Cтихи о войне

Война


-Не пущу! Не пущу! Ты слышишь?
Ты один у меня остался!
Вот ремнем отхожу - не лишне!
Ишь, герой - воевать собрался!
Встала иксом в дверном проеме,
...........как же бешено сердце бьется,
Уперев в косяки ладони -
"Не пу-щщу на фронт. Не прорвется."
Голосила мать, причитала -
Он стоял, опустив ресницы.
Поднял взгляд, полный боли.
-Мама,
.........кто же будет дубасить фрицев?
За отца, за Андрея с Сашкой?
-Без тебя храбрецов немало!
...Грудь вздымается под рубашкой -
Будто чуяла, прибежала.
Похоронки на той неделе-
Сразу три.
.......................жизнь остановилась.
В одну ноченьку поседела.
-Не пущу. Не отдам, мой милый.
Искривился рот - сколько ж можно?
По щеке потекла слезинка.
-Не пущу. Не-пу-щщ-ууу, Сережа!
Мой сыночек, моя кровинка...
Он, вз'ерошенный, как волчонок,
И худой - лишь глаза, да зубы.
Жить да жить, провожать девчонок
Через пару годков из клуба.
С каждым словом все тише, тише
-Что ж ты выдумал, окаянный -
Нецелованный, нелюбивший...
-Отпусти меня лучше, мама.
Все одно убегу - решил я.
Подошел к ней и крепко обнял
Не мальчишка уже - мужчина.
Даром, маленький - при погонах.

Прошагал до Победы парень.
И, как водится, "МЫ ТУТ БЫЛИ",
Нацарапал.
.......Немецкий снайпер.
.............................Выстрел.
........................................Шепот
-Меня убили...
Мама... мама, прости..........
....................................все тише...
Умирал маленький Мужчина
Нецелованный, нелюбивший.

Сорок пятый...
.......................Весна в Берлине...
22/04/10.
-----------------------------

Сергей Астафьев ушел на фронт в феврале 1943 года в неполных 15лет, приписав себе 3 года.
Награжден медалью "За отвагу" и медалью "За взятие Берлина" - посмертно.
Вопреки похоронке, в июне 1945 года домой вернулся Андрей Астафьев, кавалер ордена "Славы" трех степеней.

 

(с) Майк Зиновкин (требовал, редиска, копирайта)

твою дивизию,
сняли с марша
– латать прорехи любой ценой.
радистки в штабе – такие маши,
что забываешь про позывной.
пусть на исходе и рис, и рислинг,
зато махорки ещё сполна.
холодный лоб допекают мысли
о том, что завтра была война,
что в рукотворных полях под Ржевом
уже заряжено вороньё. и солнце тщетно забилось в жерла
– такое близкое и своё,
и каждый первый боится сгинуть,
а каждый всуе зовёт Отца,
но строго смотрят с портрета в спину
усатый вождь и двуглавый царь,
толкая грудью на амбразуры.
не жаль патронов и кумача,
ведь вбито накрепко: пули – дуры,
а штык – особенная печаль.


твою дивизию!
враг не любит
и накрывает огнём с небес –
опять мешаются кони, люди,
железо, дерево и свинец.
и вот в такой трансцендентной каше
вариться заживо дан приказ.
орудий туберкулёзный кашель,
воронки, взрывы, кровавый наст –
по-настоящему, больно, насмерть.
бежать, захлёбываясь «ура»,
бог завещает армейской пастве –
добро с винтовкой добрей добра,
а это значит: назад ни шагу.
сто грамм для храбрости, и в окоп.
и снова трассеры вместо радуг
дырявятнебо, но в молоко,
которым выпиты синь и осень,
иприт и радий. и поутру
одни других умереть попросят,
руками трогая кобуру.

твою дивизию! как несладко
сгорать в землянках и блиндажах,
когда атак родовые схватки
торопят тужиться, чтоб дожать,
когда захлёбывается ветер
прогорклым дымом, сухой слюной,
и мертвецами былых столетий
опять бахвалится перегной.
невесть кому посылать угрозы,
чертей контуженных звать на бис,
всерьёз лелеять последний козырь –
последний выстрел длиною в жизнь,
смеяться танкам в стволы и траки –
достанет сил ли? красны бинты.
но с душ посыпались ржа и накипь
в ладони выжженной пустоты.
и ангел в каске смеётся рядом…
но словно пеплом швырнёт в лицо,
когда представит страна к наградам
твою дивизию(!) – семь бойцов.
03.09.12.

Пунктуация автора

 

По несчастью или к счастью,
Истина проста:
Никогда не возвращайся
В прежние места.
Даже если пепелище
Выглядит вполне,
Не найти того, что ищем,
Ни тебе, ни мне.
Путешествие в обратно
Я бы запретил,
И скажу тебе, как брату,
Душу не мути.
А не то рвану по снегу -
Кто меня вернет? —
И на валенках уеду
В сорок пятый год.
В сорок пятом угадаю,
Там, где — боже мой! —
Будет мама молодая
И отец живой.

 

Матерям войны

Я помню матери слова:
"Была война.
Осталась мать четыре рта
Кормить одна.
Никто вдову не подопрет
В беде плечом,
И всей подмоги - огород,
Да лес еще.
Ком сахару хранила мать.
По красным дням
Его немного полизать
Давала нам,
И, как святыню, в полотно
Да под замок...
Как жили мы тогда - врагов
Избави Бог.
Но стало нечего нам дать
В голодный год.
Перед иконой пала мать:
"Прости, Господь!
Как дети мучатся мои,
Взгляни, молю!
Хоть младшего к Себе возьми -
Не прокормлю..."
Она, наплакавшись, легла -
И видит сон:
В избу монахиня вошла,
Кладет поклон
И говорит: "О смерти грех
Творца молить.
Сынку и так ведь меньше всех
На свете жить".
Вскочив, метнулась мать к печи,
Где спали мы,
И плачет в голос, и кричит:
"Сынок, живи!"
Целует в страхе малыша
В глаза и лоб:
"С ума я, грешная, сошла!
Живи, сынок!!!
Прости, Господь, мне тяжкий грех,
Храни детей!"...
Она нас вырастила всех...
Спасибо ей..."
.
...мы образованны, умны,
В расцвете дней,
Одеты, сыты и пьяны -
И без детей.
И нам ни люди не страшны,
Ни Божий Суд...
Но матери времен войны
Нас не поймут...

Левина Лидия Евгеньевна

 

Растаяла в облаке белая стая…
В иных поколениях, годы, что дым, –
Мы – память, мы – воля, без крова и края,
Как будто вчера мы покинули Крым.

Прорвав паутину всемiрного сброда,
С попутной грозою, на танках, домой!
Встряхнуть эмиграцию Новым Походом
Нас взял под крыло самый страшный Герой!

Не нам словоблудьем чесать ностальгию,
Свой воинский дух растлевая в страстях.
В жидовских застенках пытают Россию,
Мы стон своей Родины носим в костях!

Заблёвана даль забесовленной жижей,
В руинах Совдепии – новый режим…
А мы не убиты, и память не выжечь!
Как будто вчера мы оставили Крым.

Палящим дыханьем талмудного перца
Сожжён, и по мраку развеян наш лес…
Но в Белом подполье колотится сердце,
И Дух на престолы нисходит с Небес.

Мы вышли из боли в поля вдохновенья,
Где солнце в зенит возвращают ветра,
Где ясные дали не знают забвенья,
Над злой пеленой безконечных утрат.

Соборной свечою пред Богом сгорая,
Постигли, что значит “Святая – святым!”.
Мы – память, мы – воля, без крова и края,
Как будто вчера мы оставили Крым…

 

Я спрашивал отца: - А правда, батя,
Что в бой солдаты шли, "За Сталина!" крича?
Отец нахмурил лоб: - Не помню это,
Но смерть лицом к лицу не раз в бою встречал.

Я спрашивал отца: - А правда, батя,
Что были все герои и не было дерьма?
Отец вздохнул:- Не так, совсем иначе.
Никто не думал боле, чем выжить до утра.

Я спрашивал отца: - А как же, батя,
Сумели мы в войне проклятой победить?
- Сынок, нет проще здесь ответа:
Сильнее нет того, как Родину любить.

 

Не знаю, может кто уже выкладывал, всю тему не читал. Но хочу представить вам стих из книги "Прорвать блокаду" о Волховском фронте.

На красной звезде- кровавый закат
Разлетается красными брызгами.
В моем подчинении рота солдат,
В гимнастёрках зелёных, замызганных.
Третий день что-то ждём- ни вперёд, ни назад,
Что за фронт? Третий день без движения...
Только Первый сказал- не спеши, лейтенант,
Боевое, как Божье, крещение.
Вмиг затих певчих птиц золотой перезвон
И по сердцу корябнуло жалостно.
Сто юнцов по окопам, две сотни погон.
Началось! Где-то ухнуло яростно!
Оглушительный рёв, как в чудовищном сне,
И земля вдруг взметнулась фонтанами.
Это бешеный реквием- ода войне.
Вместо нот- пули кляксами рваными.
Вот и вся обстановка- солдатский удел,
За страну, да за Родину малую...
Взрезав темень небес, белый голубь взлетел,
Покружил, и исчез за туманами...

 

Какие красивые стихи! Вы можете их публиковать не только здесь, но и на этом сайте - http://pishi-stihi.ru/ - там публикуют свои творения многие начинающие поэты, так же можно делиться опытом.

 

Я вот недавно наткнулся на такие стихи




В центре России оно -

В Подмосковье.

Прижалось к горе,

как родинка к лицу.

Памятью каждый из нас прикован

К этому

маленькому сельцу.



Мерой всех испытаний жестоких

Для пашей дивизии было оно.

У кого - Сталинград,

У кого - Севастополь,

У нас - Фомино.



Перевалить через Зайцеву гору!

Варшавское перерезать шоссе! -

Но, кроме приказа,

был еще голод,

И был - промозглый

болотный холод

В наступления полосе.



Встать бы

И - смять эту гору в лепешку!

Но голой рукой попробуй возьми,

Когда на тебя - обвалом бомбежки... бомбежки.

Бомбежки с восьми до восьми.

Мы вылезали из ям осклизлых -

В свежих воронках посуше дно.



И вот уж взрывной волною слизан

Последний камень печной Фомино.

Теперь лишь на карте одним названьем

Осталось село.

И остался приказ.



Оледенелыми ветками ночью позванивал

Ветер, коробя шинели на нас.

Вторую неделю ознобный ветер

И грохот разрывов со всех сторон -

До исступленья!..



Свели на третью

Остатки полков в один батальон.

...Мы поднимаемся из-за столов -

Минута молчанья сильнее слов.

Вот уже четверть века почти

Память павших товарищей чтим

Минутой молчанья.



В эту минуту

Нам, уцелевшим, видеть дано

Железным ветром

насквозь продутое

Братское поле под Фомино

В дни наступленья

за нами следом

Перемещалось вперед и оно.



И стало для нас

плацдармом победы

Братское поле под Фомино.

Мы пробивались к рейхстагу в апреле -

Было от дыма и днем темно.

Вплотную придвинулось к их цитадели

Братское ноле под Фомино.



...Сейчас под Мосальском,

в центре России,

Стоит монумент,

как - и должно.

Увековечить мы не просили

Братское поле под Фомино.



Десять дивизий

травой-повиликой

К свету, к людям пробились давно

На этом жертвенно-великом

Братском поле под Фомино.

Сколько же нас,

погибших негромко,

Но жизнь за Отчизну отдавших равно?!

Да будут святы для наших потомков

По всей России поля Фомино!

 

Анна Ахматова
Не бывать тебе в живых,
Со снегу не встать.
Двадцать восемь штыковых,
Огнестрельных пять.
Горькую обновушку
Другу шила я.
Любит, любит кровушку
Русская земля.

 

Не смейте трогать бронзовых солдат!
Как больно то, что нет сегодня силы,
Чтоб защитила братские могилы
От рук, «совком» клеймящих всех подряд!
Да эти пацаны – «отцы и деды» –
Они не за советский красный флаг –
За знамя кровью пОлитой победы
Шли на врага, кишки зажав в кулак!
Боец, сложивший голову от пули
В аду под Курском пятого июля
В игре политиканов виноват?
Не смейте трогать бронзовых солдат!
В той бронзе деток нерожденных души.
И перед тем, как памятник разрушить –
Ты в бронзовые посмотри глаза:
Там деда кровь, там бабушки слеза,
А я не понимаю, не приемлю –
Могилы разрывать? Наверно, ад
Уже давно пришел сюда, на землю.
Не смейте трогать бронзовых солдат! –
И злость адреналином бьет по вене…
Мой дед был в сорок пятом ранен в Вене
Чтоб сын его – а значит, мой отец
Не стал рабом под сапогом у фрица,
Чтоб не горели печи Аушвица,
Чтоб небо не горело, наконец…
Чтоб снова страшный не настал июнь,
А вышло так, что сволочь недобита.
Простите, вы, из бронзы и гранита –
Вы за живых отдали жизнь свою:
За всех – и тех, кто вас ругает тоже.
Не за медаль, вождей или парад –

А мы и мертвым отплатить не можем.

Не разрушайте бронзовых солдат…
© Kladbische, 8.05.2007

 

Муттер и Фатер гордятся Отто. Рост за два метра, глаза как сталь,
Тело, осанка, манеры -- что ты, впору сниматься у Риффеншталь.
Он побеждает на скачках конских, Вагнера темы поет на бис,
Даже стреляет по-македонски. Белая бестия, as it is.

Но каждую ночь
из тумана глядя
черными дырами мертвых глаз
Отто является фройлян Надя в платье сатиновом.

Был приказ --
Каждый изловленный партизайне должен висеть на суку. И вот,
Отто с улыбкой "Jedem das seine" пойманных русских к допросу ждет.
В двери Надежду впихнули грубо. Отто глядит на нее свысока.
Наде семнадцать, разбиты губы, кровь на сатине, в глазах тоска.
Делу, увы, не помочь слезами.
Слышно -- солдаты копают рвы.
Отто вздыхает -- йедем дас зайне. Милая фройлян, мне жаль, увы.

Вдруг исчезает тоска во взгляде, зал погрузился на миг во тьму.
Прыгнув, на Отто повисла Надя, в ухо гадюкой шипит ему:
"Что, офицер, не боишься мести? Нынче я стану твоей судьбой.
Мы теперь будем цузаммен, вместе. Слышишь? Отныне навек с тобой."

Надю за волосы тащат к вязу, в бабушкин, с детства знакомый, двор,
Где ожидает, к суку привязан, быстрый веревочный приговор.
"Шнапсу бы... Водки бы... Не иначе -- стопку с товарищем вечерком".
Отто стирает рукой дрожащей Надину кровь со щеки платком.

Водка ли, шнапс ли, исповедальня – все бесполезно. Опять в ночи
Надя из курской деревни дальней смотрит на Отто, а он молчит.
Наденька шепчет "Jedem das seine!". Отто хрипит, воздух ловит ртом.
Дойче овчарка глядит на хозяина, длинным виляет, скуля, хвостом.
Был же приказ и была задача... Йедем дас зайне. В окне рассвет
Надя уходит. А Отто плачет
Семьдесят долгих кошмарных лет.

© Kladbische, 31.05.11

 

Расстрельный взвод

Я везу его в лес.
Я сегодня его расстреляю.
Всех бы дел – довезти до ручья и скомандовать: «Пли!»
Только ветер и дождь, и трясёт как в разбитом трамвае,
Видно Богу угодно, чтоб все мы назавтра слегли.
Под колёсами грязь, да разверзты небесные хляби,
Дождь по спинам течёт, и обмотки промокли насквозь.
Нет бы, взять, переждать, только вечно торопятся в штабе,
Испугавшись, чтоб вновь приговор отменять не пришлось.
Смотрят зло пацаны – мы опять не успели на завтрак.
Инженер, его мать!..
Перепутал какой-то чертёж.
Он же просто старик. Пятьдесят ему было бы…Завтра..
Но не будет уже. Трибуналу, увы, невтерпёж.
Вот уже и ручей. Перелесок у самой дороги.
Россыпь стреляных гильз, да бурьяном заросший большак.
Все попрыгали вниз, разминая затёкшие ноги,
Матерясь и куря, самокрутки попрятав в кулак.
Снял бушлат арестант и, присев возле края оврага,
Он стащил сапоги, улыбаясь, как будто во сне,
Аккуратно сложив, неуверенно сделав два шага,
- Я готов, - произнёс, по привычке поправив пенсне.
- Дед, ты спятил? Уймись! Без обувки в такую-то пору!
Взвод солдат онемел. Даже ветер испуганно стих.
- Мне они ни к чему, а кому-то из вас будут впору.
Вам обратно ещё, ну а я… Как-нибудь и без них.

…Мы теряем себя, выполняя тупые приказы,
Разбиваясь о риф, как попавшие в шторм корабли.
Боги вечно глухи, а фемиды обычно безглазы…
Я отдал ему честь…
А ребятам скомандовал: «Пли!»
На обратном пути я глотал то ли дождь, то ли слёзы,
Вспоминая, как он улыбался, раздет и разут
У обрыва судьбы, у израненной старой берёзы…
…..
Я не знал, что меня завтра в этот же лес повезут.

Алексей Порошин

 

Волчьи ягоды.
(Всем пропавшим без вести)


Хватит верить бредням, разбирая, правда ли, что без вести пропал. Вот пишу тебе письмо… из рая. Разрешили… я и накропал. У меня и адрес и прописка: Облака. Вселенная. Уют. Просто, понимаешь, эти списки на земле живущим не дают. Да и Смерть не труд, а лишь халтура, просто блеск с наточенной косы, я ещё всё тот, наивный Юра, милый мальчик, маленький твой сын. Сын, который в поле убегает, за летящим змеем… на века, за меня - стареет небо в мае, за меня - седеют облака. Что ты там искала в похоронках? За какую правду не спала? Ордена пропавшего ребёнка, впаяны рассветом в купола. Горизонты, контуры и Китеж. Золотом подчёркнутая мреть. Разве ты не видишь, ты не видишь?! Посмотри… А лучше не смотреть.
Тайны нет священней всяких пагод, да и намекнули – не хитри… Я наелся просто волчьих ягод, со свинцовым привкусом внутри.

Ленка Воробей

 

Мы могли отойти: командиров там не было.
Мы могли отойти: было много врагов.
Мы могли отойти: было нас всего четверо.
Мы могли отойти – и никто б нас не стал
упрекать.

Мы могли отойти, но остались в окопах навеки.
Мы могли отойти, но теперь наши трупы лежат.
Мы могли отойти, но теперь наши матери плачут.
Мы могли отойти – только мы не смогли отойти:

за спиною Россия была...

 

Однажды мы станем солдатами,
когда время настанет скверное.
Я пока не уверен с датами.
Это глупо звучит, наверное, –
тут же вон, ребятня в песочнице,
солнце в небе широколицее…
Ты не думай, нет, мне не хочется,
ни в окопы, ни на позиции;
но ночами во сне мерещатся
те убитыми, те – распятыми...
Только мы одни, вроде, держимся –
ведь однажды мы будем солдатами.
Молодыми, не очень… Разными.
Кто-то трусом, а кто героем,
намотаем портянки грязные,
рассчитаемся, встанем строем,
и от первого до десятого
каждый выкрикнет свое имя.
Знай, однажды мы будем солдатами,
я уверен, мы станем ими.
Мы расстанемся с играми детскими,
со дворами своими спокойными,
когда небо взорвется c тресками,
и земля запылает войнами…
И, смирившиеся с утратами,
будут плакать по нам родители.
Однажды мы будем солдатами –
с сигаретой в обшлаге кителя,
с пневмонией, холерой, ранами,
с похоронками и жетонами,
с сапогами в грязи и рваными,
и с молитвами, и со стонами,
и с привычной бомбёжкой утренней,
с фотографией втрое сложенной,
и с патроном в кармане внутреннем –
тем одним, для себя отложенным,
с челюстями до боли сжатыми,
с отрешённым безумным взглядом...
Однажды мы будем солдатами.
Потому, что война уже рядом.

© Kladbische