который, как мне кажется, гораздо лучше отражает его сущность и внутренний мир. Ни один из наших солдат не выглядит провинциально, по-мещански. Всё, что так стесняет его, одетого в гражданский костюм – многовековая раздробленность, недостаточный вкус, нерешительнось, скрывающаяся под маской самоуверенности – слетает с него подобно шелухе, когда он облачается в военную форму и становится солдатом, который отныне принадлежит не какому-то там маленькому, своевольному городу, а Великому Рейху. Наш солдат нашёл свой стиль, он – не переодетый в военную форму гражданский человек и, находясь в чужой стране, он должен сбросить с себя остатки неуверенности и нерешительности. Воспитание, которое наш народ получил благодаря национал-социализму, сделало всех нас свободнее и раскрепощённее. Это также не ускользнуло от внимания других народов. Поэтому сегодня мы не имеем права повторять наши старые ошибки и снова погрязнуть в мещанском довольстве. Мы стали моложе и нашей молодёжи нет нужды впадать в нашу старую неуступчивость. Мы должны своей жизнью показывать пример другим народам. Это подействует лучше, чем сто поучающих речей. Так пусть же умеренное и одновременно уверенное поведение, являющееся самой сущностью солдата, всегда будет оставаться отличительной чертой наших воинов – тогда нам будет легче выполнять поставленные перед нами задачи. ---------- далее -- очень любопытное наблюдение: Совершенно иначе дело обстоит на Востоке, где чувство собственности у народа развито в гораздо меньшей степени, чем на Западе. То, что мы там воспринимаем как недостаточную честность, есть полное равнодушие к собственному имуществу, перемежающееся порой с бессмысленным расточительством. Мы мало что слышали о расточительности французов или голландцев, по крайней мере, с тех пор, как в их странах сформировалось гражданское общество. А вот расточительность или равнодушие к деньгам восточных народов бросается в глаза каждому, кто посетит эти страны. Поразившее наших солдат соседство невероятной бедности и неслыханного богатства свидетельствеут о неспособности этих народов самостоятельно подняться на более высокую ступень экономического развития. Тот факт, что различия, существующие с незапамятных времён между Восточной и Западной Европой, нельзя объяснять только действием временного фактора развития, и что они скрыты в самой сущности народов, заметил ещё древнеримский писатель и историк Тацит. В 46-ой главе своего сочинения «Германия» (98 г.) он даёт следующее описание древней культурной границы: «Здесь кончается земля свевов. Что касается певкинов, венедов и феннов, то я не знаю, отнести ли их к германцам или к сарматам. Впрочем, певкины, которых некоторые называют бастарнами, похожи на германцев – у них похожие языки, образ жизни, жилища. Все погрязли в грязи, а их знать ведёт тупое, бездумное существование. Вследствие смешанных браков они в значительной степени обезобразились – приобрели ярко выраженные сарматские черты. Венеды многое переняли из обычаев сарматов, поскольку они, занимаясь грабежом, исходили все леса и горы между певкинами и феннами. Однако их скорее можно причислить к германцам, потому что они сооружают дома, носят щиты и передвигаются пешими, причём с большой быстротой – всё это совершенно чуждо сарматам, которые всю жизнь проводят в кибитке и на коне".
вот как Брем комментирует цитату из Тацита =Я не знаю более лучшего изображения тогдашнего жителя Восточной Европы и я также не встречал более веского доказательства его упорства, чем то, про которое нам поведал Тацит почти 2000 лет назад.= затем он обращается к философу 18 века Гердеру (напоминаю - брошюра для рядовых вермахта): Но колесо времени вращается неудержимо и поскольку эти нации населяют в основном самые прекрасные земли Европы то, когда все эти земли будут возделаны – а иного и представить себе нельзя, потому что законодательство и политика Европы со временем будут всё больше поддерживать трудолюбие и порядок – эти столь падшие, некогда такие трудолюбивые и счастливые народы, пробудятся наконец, от своего долгого тяжёлого сна, сбросят с себя цепи рабства и, трудясь на принадлежащих им прекрасных землях – от Адриатического моря до Карпат и от Дона до Мульды – вновь отпразднуют на них свой древний праздник трудолюбия и торговли». Боже, какая идиллическая картина: набожные и поющие кочевые народы на фоне кровавых событий в Бромберге! ( город, ставший польским в 18г-- Н.) Как всё-таки заблуждался Гердер, говоря о необходимости разбудить эти народы, предрекая им будущее, которое они немедленно ринулись отнимать у нас, как только им представилась для этого возможность. В нас они видели своих угнетателей – ведь мы устами Гердера сами признались им в том, что виноваты во всех их несчастьях, причины которых так верно подметил острый взгляд римлянина. Ибо в другом месте того же произведения Гердер говорит: «Они были милосердны, гостеприимны до расточительства, любили свободу, но были послушны и покорны, были врагами разбоя и грабежей. Всё это нисколько не защитило их от угнетения, а, наоборот, способствовало их порабощению. Потому что коль скоро они не стремились к господству над миром и были готовы платить налоги, лишь бы их страну оставили в покое, то многие народы, и особенно немцы, причинили им немало обид». Впрочем, не надо удивляться тому, что великий немец подобным образом оценивает наших восточных соседей. На протяжении всей нашей истории мы очень часто давали неверную оценку другим народам. Мы всегда либо переоценивали, либо недооценивали их. Разве не мы в 1830 году сочиняли польские и греческие песни? Разве не мы выставляли в Мюнхене картины, изображающие освободительную борьбу греков против турок, словно речь шла о нашей собственной истории? И разве поляки или греки когда-нибудь отблагодарили нас за это? Нет. Оба эти народа восхищались французами и их революцией, вдохновившей их на борьбу за свободу, с которой они потом не знали, что делать. Однако нельзя забывать, что недостаток созидательных сил у этих народов компенсируется упорством и терпением, традиционной внутренней сплочённостью и такой непритязательностью в повседневной жизни, которая нам зачастую кажется просто немыслимой. Все эти народы столетиями находились под чужим господством и уже привыкли к тому, что после коротких, и, как правило, бездумно использованных периодов свободы им вновь приходилось покорно склонять голову под ярмом
Увязнув в братоубийственных войнах, мы совершенно забыли о той огромной работе, которую мы произвели на Востоке вместо отсутствующей там буржуазии. Монархи этих народов сами позвали наших переселенцев, чтобы те построили им города. Эти следы вы сможете увидеть во всех городах Восточной Европы – даже если они уже давно поросли бурьяном. Мне стало как-то не по-себе, когда я, находясь в Польше, увидел польских евреев, живущих в бывших немецких домах. Никто не спрашивал – куда подевались немцы, которые когда-то построили эти города; никто не задавался вопросом, насколько они обогатили жизнь народов, вместе с которыми они жили, - и не только в Польше, но и в приграничных с ней странах. Блеск чужого дворянства, впитавшего в себя немалую часть немецкой крови, равно как и совместная жизнь с восточноевропейскими людьми могли способствовать тому, что тамошним немецким гражданам стало казаться, что их плодотворная работа не так уж важна, что их бережливость – скупость, а их тяжёлая рабочая жизнь уныла и скучна. Возможно, со временем они стали видеть в себе всё то, что восточные народы и приписывали своим ненавистным соседям – немцам: дескать, немцы – сплошь ограниченные люди, которые из-за своего чрезмерного усердия в работе не способны нормально жить и наслаждаться прелестями жизни. И потом, для народа, проживающего в чужом социокультурном окружении, всегда важно знать, как историческая Родина относится к своим сыновьям и дочерям, проживающим вдали от неё. Немецкие переселенцы в США перешли на английский язык не потому, что англичанин более привержен к национальнам традициям, культуре и языку, чем немец; но потому, что в тогдашней Англии чувство чести было развито намного сильнее, чем в раздробленной на множество мелких государств Германии. Честь немца была в его прилежании. Да, при помощи чувства долга и прилежания можно, наверное, построить народную экономику. Но эти безусловные добродетели, не подкреплённые национальным самосознанием, не смогут обеспечить необходимую устойчивость против вляния чужой народности. Нет, немцы просто забыли, что они обустроили Восточную Европу. Если бы это было не так, то в городе Магдебурге стояла бы мемориальная колонна, на которой были бы высечены имена всех городов Восточной Европы, основанных на магдебургском праве. «Почему практически все народы Европы приглашали на престолы своих стран выходцев из знатных немецких родов»?.. Может быть из любви к немецкому народу? Или может потому, что они знали, что, занявшись государственными делами, немецкие князья забудут, к какому народу они принадлежат? Почему жители Востока позвали немецких граждан строить им города и создавать у них государственные структуры? Почему немецких переселенцев всегда направляли туда, куда отказывались идти местные жители, потому что работа там казалась им слишком тяжёлой, а прибыль слишком маленькой? Нет, приглашая туда наших рабочих, крестьян, солдат и князей, тамошние власти руководствовались вовсе не любовью к немцам, а исключительно уважением к их работе. А те так самозабвенно трудились на благо чужой страны, что мы вместе с плодами этой работы потеряли и их самих. Если великие князья, родившиеся в Кобурге, Мекленбурге, Брауншвайге, Гольштейне, Гессене, Саксонии и Швабии, соизволили забыть, откуда они родом, - а другие народы предпочитают об этом не вспоминать, - то мы никогда не забудем, из какого рода происходила великая королева Англии Виктория, наставленная в государственных делах своим немецким супругом.
Гувернанты, гофмейстеры и книги научили эти народы говорить и думать по-французски, но всю созидательную работу осуществили для них немцы. Немцы занимались планированием, строили, управляли, пахали, корчевали леса, рыли штольни, экономили и управляли... Так что же могло нас сделать такими востребованными у других народов, когда мы сами, казалось, были не способны обустроить свой собственный дом? Что это была за сила, которая из всех германских народностей выбрала именно наш народ, чтобы поставить перед ним задачи, поставленные перед всеми германскими племенами ещё в самом начале их истории: обновление мира и оказание сильной поддержки новым, молодым народам внутри бывшей Римской империи? Кто призвал нашу нацию (давшую Европе столько императоров) управлять Европой, поддерживать другие народы, строить им государства и города и думать всегда прежде о них и совсем в последнюю очередь – о себе? Это была сила порядка, которая была дана нашему народу с самого начала, и которая нигде больше не нашла такого яркого выражения, как в бестелесных музыкальных произведениях, базирующихся на своих «вечных законах». Пусть менее экономные и беззаботно живущие народы считают нас ограниченными и скупыми: наш народ, дескать, считает каждый пфеннинг и постоянно увеличивает свои сбережения. Но мы вынуждены так поступать, потому что земля, на которой мы живём, очень скудна, и всё, чего мы достигли, есть ничто иное, как результат очень упорной и тяжёлой работы. Вряд ли найдётся ещё один такой народ, как немецкий, который растратил бы столько духовной энергии и сил на благо чужих народов и столь щедро делилися бы своим искусством, - намного щедрее, чем любые магнаты, шляхтичи или бояре. Возможно, романские и славянские стихи могут показаться легче, грациозней и свободней, чем наши. Возможно, их мелодии более приятны слуху и сердцу человека. Но музыкальные произведения наших мастеров божественнее и чище – они звучат, словно из другого мира. Только в них можно почувствовать силу, которая выражает нашу истинную сущность и которая, возможно, нашла своё отражение в мелодиях и песнях других народов. Это та сила, которая показывает, как прекрасны законы мироздания, переложенные на музыку, и насколько стабилен порядок, имеющий отзвук в нашем сердце. ... нас считали глупыми, оторванными от жизни и даже не способными управлять своей собственной судьбой. То, что немцы часто, ввиду поставленных перед ними задач, забывали думать о самих себе, остальной мир понял довольно быстро. Посреди Европы находился кладезь силы и прилежания, из которого другие народы могли взять себе всё то, чего не было у них самих. Там не надо было занимать очередь или отчитываться за взятое – достаточно было просто постучать в дверь и получить всё, что нужно: солдат, которые будут штурмовать Гибралтар и сражаться в Америке, или инженеров, которые будут строить мосты и разрабатывать рудники – вообщем всех тех, кто, как это ни горько звучит, был готов добросовестно работать и уже во 2-3 поколении забывать своё происхождение. В то время, как другие народы занимались завоеванием и разделом мира, наш народ, раздробленный на множество мелких государств и не имеющий национального самосознания, занимался тем, что разбазаривал, раздаривал, а иногда, когда ему было особенно плохо, даже продавал свою рабочую силу в чужие страны. (Bruno Brehm: Im Großdeutschen Reiche, A. Luser-Verlag, Wien 1940.) Все эти примеры я привёл вам для того, чтобы вы всегда помнили о том, насколько силён и слаб был ваш народ в одно и то же время. Подумайте, сколько неблагодарной работы мы сделали в Европе и других частях света! Наше время постоянно сравнивают с временами Наолеона, намекая на то, что Адольф Гитлер стремится к тем же целям, что и великий корсиканец. Ничто не может быть ошибочнее подобного мнения, ибо наш фюрер не какой-то кондотьер (предводитель наёмников, ищущих личную выгоду – переводчик), для которого господство и власть превыше всего. Наша задача – не захват чужих стран, а справедивое распределение работы и рабочих мест в мире. Именно для достижения этой цели мы и встали под знамёна движения, которое называется национал-социализм. Мы были вынуждены взяться за оружие, потому что все мирные решения, предложенные фюрером, были с издёвкой отклонены нашими противниками. То, к чему нас сегодня вынуждают, мы делали на протяжении многих столетий, находясь на службе у других народов. При этом мы не только не получали никакой благодарности, но ещё и подвергались насмешкам.
Наше время постоянно сравнивают с временами Наолеона, намекая на то, что Адольф Гитлер стремится к тем же целям, что и великий корсиканец. Ничто не может быть ошибочнее подобного мнения, ибо наш фюрер не какой-то кондотьер (предводитель наёмников, ищущих личную выгоду – переводчик), для которого господство и власть превыше всего. Наша задача – не захват чужих стран, а справедивое распределение работы и рабочих мест в мире. Именно для достижения этой цели мы и встали под знамёна движения, которое называется национал-социализм. Мы были вынуждены взяться за оружие, потому что все мирные решения, предложенные фюрером, были с издёвкой отклонены нашими противниками. То, к чему нас сегодня вынуждают, мы делали на протяжении многих столетий, находясь на службе у других народов. При этом мы не только не получали никакой благодарности, но ещё и подвергались насмешкам. Наполеон никогда не посылал своих подданных строить чужим народам города и крепости и никогда не селил французских крестьян на чужих землях; он был далёк от того, чтобы завоёвывать другие страны плугом. Что касается нас – то мы развернули в нашей старой огромной империи такое строительство, что даже не смогли его закончить. Точно так же, как мы не смогли завершить строительство наших огромных соборов. И если мы не хотим, чтобы Рейх распался на осколки, то мы должны позвать назад всех переселившихся на восток представителей нашего народа и поставить перед ними новые задачи. Конечно, при этом придётся отказаться от многих старых и дорогих нашему сердцу владений. Но, думаю, что осознание нашего предназначения поможет нам справиться с этой потерей. Немецкий народ по ту сторону границы обязательно услышит этот зов и расценит его как приказ, которому он последует со свойственным ему духом повиновения и самопожертвования. И если другие народы хотят понять нас, то им следует хорошенько задуматься над причинами такого повиновения. Принадлежность к своему народу, готовность отдать жизнь за Рейх, повиновение приказам фюрера – все эти качества люди в чужих странах должны видеть в вас – немецких солдатах. Как я уже сказал – любить вас там, конечно, не будут, но уважать придётся. Местное население должно видеть, что вы – часть народа, который в течение четырёх с половиной лет вёл Великую войну против всего мира и потерпел поражение только из-за предательства и огромного численного превосходства противника. Весь мир должен увидеть, что сегодня сыновьям нашего народа удалось добиться того, чего злая судьба помешала добиться их отцам в прошлой войне. Глядя на вас, все должны знать, что вы принадлежите к народу, который по желанию фюрера оставил свои выдвинутые далеко на Восток поселения и снова собрался в Рейхе, чтобы раз и навсегда установить его священные и неприкосновенные границы. ..... Камерады, не забывайте, что эти парни стоят с вами в одном строю! Помните, вы ответственны за них! Следите за тем, чтобы их юношеские сердца всегда оставались такими же чистыми как в детстве и даже после того, как они станут мужчинами. Не дайте зачерстветь их душам, даже если ваши уже давно зачерствели. Ибо молодёжь – наше главное богатство!
Интересно проанализировать данный текст с точки зрения философской этики в сравнении с другими подобными документами. Спасибо за перевод и проделанную работу
Я думаю, что немцы вели себя приличнее чем свои. Во время оккупации калмык стрелял во дворе голубей, отец сказал немецкому офицеру. Тот дал в ухо чурбану, что аж растянулся . Калмык быстро убрался со своим автоматом.
Розповідала бабуся (їй під час окупації було 15-16 років), що німці поводились досить коректно. Колгосп працював, прадіда на зборах вибрали головою. Коли відмовився, то пригрозили зброєю. В хаті жили офіцери, дітей пригощали солодощами. Коли відступали, то казали, що вони проти війни - то все Гітлер. Після цього село зайняли наші. Першими прийшли якісь штрафніки. Грабували людей, стріляли в хатах - каже, було страшно.
В доме мой тещи жили два немецких офицера. Поскольку к дому было подведено электричество, родня была не из бедной семьи, немцы там расположили радиостанцию. Офицеры были дворянского происхождения, культурные, не хамили и довольно корректно относились к моим родственникам. Прадед хорошо знал немецкий, он вообще владел четырьмя языками, общался с ними частенько, слушал их разговоры между собой и после войны сказал прямо, что если бы немцы победили, то нам бы на этом свете места не было бы. Они пришли к нам как хозяева.
