Шпионы в Порт-Артуре

Вообще, можно сказать, что именно японцы многое дали для развития и становления русской разведки.

Думаю, что Семёнов был не так далёк от истины, как это может показаться сейчас:

почитаем мнения участников той войны:

Генерального штаба генерал-майор Е.И. Мартынов
ИЗ ПЕЧАЛЬНОГО ОПЫТА РУССКО - ЯПОНСКОЙ ВОЙНЫ

До войны в нашей армии господствовало пренебрежительное отношение к японцам. Противоположные взгляды, изредка высказывавшиеся участниками похода на Пекин, обыкновенно объяснялись свойством русского характера хвалить все чужое. Высокая оценка японской армии особенно не нравилась в высших сферах, где полагали, что она может подорвать в наших войсках веру в свои силы.

Как бы в виде противоядия (нужно думать, по указанию свыше) в наших военных органах печатались разные статьи, в которых японская армия изображалась в самых темных красках: говорили, что японцы заимствовали от Европы одну лишь технику военного искусства, а не дух его, что они могут лишь подражать, но совершенно неспособны к самостоятельному творчеству, что японские генералы не имеют никакой практики управления большими массами и лишены всякой инициативы, что японский солдат слабосилен, маловынослив и т.п. Для "поддержания духа" русской армии поместили даже иллюстрацию: японский кавалерист тянет за повод едва передвигающую ноги клячу; другой стоит сбоку и грустно смотрит; внизу написано — "Японская кавалерия на походе".

В обществе ревнителей военных знаний некий вице-консул, долго проживший в Японии, сделал сообщение, в котором доказывал, что японцы, как истые представители желтой расы, храбры лишь при успешном ходе дела, наоборот, малейшая неудача возбуждает в них неудержимую, безграничную панику. Впоследствии, уже во время войны, наблюдая поразительное, не останавливавшееся ни перед чем упорство японцев в достижении раз поставленной цели, слыша о том, как после каждого отбитого штурма Порт-Артура, уложив тысячи людей, они с удвоенной энергией шли на следующий, мы часто вспоминали этого "прозорливого" вице-консула.

Отправляясь на театр войны, я получил в главном штабе описание японской армии, из коего явствовало, что японцы совершенные невежды в военном деле. Затем, уже во время военных действий, нам несколько раз присылали из штаба армии новые сведения об организации и тактике японских войск. Любопытно было наблюдать, как в этих официальных описаниях постепенно, по мере того как нас били, отзывы о японцах становились все более и более почтительными. Из последнего документа уже можно было заключить, что мы уступаем японцам решительно во всем, за исключением одного единственного преимущества — "веры в Промысел Божий".

Столь же наивными были перед войной и наши сведения о численности японской армии. В главном штабе категорически утверждали, что Япония ни в коем случае не может выставить в Маньчжурии более 150 тысяч человек. В действительности, как известно, японцы выставили гораздо большие силы.

Перед войной все полагали, что благодаря огромному перевесу в числе и качестве кавалерии мы будем знать каждое движение противника, последний же будет бродить впотьмах. На деле произошло обратное: наша кавалерия но причинам, выясненным в одной из предыдущих статей, не могла проникать в глубь расположения противника и потому не доставляла нам никаких ценных сведений; между тем японцы, пользуясь своей малочисленной кавалерией лишь для ближних разведок, все важнейшие сведения о группировке и направлении наших сил получали от шпионов.

Шпионская, служба была организована японцами мастерски. С этой целью еще до войны Дальний Восток был наводнен японскими офицерами под видом купцов, коммивояжеров, парикмахеров и т.п. Эти тайные военные агенты не только заблаговременно собрали необходимые сведения о театре войны, но и завязали прочные связи с местными жителями, раскинув как бы целую сеть шпионов, в которой в продолжение всей кампании путалась русская армия, не имея возможности скрыть ни одного своего движения.

К концу войны (уже после Мукдена) и мы стали понемногу налаживать разведку через шпионов; но до тех пор это была в полном смысле слова "слепая война", как ее прозвал Немирович-Данченко. Особенно обидно то, что, как мне передавали из самого достоверного источника, в начале кампании богатый китайский купец Тифонтай, имевший свои склады, магазины и конторы почти во всех городах Маньчжурии, предлагал за три миллиона рублей организовать шпионскую службу. Однако тогда это показалось дорого!

Во время войны разведка для японцев в значительной мере облегчалась тем, что мы готовились к каждому маневру удивительно долго и откровенно: заблаговременно передвигались войска, заготовлялось продовольствие, перемещались врачебные заведения и т.п. Затем при той массе офицеров, которая болталась без дела в наших штабах, вообще трудно было скрыть какую бы то ни было тайну. Планы военных действий обсуждались открыто даже в станционных буфетах, особенно на вокзалах в Ляояне и Мукдене.

Состоявшие при нашей армии корреспонденты обыкновенно жаловались на то, что их чересчур стесняют цензурой; между тем в японской армии корреспонденты (особенно иностранные) пользовались несравненно меньшей свободой — фактически им разрешалось лишь передавать своими словами официальные донесения о победах.

Результат такого различия в положении корреспондентов виден из следующего примера: в Германии еще во время войны, на основании исключительно газетных сведений, составлялись разные описания военных действий, и что ж — русские войска в них обыкновенно перечислены с точностью (иногда даже составлено полное боевое расписание), а о японской армии сведений почти нет.

Не нужно забывать, что многие сообщения представляются в отдельности совершенно невинными, а между тем взятые в совокупности и сопоставленные с другими фактами, они дают возможность делать чрезвычайно важные выводы о численности, группировке и планах неприятеля.

Правильное решение разбираемого вопроса, на мой взгляд, заключается в следующем: в мирное время в области военного дела, так же как и во всех остальных сферах государственной жизни, должна господствовать полнейшая гласность (конечно, за исключением стратегических тайн); наоборот, во время войны для достижения военного успеха необходима строжайшая цензура всяких корреспонденции, как телеграфных, так и письменных; с последним выстрелом гласность снова вступает в свои права и печати должна быть предоставлена полная свобода критиковать всех и все.

Известный военный корреспондент газеты "Journal", сначала при нашей, а потом при японской армии, Нодо, которого уже, конечно, нельзя заподозрить во вражде к гласности, идет в этом направлении еще дальше. Он говорит: "Секрет военных действий имеет столь решительное значение, что не может быть и вопроса о допуске в армию военных агентов, иностранных журналистов и даже собственных корреспондентов; печати должно разрешить лишь опубликование официальных отчетов".

Положение иностранных военных агентов в нашей армии было совершенно ненормальное. В то время как японцы держали их под постоянным надзором, показывая и сообщая им лишь то, что находили для себя полезным, у нас им была предоставлена почти полная свобода.

Например, военный агент державы, которая в будущем предполагается в числе вероятных наших врагов, всю кампанию от Вафангоу до Шахэ проделал с одной пехотной бригадой, а затем состоял при кавалерийских частях. Отличаясь замечательным трудолюбием, редкой любовью к своей специальности и прекрасном военным образованием, он за эти полтора года так изучил русскую армию, что к концу войны знал все ее слабые и сильные стороны гораздо лучше, чем некоторые офицеры нашего генерального штаба, соприкасающиеся с войсками лишь весьма поверхностно. Другой военный агент, также весьма способный офицер, все время находился при штабе одного корпуса. При этом он жил не с офицерами штаба, а отдельно, имел слугу-китайца, сам довольно свободно говорил по-китайски, для своего подробного дневника он собирал какие-то сведения, для чего к нему приходили разные китайцы, коих он куда-то посылал... Этот агент был запанибрата со всеми офицерами штаба; он в любое время свободно объезжал наши позиции; в присутствии его никто ничем не стеснялся; сам он открыто и, к сожалению, вполне основательно критиковал действия нашей армии и т.п.

Находя такой порядок вещей неестественным, новое начальство просило о том, чтобы этого чересчур осведомленного агента убрали в главную квартиру. Однако на это ходатайство был получен ответ, что военные агенты состоят под покровительством не только дипломатического корпуса, но и многих высокопоставленных лиц и что поэтому стеснение их может вызвать неудовольствие в высших сферах, вследствие чего поневоле приходится мириться с неудобствами их присутствия. Только после новых настойчивых ходатайств и много времени спустя указанный агент был отозван, чем он остался крайне недоволен и повсюду открыто выражал свое негодование. Наконец в июле 1905 года, то есть уже незадолго до окончания войны, последовало общее приказание главнокомандующего относительно ограничения свободы действий военных агентов.

На мой взгляд, в затронутом вопросе нам нужно следовать примеру японцев, которые без всякого стеснения неоднократно заявляли состоявшим при их армии иностранным военным агентам, что Япония ведет войну для своей пользы, а не для поучения других народов.


http://cruiserx.net/martinov/martinov.htm

 

Об японской разведке и тому значению, которое придаётся ей в японской армии, можно судить по отзывам русских офицеров вынужденных сотрудничать во время эмиграции в Китай после революции:
пошедший на службу в японскую жандармерию Ильин пишет 1 декабря 1928 г.: «Каждый чиновник имеет у себя несколько осведомителей, которые за 10–15 иен в месяц дают сведения. Этот расход покрывается специальными суммами, которые распределяются между японцами-чиновниками «на особые расходы». В Хуаньхедзах на таком жалованье – несколько русских полицейских. Вообще, у японцев шпионаж всюду и везде, и где только можно они имеют осведомителей. Они совершенно не стесняются в средствах и следят за всеми, никому не верят, следят даже друг за другом! И что страннее всего, лучше всего у них уживаются люди абсолютно аморальные и подлые, и чем хуже человек, тем он пользуется большим фавором у японцев!"
http://www.nnre.ru/istorija/beloyemigranty_na_voennoi_sluzhbe_v_kitae/p8.php

Почти все японские армейские офицеры начинали со службы в разведке! Это было начало военной карьеры. Обнаружила я это совершенно для себя неожиданно.
Я, недавно, заполучила японский военный альбом 1922 года по Северному Сахалину и пыталась его атрибутировать.
Там были портреты некоторых командиров, например командующего сахалинским экспедиционным корпусом ген-лейт. Матида Кэйу 町田経宇

И к своему удивлению, я нахожу такие сведения о начале его карьеры:

В 1899 г.начальник ГШ направил в Россию начальника 1-го (оперативно-разведывательного) отдела ГШ полковника Тамура Иёдзо с «секретным поручением» [38] для инспекции разведывательной сети в Приамурском крае и изучения возможностей развёртывания новых агентурных сетей на Сибирской железной дороге [3, с. 15]. Тамура Иёдзо и капитаны Матида Кэйу и Исимицу Макиё прибыли во Владивосток под видом коммивояжёров, причём последний отправился в Россию на свои личные средства [39].
......
Ханада Наканосукэ отозвали в Японию (полковник Тамура остался крайне неудовлетворён его работой и прямо указал Ханада Наканосукэ на то, что ГШ за эти годы не получил от него ни одного донесения [40].), и его сменил офицер оперативной разведки Матида Кэйу.
В конце декабря 1900 г. Матида Кэйу вернулся в Японию и представил в ГШ памятную записку с проектом развёртывания разведывательной сети на базе фотоателье в Харбине. План получил одобрение в ГШ, и в середине февраля 1901 г. Исимицу Макиё получил от Матида Кэйу секретные инструкции по организации фотоателье
А.Полутов "Деятельность военной разведки во Владивостоке 1875-1902" http://www.riatr.ru/2011/2/215_228.pdf

 

Вообще-то тема была обозначена конкретно о японской разведывательной работе в Порт-Артуре...
Поэтому в первую очередь рассматривался их интерес к этой ВМБ, т.е. деятельность разведки Морского Генерального штаба + Военно-гидрографического департамента Морского министерства.