Возвращение… 26 июля 1942 года в ходе операции опергруппы генерал-лейтенанта Чибисова на Брянском фронте 7 бомбардировщиков Пе-2 из состава 32 бап в сопровождении 5 истребителей Миг-3 вылетели на бомбардировку частей противника в район села Малая Верейка. Около 19:00 во время нахождения над целью группа попала под огонь немецкой зенитной артиллерии и подверглась атакам вражеских истребителей, в результате чего один самолёт Пе-2 был подбит и, быстро теряя высоту, пошёл к земле над контролируемой немцами территорией. С боевого задания в тот день он не возвратился. Экипаж самолёта – пилот младший лейтенант Белан, штурман старший лейтенант Захарченко и стрелок–радист сержант Брусс – в полковых документах был записан в графу не вернувшихся с боевого задания. Туда же был записан и ещё один не вернувшийся в тот день на свой аэродром экипаж. Судя по документам, никто из вылетавших с ними других экипажей не смог сказать о судьбе своих пропавших боевых товарищей чего-либо определённого. В августе 1942 фамилии не вернувшихся были официально занесены в списки безвозвратных потерь полка и представлены наверх по команде. 21 сентября 1942 года младший лейтенант Белан был официально признан пропавшим без вести и приказом главного управления формирования и комплектования войск Красной армии исключён из её списков. Между тем, ни погибшим, ни пропавшим без вести для советского армейского командования он не был, и при определённых обстоятельствах это легко стало бы известно и командованию его авиаполка, но тот факт, что к 21 сентября оно об этом так и не узнало говорит, увы, о многом… Впрочем, обо всём по порядку. Документальный конец службы лётчика Белана, отражённый сначала в бумагах 32 бап, а затем и в приказе об исключении его из списков Красной армии, на самом деле стал началом неоднозначной фронтовой истории, о которой и пойдёт здесь речь.[1] Фактически пилотируемый им Пе-2 не вернулся в тот день с боевого задания потому, что был сбит. Произошло это в районе села Малая Верейка, примерно в 6-7 километрах севернее города Землянск. Стал ли тому причиной зенитный огонь с земли, или атака вражеских истребителей, или и то, и другое, теперь сказать невозможно, да и тогда вряд ли экипаж мог сказать об этом точно. В любом случае, получив повреждения, бомбардировщик потерял управление и стал падать вниз. Младший лейтенант Белан успел дать команду экипажу покинуть несущийся к земле самолёт и сам с высоты 600-700 метров выпрыгнул с парашютом. Пе-2 грохнулся вблизи села, а спасшийся от смерти лётчик стал медленно опускаться вслед за ним под куполом своего раскрывшегося парашюта. В ясном синем небе, освещённый лучами вечернего летнего солнца, хорошо и далеко видимый всем в округе… К району маленькой рощи в 1 километре севернее Малой Верейки, куда беспомощно спускался лётчик, побежали группы находившихся поблизости немецких солдат. Шансов уйти от них у него уже не было. Едва приземлившись, младший лейтенант Белан был взят в плен. Судьбу своего экипажа он не знал, спасся ли кто-либо из них на парашюте он, судя по всему, не видел. Дальнейшее изложение событий приведём по сохранившемуся документу. «Фашистский офицер задал следующие вопросы Белан: фамилия, имя, отчество, год рождения, место рождения, национальность, где и когда кончал авиашколу, где расположен аэродром из которого вылетела группа их самолётов, сколько самолётов в полку и где они расположены. По словам Белан, он сказал, что вылетели из Липецка (действительно вылетели с Воскресенского аэродрома 60 км. восточнее Ефремова). Там же офицер отобрал документы: комсомольский билет, временное удостоверение личности, расчётную книжку и записную книжку, в которой были записаны им совершённые 55 боевых вылетов. Офицер интересовался как обращаются с немецкими военнопленными в советских лагерях, и, рассказывая, что русским военнопленным в немецких лагерях живётся очень хорошо, предложил пойти посмотреть в каких условиях находятся пленные красноармейцы, которые находились вблизи. Ночью пешим порядком Белан и 16 раненых красноармейцев были доставлены пешим порядком в лагерь для военнопленных, размещены на юго-западной окраине Долгое СС. Здесь комендант лагеря задал тоже вопросы, что и предыдущий офицер, после чего его вместе с ранеными красноармейцами и одним лейтенантом пехотинцем на машине отправили в лагеря военнопленных на западную окраину Касторное. Белан попал в лагерь для больных и раненых русских военнопленных. 1 км западнее в Никольско-Ключевская расположен лагерь для здоровых военнопленных, где их находится около 3000 человек. В лагерях больных и раненых военнопленных находится около 200 человек, которые получают медицинскую помощь от советских военнопленных санинструкторов и красноармейцев. Белан представился, что у него при приземлении получился вывих ноги и его отправили в лагерь больных и раненых (в действительности вывиха никакого не было, а был только незначительный ушиб левой ноги, а остался в лагере больных с той целью, что якобы здесь проще охрана и ему придётся бежать). Здесь Белан встретился с лётчиками Демьяненко и Судаковым из 527 авиаполка, которых он раньше знал хорошо. Белан сказал последним, что собирается бежать, после чего последние упрашивали его подождать несколько дней, пока они немного наберутся сил и будут бежать вместе. Там же Белан видел лётчиков из 20 истребительного авиаполка из которых один был обожжён и другой без ноги. Белан сказал Демьяненко и Судакову о том, что ждать не может и будет бежать в ближайшие дни, так как, не сделав этого, он будет отправлен в лагерь для здоровых и оттуда будет трудно совершить побег. Ещё будучи у первого офицера, последний предлагал Белан ехать в Ливны[2], для участия в войне против англичан. Белан ответил, что этот вопрос необходимо продумать и о своём решении сможет заявить позднее. 30.7. Белан сделал первую попытку бежать в ночное время, но, будучи окликнут русским часовыми, возвратился назад. В ночь на 31.7. совершил побег и направился западнее немецкого аэродрома, который размещён на выс. 197,5 (1 км. северо-западнее Касторное). В дальнейшем в большинстве случаев совершал передвижение в ночное время, следовал по маршруту свх. Ким, Ветровка, Большевка, Ефремовка, зап. окраина Александровка, вост. окраина Сапрон, вост. окраина Секирино. Белан показал, что в Большовка расположен крупный штаб противника (вероятно, штаб дивизии, так как там было много автомашин, большое движение мотоциклов и гужевого транспорта. На высотах севернее Александровка и до Сапрон имеются много окопов, но они не заняты. Окопы как видно вырыты давно и плохо замаскированы. 7.8.1942 года в дневное время Белану пришлось долго сидеть у оврага на южной окраине Сапрон, где он обнаружил 6 тяжёлых пушек, расположенных на огневых позициях по южной окраине Сапрон. В 19 часов 3 пушки из 6 были увезены на конной тяге в район Олым и севернее Сапрон, остальные 3 остались на прежних огневых позициях и производили стрельбу в направлении Гатище, Пикалово. Он также видел, что примерно в 20:00 две тяжёлых пушки из Большая Ивановка были подвезены к реке на западный берег у Алёшки. По предположению Белан в Сапрон (на северо-восточной окраине) размещён немецкий штаб, так как туда подъезжали легковые машины, мотоциклы и всадники. Там же в Сапрон размещён транспорт не менее 30 подвод. При движении на север в ночное время Белан видел, что в овраге 2 км. севернее Сапрон до 2 взводов сапёр возводили какие-то укрепления. Вблизи моста через реку Олым (1 км. западнее Афросимовка) расположен штаб противника, куда подходило с разных сторон по земле не менее 12 проводов. На южных скатах высоты «Безымянная» 1,5 км. севернее Сапрон по дороге, идущей по гребню высоты Белан пришлось преодолевать 3 линии окопов. В первой и второй (считая с юга) немецкой пехоты почти не встречал, а в третьей линии находилась пехота в значительном количестве». Отвлечёмся на время от цитируемого документа, обратимся к карте и немецким источникам. С начала июля 1942 года оборону в междуречье рек Олым и Кшень занимала фронтом на север 88 немецкая пехотная дивизия. Её передовые позиции в упоминаемом в документе районе действительно проходили по гребням высот севернее деревень Большая Ивановка и Сапрон. К началу августа немцы находились здесь уже целый месяц, основательно зарылись в землю и оборудовали свои позиции в инженерном отношении. Тем не менее, сплошной, непрерывной линии окопов, проволочных заграждений и минных полей на передовой ещё не было. Как правило, минные поля и колючая проволока в основном были использованы для укрепления подступов к опорным пунктам, создававшимся по принципу круговой обороны. Промежутки же между опорными пунктами простреливались пулемётным и миномётным огнём и лишь частично были минированы. [1] Дальнейшее повествование основано на рассказе младшего лейтенанта Белан. [2] Явная ошибка или опечатка писавшего. Скорее всего, немец предлагал пленному русскому лётчику отправиться воевать в Ливию.
На участке Большая Ивановка – Сапрон оборонялся 245 пп с приданной ему ротой из 188 сапёрного батальона. Полк поддерживал огнём дивизион 188 артполка, огневые позиции которого, судя по всему, и увидел прятавшийся неподалёку младший лейтенант Белан. Ближайший к реке опорный пункт немцев находился на безымянной высоте в 2 километрах к северу от деревни Сапрон и, примерно, в 300-400 метрах от реки Олым напротив деревни Афросимовка. Не было сплошной передовой траншеи в этом районе и у наших частей. После окончания здесь активных боевых действий, левофланговый полк 15 сд был сменён в самом конце июля на участке Большая Ивановка – Сапрон вновь прибывшей в 13 армию 134 осбр. Бригада приняла оставленные ей позиции и заняла оборону, которая также представляла из себя цепочку опорных пунктов, эшелонированных в глубину. Сложившаяся обстановка объективно способствовала переходу Белана через линию фронта, а судьба благоволила ему. В ночь на 8 августа (согласно его рассказу), спустя неделю после побега из лагеря, измождённый голодом младший лейтенант Белан совершил, как, наверное, ему казалось, последний рывок на долгом и трудном пути к своим. Пользуясь темнотой и затишьем на передовой, он поднялся из своего дневного укрытия в поле и осторожно двинулся на север через линию фронта, преодолев незамеченным сначала немецкие, а затем и советские позиции. Ранним утром 8 августа, удалившись от передовой на несколько километров (но, очевидно, сам того точно не зная), Белан пошёл по полевой дороге в сторону Пикалово, где наконец-то встретил не пленного, а первого за 2 недели вооружённого бойца родной Красной армии. Однако тот, а им оказался сержант 4 осб 134 осбр, совсем не разделил очевидной радости истощённого и измученного испытаниями лётчика от долгожданного выхода к своим. Бдительный сержант своим незнакомца не посчитал и отвёл его под конвоем к командиру батальона, а тот передал его в особый отдел. Там и был записан рассказ Белана о том, что с ним приключилось. Окончание его в записи начальника особого отдела 134 осбр по фамилии Сташен выглядит так: «На рассвете 8.8. Белан прошёл восточнее Секирино и направился по полевой дороге Секирино – Пикалово, где был задержан сержантом 4 батальона. На вопрос приходилось ли Белан преодолевать проволочное препятствие на выс. «Безымяннная» Белан ответил, что никакой проволоки не встречал, а также не встречал передовых частей Красной армии. На вопрос почему не явился в красноармейское подразделение сразу же при переходе линии немецких окопов Белан, что решил пройти дальше вглубь, так как боялся, что может попасть к немцам. На вопрос почему у Белан на руках все документы, в то время когда они были отняты у него первым же немецким офицером, последний ответил, что документы ему были возвращены комендантом ещё в Долгое. У немцев осталась только записная книжка». Записав рассказ Белана, бдительно-подозрительный «особист» оставил его под конвоем, а сам, действуя в полном соответствии с особым духом его особой же службы, написал по команде рапорт, в конце которого сделал убийственный для спасшегося лётчика вывод: 1. «Считаю, что Белан был завербован фашистами и специально переброшен на нашу территорию с определённым заданием, мотивируя это предположение следующим: А) Белан, будучи командиром звена, не мог не знать о судьбе своих товарищей, которым было дано приказание прыгать из самолёта вместе с ним. Б) Белану возвращены все его документы в том числе и комсомольский билет, в чём фашисты не могли быть заинтересованы. В)Белан не хотел ждать своих товарищей Демьяненко и Судакова, которые упрашивали его бежать вместе. Г) Белан очень легко удалось совершить побег. Д) Белан не мог находиться без пищи с 31 по 6.8. (по его показаниям питался только зёрнами ржи). Е) Перед фронтом 3 осбр немцами поставлено проволочное заграждение на которое не мог не попасть Белан в ночное время. Ж) Задержанный не имел намерения и не пришёл добровольно в расположение наших передовых частей, а был задержан в 4 км от линии фронта. 2. Считаю, что при тщательной обработке Белан будет разоблачён, как фашистский агент, предавший дело Родины».[ii] В конце архивного документа имеется следующая дописка от руки: «На дополнительном опросе в разведотделе показал то же самое. Начальник разведотдела штарм 13 полковник Старов».[iii] Вот и всё, ничего больше. Как видим, эта история имеет начало, но не имеет конца. Что случилось с младшим лейтенантом Белан дальше? Куда его отправили после допросов в особых отделах? Как сложилась его судьба? На эти вопросы у меня нет ответов. Есть только предположения и размышления.
Судя по всему, дальнейшая судьба сбитого лётчика была, мягко говоря, незавидной. Из документов следует, что ему не только не удалось вернуться в свой полк, но и вообще продолжить службу в армии, по крайней мере, офицером. Исключение его из списков Красной армии в сентябре 1942 года, скорее всего, говорит о том, что начатому «особистом» 134 осбр «делу» был дан ход, и, после рекомендованной им же «тщательной обработки» задержанного, тот, учитывая хорошо известные методы сталинских следователей по выбиванию нужных показаний, мог сознаться в чём угодно. Не секрет, что «фашистских агентов» в те времена, особые отделы «плодили» во множестве, оправдывая тем самым и свой хлеб, и свою нужность. Сделать из задержанного и подозреваемого «немецкого шпиона» для них не составляло особого труда, а веры в их особые дознания и выводы у начальства (хорошо знавшего, что высказывать сомнения в правоте всемогущих органов будет себе дороже…) всегда было больше, чем в лепет запуганных и надломленных происходящим подследственных. Поэтому вряд ли стоит удивляться тому, что в своём родном полку младшего лейтенанта Белан так и не дождались, продолжая считать его пропавшим без вести и в августе 1942, и, скорее всего, даже не подозревая о его печальной участи. Совершенно очевидно одно: оказавшись, наконец, у «своих», лётчик Белан был для Красной армии потерян безвозвратно… Однако, насколько убедительными представляются сейчас доводы начальника особого отдела 134 осбр, на основании которых он пришёл к заключению, что перед ним – фашистский агент? Мне кажется, что убедительными их назвать никак нельзя, уж больно натянутыми и искусственными они являются. Разумеется, автор выражает здесь свою личную точку зрения и, не претендуя на истину в последней инстанции, понимает, что без опоры на дополнительные источники невозможно сделать сейчас какие-либо однозначные выводы. И всё же… Задумаемся над некоторыми моментами. Попробуем исходить из противного и представим, что бывшего лётчика Белана действительно завербовали немцы, чтобы послать его в советский тыл с неким спецзаданием. И… послали с такой компрометирующей шпиона легендой? Да неужели же они не придумали бы ему что-то получше, чем то, что он фактически рассказал? В самом деле, в рассказе Белана есть столько невыгодных для «фашистского агента» моментов, что настоящий шпион наверняка от них бы отказался. Одно упоминание о плене чего стоит! Хорошо зная с какой настороженностью относятся в частях Красной армии даже к вышедшим из окружения, не говоря уже о побывавших в плену (!), ушлые немецкие вербовщики в первую очередь убрали бы из придуманной для пленного лётчика легенды само упоминание о плене! Куда более выгодно для настоящего шпиона звучала бы версия о том, что после того, как ему удалось спастись из сбитого самолёта на парашюте, он спрятался где-нибудь в высоких посевах на полях, а потом у кого-то из местных жителей, которые его чем-то кормили, после чего и пробирался к своим, сохранив при этом все свои документы (про отнятую записную книжку никто из допрашивавших знать не мог, поэтому в качестве весомого аргумента в дополнение к сохранившимся документам она была и не нужна). Такая легенда, при наличии всех подлинных документов, определённо вызывала бы меньше подозрений, чем сразу настораживающее любого «особиста» упоминание о плене, и однозначно лучше бы работала на создание образа не павшего духом героического советского офицера, упорно пробивавшегося к своим. Никакого плена! Чистая незапятнанная репутация! Ведь проверить был ли Белан на самом деле взят немцами в плен допрашивавший его «особист» Сташен не мог. Просмотрим теперь его обвинительную аргументацию по пунктам. Далёкий от авиации пехотный «особист» почему-то посчитал, что когда бомбардировщик был сбит, а его пилот спасся на парашюте, он (лётчик) никак не мог не знать судьбу других членов экипажа! На мой взгляд это звучит просто как мнение наделённого властью дилетанта, возведённое им, увы, в некое неукоснительное требование, которое, как показывают многочисленные фронтовые примеры, далеко не всегда можно было выполнить в реальной боевой обстановке! К тому же, возвращаясь к уже сказанному, и здесь можно заметить, что настоящему шпиону легче и лучше всего было бы вообще сказать, что экипаж, как он считает, погиб – и больше не было бы по этому поводу никаких подозрительных неясностей. По мнению начальника ОО 134 осбр наличие у Белана личных документов является инкриминирующим его моментом, так как «фашисты не могли быть в этом заинтересованы». Логика Сташена просто удивляет: либо он не допускает мысли о том, что настоящий вражеский агент наоборот вызвал бы меньше подозрений, имея на руках подлинные документы, либо считает немцев дураками, которые гораздо более заинтересованы в бумагах пленных как таковых, чем в успехе засылаемых ими за линию фронта агентов, поверить которым в отсутствие каких-либо документов будет, мягко говоря, затруднительно. В том, что «Белан не хотел ждать своих товарищей Демьяненко и Судакова, которые упрашивали его бежать вместе», Сташен также видит инкриминирующий Белана момент, несмотря на ясное и простое объяснение последнего, что это было вызвано его опасениями упустить благоприятный момент для побега, когда, находясь в лагере для раненых военнопленных с гораздо менее строгим режимом и охраной, он мог сделать это гораздо легче, чем в лагере основном. Не знавший немецких «шталагов» «особист» в тыловом блиндаже понять такую причину просто отказывался – он, ведь, не находился под конвоем и не рисковал, что его «упекут» за колючку под усиленную охрану, если он задержится с побегом из лазарета для раненых! То же самое можно сказать и про следующий «аргумент» Сташена про «слишком лёгкий побег». Уж, наверное, степень лёгкости побега он оценивал исходя не из реалий немецких прифронтовых сборных пунктов для пленных, которых он, опять же, лично не знавал (иначе, не был бы на своей особой должности, с которой подмоченная пленом репутация была бы просто несовместима), а из гораздо более знакомого ему по службе опыта советских лагерей, побег из которых ему было действительно трудно представить. И опять же, нет сомнений, что легенда настоящего завербованного агента и этот момент обрисовала бы гораздо более драматично, чтобы побег из лагеря показался бы допрашивавшему действительно трудным. Следующий аргумент Сташена, судя по всему, просто выходит за границы его понимания! Сытый начальник особого отдела, находясь на полном котловом довольствии и отнюдь не голодавший на своём боевом посту во втором эшелоне, отказывается поверить в то, что на зёрнах ржи и воде можно продержаться неделю. Вот, уж, воистину где сытый голодного точно не разумеет! Ему же не надо было пробираться по немецким тылам с подведённым от голода животом, но придающей отчаянную решимость целью во что бы то ни стало вернуться; он хорошо устроился в своей спец.землянке, с офицерским пайком, чайком и сахарком (наверное, и водочкой…), когда только нужно…Понятно, что если всего этого разом лишиться и перейти на зёрна ржи с водой, как же тут можно будет неделю протянуть? Никак не протянешь. И не хочет предположить бдительный «особист», что, будь Белан действительно завербованным немцами шпионом, уж они могли бы и покормить его перед дорогой, да предложить ему простое и верное объяснение про сердобольных местных жителей или их сады, да огороды, с которых он, де, и кормился эти дни. Про то, что поставленное немцами проволочное заграждение не было сплошным и бесконечным, уже шла речь ранее. Нет ничего невозможного в том, что пробираясь ночью через линию фронта, Белан по удачному стечению обстоятельств просто не наткнулся на него и прошёл в один из оказавшихся между опорными пунктами промежутков, даже не заметив в темноте колючей проволоки. В очередной раз скажем, при этом, что, будь Белан настоящим шпионом, он вполне мог бы заявить, что пробрался в один из проходов между проволочными заграждениями, который он приметил ещё днём – вот и весь вопрос, тем более, что проходы там действительно были. Последний инкриминирующий «довод» Сташена о том, что Белан «не имел намерения и не пришёл добровольно в расположение наших передовых частей, а был задержан в 4 км от линии фронта» просто удивляет своей надуманностью. О том, имел ли соответствующее намерение Белан или нет, начальник ОО знать никак не мог, но, тем не менее, безапелляционно выдал свои личные подозрения за непреложный факт. Никак не мог он принять и другую, казалось бы, очевидную вещь: да откуда ж мог знать выходящий из немецкого тыла лётчик точное прохождение передовой в незнакомом ему районе?! Он ведь не был красноармейцем 3 или 4 батальона 134 осбр, чтобы точно знать где находятся наши и немецкие позиции, а где начинается второй эшелон. Это для бдительного «местного» сержанта из 134 осбр район задержания незнакомца был уже в тылу, для Белана же он был неизвестно кем контролируемой территорией после преодолённых им немецких траншей, тем более, что никого из бойцов 134 осбр он на передовой так и не встретил (что ещё раз говорит о том, что сплошной линии обороны там не было). Не удивительно, что он хотел поскорее уйти от пересечённых им вражеских окопов на безопасное расстояние, а не выяснять вблизи позиций противника где же на самом деле проходит советская передовая, потому и шёл в северном направлении, резонно опасаясь, что с наступлением рассвета и улучшением видимости его могут легко обнаружить «прозревшие» немцы. Рассказ Белана, по моему мнению, производит впечатление правдивого изложения событий, прежде всего потому, что рассказанные им подробности являются совершенно невыгодными для отправленного на задание шпиона, так как они сразу вызывали (и вызвали!) подозрения у «особистов» того времени, зачастую относившихся к побывавшим в плену военнослужащим, как к врагам, и, безусловно, пятнали репутацию командира Красной армии. Настоящий завербованный агент явно стремился бы всеми силами этого избежать, прикрывая себя гораздо более презентабельной легендой. Есть в этом, мягко говоря, неоднозначном деле и ещё одно соображение, которое вполне возможно способствовало тому, что скорое разбирательство начальника ОО 134 осбр закончилось столь тяжёлым обвинительным заключением, а по сути - приговором. Находясь с частью на фронте всего неделю, Сташен старался поскорей проявить своё служебное рвение и показать начальству настоящую большевистскую бдительность. Скорее всего, Белан был одним из самых первых (если и вообще не первый) его «подопечный» с той стороны линии фронта, и Сташен не упустил случая отличиться и показать себя настоящим начальником особого отдела, а не доверчивым слушателем «вражеских сказок». Отправляя наверх это весьма слабо обоснованное «обвинительное заключение», а, по сути, не более чем своё личное субъективное мнение, он явно действовал по принципу, что лучше перестраховаться и засудить десятерых, если среди них попадётся хоть один виновный, чем пропустить хоть одного замаскировавшегося врага, не ломая жизнь невиновным. Лес рубят, как известно, щепки летят! И сдаётся мне, что командир звена 32 бомбардировочного авиаполка 24 летний младший лейтенант Белан Фёдор Фёдорович, родом из далёкого села Семёновка, Пологского района Запорожской области Украины, стал, увы, одной из этих большевистских «щепок», которых нарубили они из нашего народа немеряно. Последнее упоминание о Фёдоре Фёдоровиче Белане удалось найти в наградных документах. В 1985 году, к 40-летию победы он всё таки был награждён орденом Отечественной войны 2 степени. Эта запись, по крайней мере, говорит о том, что войну бывшему лётчику всё таки удалось пережить. Вот только как и где? В штрафной роте, рядовым, до самого конца войны (и после…) безвозвратно исключённым из списков Красной армии? Вряд ли. Если бы он был ранен, то должен был быть восстановлен в звании как искупивший вину кровью и, опять же, проходить по документам РККА. О том, что вряд ли ему удалось вернуться в армию косвенно говорит и то обстоятельство, что никакими орденами и медалями в щедрые на награды последние годы войны он так и не был награждён. Был ли он осуждён как «фашистский агент» и отправлен вместо фронта «загинаться» в Гулаг? Стал ли он впоследствии одним из многочисленных реабилитированных «врагов» коммунистической власти, задним числом исправлявшей свои прошлые преступления и решившей задобрить его орденом на исходе жизни? На эти вопросы у меня нет ответа, а без них это исследование так и остаётся незаконченным. Прошу помощи у исторического сообщества и особенно у уважаемых украинских коллег. Может кто-то из них сможет рассказать о судьбе нашего героя из Запорожья? Август 2014 г.
Вывод "Совершенно очевидно одно: оказавшись, наконец, у «своих», лётчик Белан был для Красной армии потерян безвозвратно…" слава Богу, все-таки оказался ошибочным. Белан Федор Федорович 1918 г/р, после проведенной проверки, был отправлен летчиком-инструктором в летное училище (предположительно в р-н Саратова?), после окончания ВОВ там же продолжил службу. Вышел на пенсию в звании подполковника. Долгие годы жил в городе Черновцы, работал в аэропорту. Летчиком ГФ стал и его сын Виктор. Умер Белан Ф.Ф. в 2006 (приблизительно). Сам Федор Федорович рассказывал, что после того, как его сбили под Чаусами, долго выбирался к своим, (о нахождении в плену - не говорилось). После выхода попал к "особистам", где его сильно били, заставляя признаваться в измене, но пришлось выпускать т.к. у него сохранились личные документы ... За участие в боях ВОВ был награжден орденом Отечественной Войны (хотя на "Подвиге народа" этот орден и не указан). второй такой орден он получил, как и все дожившие, в 1985. Собственно, не много о судьбе этого человека рассказано здесь http://sammler.ru/index.php?showtopic=77661&st=0 пост от Sep 24 2010, 09:14 (четвертый сверху)
