У кого какие любимые стихи?

начну с себя

Потонула деревня в ухабинах,
Заслонили избенки леса.
Только видно на кочках и впадинах,
Как синеют кругом небеса.

Воют в сумерки долгие, зимние,
Волки грозные с тощих полей.
По дворам в погорающем инее
Над застрехами храп лошадей.

Как совиные глазки за ветками,
Смотрят в шали пурги огоньки.
И стоят за дубровными сетками,
Словно нечисть лесная, пеньки.

Запугала нас сила нечистая,
Что ни прорубь — везде колдуны.
В злую заморозь в сумерки мглистые
На березках висят галуны.

Но люблю тебя, родина кроткая!
А за что — разгадать не могу.
Весела твоя радость короткая
С громкой песней весной на лугу.

Я люблю над покосной стоянкою
Слушать вечером гуд комаров.
А как гаркнут ребята тальянкою,
Выйдут девки плясать у костров.

Загорятся, как черна смородина,
Угли-очи в подковах бровей.
Ой ты, Русь моя, милая родина,
Сладкий отдых в шелку купырей.

Понакаркали черные вороны
Грозным бедам широкий простор.
Крутит вихорь леса во все стороны,
Машет саваном пена с озер.

Грянул гром, чашка неба расколота,
Тучи рваные кутают лес.
На подвесках из легкого золота
Закачались лампадки небес.

Повестили под окнами сотские
Ополченцам идти на войну.

Загыгыкали бабы слободские,
Плач прорезал кругом тишину.

Собиралися мирные пахари
Без печали, без жалоб и слез,
Клали в сумочки пышки на сахаре
И пихали на кряжистый воз.

По селу до высокой околицы
Провожал их огулом народ.
Вот где, Русь, твои добрые молодцы,
Вся опора в годину невзгод.

Затомилась деревня невесточкой —
Как-то милые в дальнем краю?
Отчего не уведомят весточкой,—
Не погибли ли в жарком бою?

В роще чудились запахи ладана,
В ветре бластились стуки костей.
И пришли к ним нежданно-негаданно
С дальней волости груды вестей.

Сберегли по ним пахари памятку,
С потом вывели всем по письму.
Подхватили тут ро́дные грамотку,
За ветловую сели тесьму.

Собралися над четницей Лушею
Допытаться любимых речей.
И на корточках плакали, слушая,
На успехи родных силачей.

Ах, поля мои, борозды милые,
Хороши вы в печали своей!
Я люблю эти хижины хилые
С поджиданьем седых матерей.

Припаду к лапоточкам берестяным,
Мир вам, грабли, коса и соха!
Я гадаю по взорам невестиным
На войне о судьбе жениха.

Помирился я с мыслями слабыми,
Хоть бы стать мне кустом у воды.
Я хочу верить в лучшее с бабами,
Тепля свечку вечерней звезды.

Разгадал я их думы несметные,
Не спугнет их ни гром и ни тьма.
За сохою под песни заветные
Не причудится смерть и тюрьма.

Они верили в эти каракули,
Выводимые с тяжким трудом,
И от счастья и радости плакали,
Как в засуху над первым дождем.

А за думой разлуки с родимыми
В мягких травах, под бусами рос,
Им мерещился в далях за дымами
Над лугами веселый покос.

Ой ты, Русь, моя родина кроткая,
Лишь к тебе я любовь берегу.
Весела твоя радость короткая
С громкой песней весной на лугу.

 

P. VERGILIVS MARO
Aenēis

Битвы и мужа пою, кто в Италию первым из Трои —
Роком ведомый беглец – к берегам приплыл Лавинийским.
Долго его по морям и далеким землям бросала
Воля богов, злопамятный гнев жестокой Юноны.

5 Долго и войны он вел, – до того, как, город построив,
В Лаций богов перенес, где возникло племя латинян,
Города Альбы отцы и стены высокого Рима.
Муза, поведай о том, по какой оскорбилась причине
Так царица богов, что муж, благочестием славный,

10 Столько по воле ее претерпел превратностей горьких,
Столько трудов. Неужель небожителей гнев так упорен?
Город древний стоял – в нем из Тира выходцы жили,
Звался он Карфаген – вдалеке от Тибрского устья,
Против Италии; был он богат и в битвах бесстрашен.

15 Больше всех стран, говорят, его любила Юнона,
Даже и Самос забыв; здесь ее колесница стояла,
Здесь и доспехи ее. И давно мечтала богиня,
Если позволит судьба, средь народов то царство возвысить.
Только слыхала она, что возникнет от крови троянской

20 Род, который во прах ниспровергнет тирийцев твердыни.
Царственный этот народ, победной гордый войною,
Ливии гибель неся, придет: так Парки судили.
Страх пред грядущим томил богиню и память о битвах
Прежних, в которых она защищала любезных аргивян.

25 Ненависть злая ее питалась давней обидой,
Скрытой глубоко в душе: Сатурна дочь не забыла
Суд Париса, к своей красоте оскорбленной презренье,
И Ганимеда почет, и царский род ненавистный.
Гнев ее не слабел; по морям бросаемых тевкров,

30 Что от данайцев спаслись и от ярости грозной Ахилла,
Долго в Лаций она не пускала, и многие годы,
Роком гонимы, они по волнам соленым блуждали.
Вот сколь огромны труды, положившие Риму начало.

 

А это из моего словоблудия некоторые моменты..)) В День Воюблённых:
ВСЕХ С ДНЁМ ВЛЮБЛЁННЫХ!!!! УРА!!!!)))

Маленький проказник Купидончик,
Стрелы поострее заточи,
Параллельно с сердцем - прострели гандончик, -
Чтоб рождались детки от моей любви!!!))
Я. 14.02.2013г.

 

А это - к 8 марта...))
Любимым женщинам...
О, Женщины Любимые, вас точно создал Бог,
И Чёрт возьми - он пьяный был, или влюблён наверно,
Его Созданье разгадать никто так и не смог,
Мужчины всей Земли пытаются решить проблему нервно.

А всё гораздо проще - нужно жить....,
И вас - Любимые Девчонки обожать,
И баловать, и нежить, и боготворить,
И радоваться жизни - что б счастливыми рожать...

Нам- мужикам не надо многого от вас,
Улыбка ваших глаз и нежный поцелуй нам,
И горы мы снесём, к ногам весь Мир - для вас,
Вы - наша Муза... художник первый был Адам...

Любите юных нас - мы дерзки и глупы,
Безбашенны, но с нами так прикольно...,
Любите зрелых нас - мы так надёжны и мудры,
Научены ценить любовь, терпеть - когда на сердце больно...

Желаю вам Девчонки - счастья и любви,
И прав был Пушкин - "МОЛОДЕЯ... - МОЛОДЕЙТЕ...!!!",
Пусть сбудутся наивные слова мои....,
Прошу, молю - ДУШОЮ НЕ СТАРЕЙТЕ!!!!!!....

Я. 08.03.2012.

 

Мильоны — вас. Нас — тьмы, и тьмы, и тьмы.
Попробуйте, сразитесь с нами!
Да, скифы — мы! Да, азиаты — мы,
С раскосыми и жадными очами!

Для вас — века, для нас — единый час.
Мы, как послушные холопы,
Держали щит меж двух враждебных рас
Монголов и Европы!

Века, века ваш старый горн ковал
И заглушал грома́ лавины,
И дикой сказкой был для вас провал
И Лиссабона, и Мессины!

Вы сотни лет глядели на Восток,
Копя и плавя наши перлы,
И вы, глумясь, считали только срок,
Когда наставить пушек жерла!

Вот — срок настал. Крылами бьет беда,
И каждый день обиды множит,
И день придет — не будет и следа
От ваших Пестумов, быть может!

О старый мир! Пока ты не погиб,
Пока томишься мукой сладкой,
Остановись, премудрый, как Эдип,
Пред Сфинксом с древнею загадкой!

Россия — Сфинкс! Ликуя и скорбя,
И обливаясь черной кровью,
Она глядит, глядит, глядит в тебя
И с ненавистью, и с любовью!..

Да, так любить, как любит наша кровь,
Никто из вас давно не любит!
Забыли вы, что в мире есть любовь,
Которая и жжет, и губит!

Мы любим всё — и жар холодных числ,
И дар божественных видений,
Нам внятно всё — и острый галльский смысл,
И сумрачный германский гений...

Мы помним всё — парижских улиц ад,
И венецьянские прохлады,
Лимонных рощ далекий аромат,
И Кельна дымные громады...

Мы любим плоть — и вкус ее, и цвет,
И душный, смертный плоти запах...
Виновны ль мы, коль хрустнет ваш скелет
В тяжелых, нежных наших лапах?

Привыкли мы, хватая под уздцы
Играющих коней ретивых,
Ломать коням тяжелые крестцы
И усмирять рабынь строптивых...

Придите к нам! От ужасов войны
Придите в мирные объятья!
Пока не поздно — старый меч в ножны,
Товарищи! Мы станем — братья!

А если нет — нам нечего терять,
И нам доступно вероломство!
Века, века — вас будет проклинать
Больное позднее потомство!

Мы широко по дебрям и лесам
Перед Европою пригожей
Расступимся! Мы обернемся к вам
Своею азиатской рожей!

Идите все, идите на Урал!
Мы очищаем место бою
Стальных машин, где дышит интеграл,
С монгольской дикою ордою!

Но сами мы — отныне вам не щит,
Отныне в бой не вступим сами,
Мы поглядим, как смертный бой кипит,
Своими узкими глазами.

Не сдвинемся, когда свирепый гунн
В карманах трупов будет шарить,
Жечь города, и в церковь гнать табун,
И мясо белых братьев жарить!..

В последний раз — опомнись, старый мир!
На братский пир труда и мира,
В последний раз на светлый братский пир
Сзывает варварская лира!

 

мое любимое
Сpедь оплывших свечей
И вечеpних молитв,
Сpедь военных тpофеев
И миpных костpов
Жили книжные дети,
Не знавшие битв,
Изнывая от мелких
Своих катастpоф.

Детям вечно досаден
Их возpаст и быт, -
И дpались мы до ссадин,
До смеpтных обид.
Hо одежды латали
Hам матеpи в сpок,
Мы же книги глотали,
Пьянея от стpок.

Липли волосы нам
На вспотевшие лбы,
И сосало под ложечкой
Сладко от фpаз,
И кpужил наши головы
Запах боpьбы,
Со стpаниц пожелтевших
Слетая на нас.

И пытались постичь
Мы, не знавшие войн,
За воинственный клич
Пpинимавшие вой,
Тайну слова "пpиказ",
Hазначенье гpаниц,
Смысл атаки и лязг
Боевых колесниц.

А в кипящих котлах
Пpежних боен и смут
Столько пищи для маленьких
Наших мозгов!
Мы на pоли пpедателей,
Тpусов, иуд
В детских игpах своих
Назначали вpагов.

И злодея следам
Hе давали остыть,
И пpекpаснейших дам
Обещали любить,
И, дpузей успокоив
И ближних любя,
Мы на pоли геpоев
Вводили себя.

Только в гpёзы нельзя
Насовсем убежать:
Кpаткий век у забав -
Столько боли вокpуг!
Постаpайся ладони
У мёpтвых pазжать
И оpужье пpинять
Из натpуженных pук.

Испытай, завладев
Ещё тёплым мечом
И доспехи надев,
Что почём, что почём!
Разбеpись, кто ты - тpус
Иль избpанник судьбы,
И попpобуй на вкус
Hастоящей боpьбы.

И когда pядом pухнет
Изpаненный дpуг,
И над пеpвой потеpей
Ты взвоешь, скоpбя,
И когда ты без кожи
Останешься вдpуг
Оттого, что убили его -
Не тебя, -

Ты поймёшь, что узнал,
Отличил, отыскал
По оскалу забpал:
Это - смеpти оскал!
Ложь и зло - погляди,
Как их лица гpубы!
И всегда позади -
Воpоньё и гpобы.

Если, путь пpоpубая
Отцовским мечом,
Ты солёные слёзы
На ус намотал,
Если в жаpком бою
Испытал, что почём, -
Значит, нужные книги
Ты в детстве читал!

Если мяса с ножа
Ты не ел ни куска,
Если pуки сложа
Наблюдал свысока,
И в боpьбу не вступил
С подлецом, с палачом, -
Значит, в жизни ты был
Ни пpи чём, ни пpи чём!

 

Осип Мандельштам

Я вернулся в мой город, знакомый до слез,
До прожилок, до детских припухлых желез.

Ты вернулся сюда, - так глотай же скорей
Рыбий жир ленинградских речных фонарей.

Узнавай же скорее декабрьский денек,
Где к зловещему дегтю подмешан желток.

Петербург, я еще не хочу умирать:
У тебя телефонов моих номера.

Петербург, у меня еще есть адреса,
По которым найду мертвецов голоса.

Я на лестнице черной живу, и в висок
Ударяет мне вырванный с мясом звонок.

И всю ночь напролет жду гостей дорогих,
Шевеля кандалами цепочек дверных.

 

Теперь не уходят из жизни,
Теперь из жизни уводят.
И если кто-нибудь даже
Захочет, чтоб было иначе,
Опустит слабые руки,
Не зная, где сердце спрута
И есть ли у спрута сердце....

 

парни слегка пьян не совсем стихи, уж простите Ахматова в 12 в башку не лезет, но все же суть та же, вспомнил строки из дестсав...)))
С ув., Слай!
ПС: цитата - копирайт Дельфин, мат-не мой)))

"Если кто-то что-то от меня хочет,
Если кто-то меня достать пытается :
Пyсть он лyчше о себе похлопочет -
Может быть он в последний раз yлыбается
Мне все равно, что он там представляет,
Пyгает меня, нагоняет страхy;
Его всего-навсего три слова ожидают :
"Эй ты, пошел на х#й!!!"

Кто-то считает себя yмнее дрyгих,
Умный парень, кyда деваться.
Интересно, что же он бyдет делать без них?
Как и над кем он бyдет издеваться?
Лох! Ненавижy, таких как он -
Считает, что мозг его интеллектом полон.
И говорит он только лишь о себе одном
Ух, б_я, да пошел он ...

А этот типа самый здоровый,
Сил до хрена, а мозг отсyтсвyет -
Сразy видно, рожден был коровой,
Так, для мебели везде присyтсвyет.
И если бyдет необходимо, он скажет
Всего две бyквы "Мy!" , а y меня
Есть три слова для этого дибила :
"Эй ты, пошел в п$здy!!!"
"Стоять на месте, рyки за головy!",-
Орет мне директор мира.
Емy наверное власть yдарила в головy:
Приобретенный синдром командира.
С этим парнем опасно иметь дело -
Он может yдарить тебя с размахy.
Так что лyчше поберечь свое тело
И про себя послать его на Х*Й!!!

http://www.youtube.com/watch?v=pt-7nn4mSGM

 

Эмиль Верхарн​

1887​

​

Переводы М. Донского:​

1​

​

С насмешкой над моей гордынею бесплодной​

Мне некто предсказал, державший меч в руке:​

Ничтожество, с душой пустою и холодной,​

Ты будешь прошлое оплакивать в тоске.​

​

И кожа ссохнется, и мышцы ослабеют,​

И скука вльется в плоть, желания губя.​

И в черепе твоем мечты окостенеют,​

И ужас из зеркал посмотрит на тебя.​

​

В тебе прокиснет кровь твоих отцов и дедов,​

Стать сильным, как они, тебе не суждено.​

Над жизнею скорбя и счастья не изведав,​

Ты будешь как слепой смотреть через окно...​

​

Себя преодолеть когда б ты мог, но ленью​

Расслаблен. Стариком ты станешь с юных лет.​

Чужое и свое, двойное, утомленье​

Нальет свинцом твой мозг и размягчит скелет.​

​

В тебе прокиснет кровь твоих отцов и дедов,​

Стать сильным, как они, тебе не суждено.​

Над жизнею скорбя и счастья не изведав,​

Ты будешь как слепой смотреть через окно...​

​

Заплещет вещее и блещущее знамя.​

О, если бы оно и над тобой взвилось.​

Ты истощишь свой дух над письменами,​

Их смысл утерянный толкуя вкривь и вкось.​

​

Ты будешь одинок в оцепененьи дремы.​

Прикован будет твой потусторонний взгляд​

К минувшей юности. И радостные громы​

Далеко в стороне победно прогремят.​

​

В тебе прокиснет кровь твоих отцов и дедов,​

Стать сильным, как они, тебе не суждено.​

Над жизнею скорбя и счастья не изведав,​

Ты будешь как слепой смотреть через окно...​

​

​

2​

И Некто, меч подняв, мне предсказал с презреньем:
В безвестность канешь ты, ничтожный, поделом —
Подточен праздностью, бесплодным самомненьем,
В грядущем ты вкусишь лишь горесть о былом.
В тебе прокиснет кровь простосердечных дедов —
В убогом отпрыске их мощь истощена;
На жизнь, ее златых триумфов не изведав,
Ты будешь, как больной, дивиться из окна.
И нервы съежатся: ни счастья, ни страданий,
И скука въестся в плоть: чуть начал — и устал;
Твой лоб надгробием придавит рой мечтаний,
И поселится страх во мгле ночных зеркал.
Бежать бы от себя!.. Ах, если б!.. Но усталость
Уж отпечатала неизгладимый след;
Чужая и своя томительная вялость
Нальет свинцом твой мозг и размягчит скелет.
Пройдешь, с порывами отважных незнакомый,
Ты по земле один; твой не зажжется взгляд
Сияньем их надежд,— и радостные громы
Вдали, не для тебя, победно прогремят.

 

...

 

В.Долина
Меж нами нет любви. Какая-то прохладца,
Как если бы у нас сердца оборвались.
Ну как ей удалось за пазуху прокрасться?
Должно быть, мы с тобой некрепко обнялись.

Меж нами нет любви. Не стоит суесловья!
Но снова кто-то врёт и "да" рифмует с "нет".
И снова говорит: любовь, любви, любовью -
Холодные как лёд, и чистые как снег.

Но если нет любви - тогда какого чёрта
Мы тянем эту нить из вечного клубка?
Затем, что не дано любви иного сорта,
И надо как-то жить, раз живы мы пока.

1977

 

Мужичонка, лиходей, рожа варежкой
Дня двадцатого апреля, года давнего,
Закричал вовсю в Москве, на Ивановской,
Дескать дело у него. Государево!
Кто такой? Почто вопит? Во что верует?
Отчего в глаза стрельцов глядит без робости?
Вор - не вор, однако, кто ж его ведает…
А за крик держи ответ по всей строгости!
Мужичка того недремлющая стража взяла.
На расспросе объявил этот странный тать,
Что клянётся смастерить два великих крыла
И на оных аки птица будет в небе летать.
Подземелье, стол дубовый и стена на три крюка…
По стене плывут, качаясь, тени страшные…
Сам боярин Троекуров у смутьяна мужика,
Бородой тряся, грозно спрашивает:

- Что творишь, холоп?
- Не худое творю…
- Значит... Хочешь взлететь?
- Даже очень... хочу…
- Аки птица говоришь?
- Аки птица, говорю…
- Ну? А как не взлетишь?
- Непременно взлечу!

Был расспрашиван бахвал строгим способом.
Шли от засветла расспросы и до затемна.
Дыбой гнули мужика, а он упорствовал:
"Обязательно взлечу!.. Обязательно!..".
- Вдруг и вправду полетит, мозгля крамольная?
Вдруг понравится царю потеха знатная?
Призадумались бояре и промолвили:
"Ладно. Что тебе, холоп, к работе надобно?"

От рассветной зари, до тёмных небес
Он работал и не печалился.
Он старался, как чёрт. Он смеялся, как бес:
"Получается! Ой получается!".

Слух прошёл по Москве:
- Лихие дела…
- Мужичонка…
- Чтоб мне с места не встать!…
- Завтра в полдень, слышь?…
- Два великих крыла...
- На Ивановской…
- Чтоб мне с места не встать…

- Что? Творишь, холоп?
- Не худое... Творю…
- Значит хочешь... Взлететь...
- Даже... очень хочу...
- Аки птица... Говоришь...
- Аки птица... Говорю…
- Ну... А как не взлетишь!!.
- Непременно... Взлечу!

Мужичонка, лиходей, рожа варежкой,
Появившись из ворот, скособоченный,
Дня тридцатого апреля, на Ивановскую
Вышел, вынес два крыла перепончатых.
Отливали эти крылья сверкающие
Толи кровушкою, толи пожарами.
Сам боярин Троекуров, со товарищами,
Поглазеть на это чудо пожаловали.
Крыльев, право же, таких, земля не видывала.
И надел их мужик, слегка важничая.
Вся Ивановская площадь шеи вытянула…
Приготовилася ахнуть вся Ивановская…

Вот он крыльями взмахнул… Сделал первый шаг…
Вот он чаще замахал… От усердья взмок…
Вот на цыпочки привстал… Да не взлеталось никак…
Вот он щёки надул… Да взлететь не смог…
Он и плакал, и молился, и два раза вздыхал…
Закатив глаза подпрыгивал по-заячьи…
Он поохивал, присвистывал и крыльями махал…
И ногами семенил, как в присядочку…
По земле стучали крылья… Крест мотался на груди…
Обдавала пыль вельможного боярина…
Мужичку уже кричали: "Ну чего же ты?! Лети!!!
Обещался, так взлетай, окаянина!!!"
И тогда он завопил: "Да где ж ты?!! Господи!!!".
И купца задел крылом, пробегаючи…
Вся Ивановская площадь взвыла в хохоте,
Так, что брызнули с крестов стаи галочьи…

А мужик упал на землю, как подрезанный…
И не слышал он ни хохота, ни карканья…
Сам боярин Троекуров не побрезговали -
Подошли к мужику и в личность харкнули.
И сказали так бояре: "Будя! Досыта
Посмеялись! А теперь давай похмуримся…
Батогами его! Да чтоб не дo смерти!
Чтоб денёчка два пожил, да помучился!".

Ой, взлетали батоги, посреди весны…
Вился каждый батожок в небе пташкою…
И оттудова - да поперёк спины…
Поперёк спины, да всё с оттяжкою…
- Чтобы думал!.. Знал!.. Чтобы впрок!.. Для всех!..
Чтоб вокруг тебя стало красненько!..
Да с размахом!.. Ах!… Чтоб до сердца!.. Эх!..
И ещё раз… Ох!.. И полразика…

- В землю смотришь?.. Холоп!..
- В землю... смотрю…
- Полетать захотел!..
- И теперь… Хочу!..
- Аки птица говорил…
- Аки птица... Говорю!..
- Ну?.. А дальше-то?.. Как!?..
- Непременно… Взлечу!..

Мужичонка, лиходей, рожа варежкой…
Одичалых собак пугая стонами…
В ночь промозглую лежал на Ивановской…
Словно чёрный крест - руки в стороны…
Посредине государства, затаённого во мгле…
Посреди берёз и зарослей смородины…
На заплаканной, залатанной, загадочной земле
Хлеборобов, храбрецов и юродивых…
Посреди иконных ликов и немыслимых личин…
Бормотанья и тоски неосознанной…
Посреди пиров и пыток, пьяных песен и лучин…
Человек лежал ничком, в крови собственной…

Он лежал один. И не было ни звёзд, ни облаков…
Он лежал, широко глаза открывши…
И спина его горела не от царских батогов…
Прорастали крылья в ней…
Крылья…
Крылышки!..
Р.Рождественский

 

21 июня

Григорий Дикштейн

Еще грызем на лавочках
Подсолнухов плоды,
На фортепьянных палочках
Чернильные следы,
И не кружится сажица,
И дышится легко,
А главное, что кажется:
До смерти далеко...

Еще не слышно грохота,
Живет спокойно Брест,
Еще дрожит от хохота
Кинотеатр "Прогресс",
И небо не расколото,
И в мире тишина...
Лишь завтра скажет Молотов:
Война...

Еще не грязь осенняя
И жив мой старший брат,
Еще без затемнения
Москва и Ленинград,
И "зарево закатное" -
Красивые слова,
И девочка блокадная
Пока еще жива.

И в наших играх немцами
Не названы враги,
Еще в печах Освенцима
Лишь хлеб да пироги...
От Кушки и до Диксона
Такая тишина!
И песня не написана
"Священная война"...

Еще в умах не вяжется
Бессилие полков,
И кажется, всё кажется
До смерти далеко...
И зеленеют кронами
Каштаны у Днепра,
И почта похоронные
Еще не разнесла,

Еще бинты все белые,
Покоем полон дом...
Но ничего не сделаешь
Чтоб не было ПОТОМ...

1978

 

Пьяный дервиш

Соловьи на кипарисах и над озером луна,
Камень черный, камень белый, много выпил я вина.
Мне сейчас бутылка пела громче сердца моего:
Мир лишь луч от лика друга, всё иное тень его!

Виночерпия взлюбил я не сегодня, не вчера,
Не вчера и не сегодня пьяный с самого утра.
И хожу и похваляюсь, что узнал я торжество:
Мир лишь луч от лика друга, всё иное тень его!

Я бродяга и трущобник, непутевый человек,
Всё, чему я научился, всё забыл теперь навек,
Ради розовой усмешки и напева одного:
Мир лишь луч от лика друга, всё иное тень его!

Вот иду я по могилам, где лежат мои друзья,
О любви спросить у мертвых неужели мне нельзя?
И кричит из ямы череп тайну гроба своего:
Мир лишь луч от лика друга, всё иное тень его!

Под луною всколыхнулись в дымном озере струи,
На высоких кипарисах замолчали соловьи,
Лишь один запел так громко, тот, не певший ничего:
Мир лишь луч от лика друга, всё иное тень его!

 

- Что ты, лес, качаешься,
Ветви свесив до земли?
Ветер стих, дожди прошли...

- Оттого качаюсь я,
Что проходит жизнь моя,
День за днями всё короче,
И длиннее стали ночи.
Свищет ветер в сучьях голых,
Гонит прочь пичуг весёлых,
Дует, свищет, гонит лето.
Знать зима уж близко где-то...
Как же ветви мне не гнуть?
Птицы к югу держат путь,
Ласточки за стаей стая
Прочь уносят, улетая,
Счастья моего крупицы...
Мчаться друг за другом птицы
В дальней шири голубой,
Взяв мечты мои с собой,
Тают, как мгновения...
И теперь осенняя
Пустота осталась мне,
Чтоб я мог наедине
Коротать весь день-деньской
С собеседницей-тоской....

М.Эминеску 1883г.

 

Для русского человека нет поэта, ближе, чем Сергей Есенин.
Белая береза
Под моим окном
Принакрылась снегом,
Точно серебром.

На пушистых ветках
Снежною каймой
Распустились кисти
Белой бахромой.

И стоит береза
В сонной тишине,
И горят снежинки
В золотом огне.

А заря, лениво
Обходя кругом,
обсыпает ветки
Новым серебром

Ну, целуй меня, целуй,
Хоть до крови, хоть до боли.
Не в ладу с холодной волей
Кипяток сердечных струй.

Опрокинутая кружка
Средь веселых не для нас.
Понимай, моя подружка,
На земле живут лишь раз!

Оглядись спокойным взором,
Посмотри: во мгле сырой
Месяц, словно желтый ворон,
Кружит, вьется над землей.

Ну, целуй же! Так хочу я.
Песню тлен пропел и мне.
Видно, смерть мою почуял
Тот, кто вьется в вышине.

Увядающая сила!
Умирать так умирать!
До кончины губы милой
Я хотел бы целовать.

Чтоб все время в синих дремах,
Не стыдясь и не тая,
В нежном шелесте черемух
Раздавалось: «Я твоя».

И чтоб свет над полной кружкой
Легкой пеной не погас —
Пей и пой, моя подружка:
На земле живут лишь раз!

 

Мой любимый у Сергея Александровича...

Пой же, пой. На проклятой гитаре
Пальцы пляшут твои в полукруг.
Захлебнуться бы в этом угаре,
Мой последний, единственный друг.

Не гляди на ее запястья
И с плечей ее льющийся шелк.
Я искал в этой женщине счастья,
А нечаянно гибель нашел.

Я не знал, что любовь - зараза,
Я не знал, что любовь - чума.
Подошла и прищуренным глазом
Хулигана свела с ума.

Пой, мой друг. Навевай мне снова
Нашу прежнюю буйную рань.
Пусть целует она другова,
Молодая красивая дрянь.

Ах постой. Я ее не ругаю.
Ах, постой. Я ее не кляну.
Дай тебе про себя я сыграю
Под басовую эту струну.

Льется дней моих розовый купол.
В сердце снов золотых сума.
Много девушек я перещупал,
Много женщин в углах прижимал.

Да! есть горькая правда земли,
Подсмотрел я ребяческим оком:
Лижут в очередь кобели
Истекающую суку соком.

Так чего ж мне ее ревновать.
Так чего ж мне болеть такому.
Наша жизнь - простыня да кровать.
Наша жизнь - поцелуй да в омут.

Пой же, пой! В роковом размахе
Этих рук роковая беда.
Только знаешь, пошли их ...
Не умру я, мой друг, никогда.

<1922>

 

Не помню чьи это стихи, но по-моему были в учебнике русской литературы за 8-10 класс советской школы 84-86 гг. Но стихи запомнил (цитирую по памяти):

Жить, обдирая руки в кровь.
Метаться в поиске удачи.
И верить в праведность, любовь.
И боль переносить без плача.
Читать запоем до утра.
Иметь на все свое сужденье
И знать, что прошлое вчера,
Сулит тебе перерожденье.
И сердце чувствуя в груди,
сверять его с биеньем мира.
И видеть то, что впереди.
И помнить знанье - это сила.
И нить веков на душу намотав,
Ты будешь объективен, будешь прав.

 

Ночь, улица, фонарь, аптека,
Бессмысленный и тусклый свет.
Живи ещё хоть четверть века —
Всё будет так. Исхода нет.

Умрёшь — начнёшь опять сначала
И повторится всё, как встарь:
Ночь, ледяная рябь канала,
Аптека, улица, фонарь.

 

Живи безумец. Трать, пока богат.
Ведь ты же сам - не драгоценный клад.
И не мечтай, не сговорятся воры -
Тебя из гроба вытащить назад.

 

Марина Цветаева

Уж сколько их упало в эту бездну,
Разверзтую вдали!
Настанет день,когда и я исчезну
С поверхности земли.
Застынет все,что пело и боролось,
Сияло и рвалось:
И зелень глаз моих, и нежный голос
И золото волос.
И будет жизнь с ее насущным хлебом,
С забывчивостью дня.
И будет все-как будто бы под небом
И не было меня!
Изменчивой,как дети,в каждой мине,
И так недолго злой,
Любившей час,когда дрова в камине
Становятся золой,
Виолончель и кавалькады в чаще,
И колокол в селе...
- Меня,такой живой и настоящей
На ласковой земле!
К вам всем-что мне,ни в чем не знавшей меры
Чужие и свои!-
Я обращаюсь с требованьем веры
И с просьбой о любви.
И день и ночь,и письменно и устно:
За правду ДА и НЕТ,
За то,что мне так часто-слишком грустно
И только двадцать лет.
За то,что мне прямая неизбежность
Прощение обид,
За всю мою безудержную нежность
И слишком гордый вид,
За быстроту стремительных событий,
За правду,за игру...
Послушайте!-Еще меня любите
За то,что я умру.

 

Муса Джалиль "Варварство" (1943)​

Они с детьми погнали матерей
И яму рыть заставили, а сами
Они стояли, кучка дикарей,
И хриплыми смеялись голосами.
У края бездны выстроили в ряд
Бессильных женщин, худеньких ребят.
Пришел хмельной майор и медными глазами
Окинул обреченных... Мутный дождь
Гудел в листве соседних рощ
И на полях, одетых мглою,
И тучи опустились над землею,
Друг друга с бешенством гоня...
Нет, этого я не забуду дня,
Я не забуду никогда, вовеки!
Я видел: плакали, как дети, реки,
И в ярости рыдала мать-земля.
Своими видел я глазами,
Как солнце скорбное, омытое слезами,
Сквозь тучу вышло на поля,
В последний раз детей поцеловало,
В последний раз...
Шумел осенний лес. Казалось, что сейчас
Он обезумел. Гневно бушевала
Его листва. Сгущалась мгла вокруг.
Я слышал: мощный дуб свалился вдруг,
Он падал, издавая вздох тяжелый.
Детей внезапно охватил испуг, —
Прижались к матерям, цепляясь за подолы.

И выстрела раздался резкий звук,
Прервав проклятье,
Что вырвалось у женщины одной,
Ребенок, мальчуган больной,
Головку спрятал в складках платья
Еще не старой женщины. Она
Смотрела, ужаса полна.
Как не лишиться ей рассудка!
Все понял, понял все малютка.
— Спрячь, мамочка, меня! Не надо умирать! —
Он плачет и, как лист, сдержать не может дрожи.
Дитя, что ей всего дороже,
Нагнувшись, подняла двумя руками мать,
Прижала к сердцу, против дула прямо...
— Я, мама, жить хочу. Не надо, мама!
Пусти меня, пусти! Чего ты ждешь -
И хочет вырваться из рук ребенок,
И страшен плач, и голос тонок,
И в сердце он вонзается, как нож.
— Не бойся, мальчик мой. Сейчас
вздохнешь ты вольно.
Закрой глаза, но голову не прячь,
Чтобы тебя живым не закопал палач.
Терпи, сынок, терпи. Сейчас не будет больно. —
И он закрыл глаза. И заалела кровь,
По шее лентой красной извиваясь.
Две жизни наземь падают, сливаясь,
Две жизни и одна любовь!
Гром грянул. Ветер свистнул в тучах.
Заплакала земля в тоске глухой.
О, сколько слез, горячих и горючих!
Земля моя, скажи мне, что с тобой?
Ты часто горе видела людское,
Ты миллионы лет цвела для нас,

Но испытала ль ты хотя бы раз
Такой позор и варварство такое?
Страна моя, враги тебе грозят,
Но выше подними великой правды знамя,
Омой его земли кровавыми слезами,
И пусть его лучи пронзят,
Пусть уничтожат беспощадно
Тех варваров, тех дикарей,
Что кровь детей глотают жадно,
Кровь наших матерей...

 

Всё так серьёзно. Нужно разбавить. японскими.
Послали меня за сакэ
Две бутылки в дороге разбил
Самка собаки я

 

Из творчества древних поэтов (попробую процитировать по памяти)

- "Друг благородный, когда бы теперь отказавшись от брани,
Были с тобой нестареющи мы и безсмертны.
Я бы не шел впереди перед воинством биться,
Я и тебя бы не влек в опасности славного боя.

Вот и теперь, нечислимы случаи смерти нас окружают,
И смертному их не минуть, не избегнуть.
Вместе пойдем, - Иль на славу кому,
Иль за славою сами..."

Из японского.

"В двоем, или своим путем
Ни как зовут, ни что потом.
Мы не спросили ни о чем,
И не клянемся что до гроба.
Мы любим, просто любим оба..."