Вот задался вопросом,значит погибали наши машинисты когда на мину наскакивали.... Оказалось там были и немцы и наши.. В контору паровозного депо 17-летняя Женя Горецкая попала не сразу. Счетоводов-бухгалтеров было семь или восемь, в основном молодые девушки, старше только Мария Гузевич, еще в 1920-е годы окончившая русскую гимназию. Сначала их взяли подсобницами в столовую для машинистов и слесарей, кому полагался обеденный паек, – чистить картошку, мыть котлы. К девушкам присматривались – и тех, кто толковее, по одной переводили в контору. Горецкая начисляла зарплату грузчикам, которых сотнями привозили с Украины разгружать уголь. Некоторые селились в городе, а большинство сразу после разгрузки эшелоном увозили обратно. Другие девушки начисляли зарплату «айнхаймишен» – местным работникам. Начальником депо был немец по фамилии Либих. Ходил в железнодорожном кителе без погон. Человек, говорили, неплохой, отстаивал своих работников, чтоб не забрали в Германию: существовал определенный процент отправки, и деповские раз в квартал проходили в городе медицинскую комиссию. Девчонки из конторы – тоже, и хотя знали, что шеф подстрахует, все равно было волнительно, перед каждой комиссией на всякий случай прощались с родными. Депо было интернациональным, отдел кадров вел отдельный учет по немцам и отдельный – по «айнхаймишен». Возле «веерного депо» – ангаров, где непосредственно обслуживались паровозы (так их прозвали за дугообразную форму; при отступлении немцы частично взорвут это строение царских времен) – стоял двухэтажный кирпичный домик, оборудованный для отдыха машинистов. В отличие от местных паровозников, которые жили дома, прикомандированным немцам требовалась гостиничка. Конторские немцы тоже обитали кучно – в своем общежитии. В обеденный перерыв Женя и другие граевские девушки бегали домой перекусить. Им приходилось делать крюк, чтобы подняться на мост. Немцы-машинисты это знали и с улыбкой притормаживали паровоз: «Фройляйн, битте!» На поворотном круге девушки сходили – там была тропинка на Граевку. Немцы водили поезда в более спокойные районы, а местных снаряжали на Пинск, Ковель – в партизанскую зону. Когда рельсовая война набрала силу, впереди паровозов приспособились пускать платформу с песком, и это иногда выручало. В случае подрыва бригаде давали три дня отдыха на снятие стресса, но каких-либо социальных гарантий местные паровозники не имели. Когда машинист-поляк, наскочив на мину, лишился в рейсе ноги, его уволили без дальнейшего содержания. У немцев, водивших составы по главной, варшавско-московской магистрали, тоже всякое случалось. Горецкой довелось поучаствовать в ритуале похорон немецкого машиниста, чей паровоз подорвался на мине. Немец был тяжело ранен и спустя несколько дней умер в госпитале. Провожать его было некому, и на похороны отправили всю паровозную контору. Погибшего погребли с воинскими почестями на «Кладбище героев» справа от центральной аллеи. Пастор прочел молитву, дали залп в небо. Советские машинисты в войну перманентно находились в пути. Мотались по всем фронтам, при паровозе и жили: дежурная бригада ведет состав, сменщики спят в прицепной теплушке. У немцев обстояло иначе: каждый паровоз имел приписку. Машинисты брестского депо отсюда отправлялись в рейс и сюда же возвращались, предвкушая положенные дни отдыха. Одна из немецких бригад облюбовала для постоя дом в частном секторе по ул. Боброва, 13. Машинисты прижились и не меняли пристанища – селились после рейса не в общежитие, а сюда. Хозяйка им готовила, стирала, постояльцы платили. Помимо материальной стороны, это была еще и защита. Не зная, чего ждать от полицаев и солдат жандармерии, ходивших с проверками по домам, люди вздрагивали от каждого стука. Но в дом Надежды Борзун наряды без нужды не заглядывали: попробовали разок и были сами не рады, нарвавшись на некстати разбуженных горячих паровозных парней. Это сильно подняло авторитет постояльцев. Немецкие железнодорожники были те же солдаты – в форме и при пистолете. Теперь когда пьяные полицаи приходили ломиться к девкам, соседки бежали к Борзунам: «Надь, скажи своим!» Если настроение располагало, машинисты, намотав на руку ремень, шли месить голубчиков, только пряжки мелькали. Перед отступлением конторским предложили уехать на Запад. Многие так и сделали. Почти все девушки из бухгалтерского отдела осели в Польше, Мария Ивановна транзитом оттуда попала в Америку. Женя никуда от родителей не поехала. Оставшиеся в городе машинисты после освобождения Бреста сразу оказались востребованы. По 15 и 25 лет ИТК кому-то присудят позже, а до поры разборку чинить не стали. На войне обученный машинист – ценный кадр. Их и немцы в первые же недели взяли на учет и велели явиться на работу. В июле 1944-го, когда фронт с каждым днем уходил все дальше на запад, уже русским требовался подвоз, от техники и боеприпасов до иголок-ниток. В дортехшколе в Барановичах организовали ускоренные курсы. Кочегаров готовили за месяц, помощников машиниста – за три, машинистов – за полгода.
А вот как немцы решали проблему подвижного состава? Советские паровозы или немецкие? Серия "52" пошла после перешивки на западноевропейскую колею или изначально изготавливалась для работы на советской колее?
Немцы сразу предполагали, что столкнутся с этой проблемой, поэтому во втором эшелоне войск держали желдорбаты для перешивки пути и восстановления мостов. Но танкисты рванули вперед настолько стремительно, что железнодорожники банально не успевали за ними. Поэтому в 1941 в основном пользовались советским подвижным составом, который не успели угнать. Вагонов было много, а паровозов не хватало (их старались угнать в первую очередь, хотя в Орше, например захватили много), поэтому часто использовали для прифронтовых перевозок грузовики-рельсовые тягачи фирмы FAUN, или переделывали трофейные ГАЗ-ММ и ЗиС-5 на ЖД ход. К середине 1942 практически все главные хода были перешиты на европейскую колею, что позволило использовать немецкие паровозы и вагоны без ограничений. 52-я серия сразу проектировалась на европейскую колею, на советскую ее переделывали уже после войны, в качестве трофеев. Наших машинистов на немецкой службе было сравнительно немного, в основном те, кто не успел эвакуироваться (как описано по Бресту), а вот смешанные бригады (немецкий машинист и наш помощник-кочегар) встречались намного чаще.
