По-белорусски, но думаю, все поймут. Пімен Панчанка ГЕРОЙ Злосна сказаў: «Уставай, пяхота! Ты не на пляжы, а на вайне». І лёг на змяiныя скруткі дроту. І дзвесце салдацкіх запыленых ботаў Прайшлі па яго спіне. Не ён, а другія ішлі ў атаку, Гранаты кідалі ў бліндажы, Калолі фрыцаў, палілі танкі І сцяг перамогі ўзнімалі ранкам На заваёваным рубяжы. А ён свае косці з іржавых калючак Сваімі рукамі бяз стогну аддзёр, Зваліўся на травы, і стала балюча І травам, і росам, і ветрам гаючым, Што прыляцелі з Валдайскіх азёр. 1943 г.
А це класичний вірш української поетеси Ліни Костенко. Сподіваюсь, що також зрозумієте суть. Тут обелісків ціла рота. Стрижі над кручею стрижуть. Високі цвинтарні ворота високу тишу стережуть. Звання, і прізвища, і дати. Печалі бронзове лиття. Лежать наморені солдати, а не проживши й півжиття ! Хтось, може, винен перед ними. Хтось,може, щось колись забув. Хтось, може, зорями сумними у снах юнацьких не побув. Хтось, може, має яку звістку, які несказані слова... Тут на одному обеліску є навіть пошта польова.
Юрий Белаш "Они" Мы еле-еле их сдержали... Те, что неслися впереди, шагов шести не добежали и перед бруствером упали с кровавой кашей на груди. А двое всё-таки вскочили в траншею на виду у всех. И, прежде чем мы их скосили, они троих у нас убили, но руки не подняли вверх. Мы их в воронку сволокли. И молвил Витька Еремеев: -А всё же, как там не пыли, Чего уж там ни говори, а воевать они - умеют, гады ! ...
Марк Максимов "Тост" (1956 г.) Мы с фронтовым товарищем в Тбилиси траншеи вспоминаем за вином. А переименованные ЗИСы бесшумно пробегают под окном. И разговор заходит с болью острой, с той самой болью, что не в нас одних, о нём - кому мы посвящали тосты, о горечи похмелья после них. Друзья, что спят от Курска до Потсдама об этом не узнают ничего, их первым словом в жизни было -мама, последним-имя властное его. А ты, мой друг, ты после битвы лютой вошёл в салют, дыханье затая, и светлой бронзой стала от салюта солдатская шинелишка твоя. К его ногам, стоящим над державой, сложил ты, чистой верой опьянён, и славу, что твоей была по праву, и рвань тобой захваченных знамён. Ты шёл с его приказом в рукопашный, гордился им, выигрывая бой, а он - ещё признаться в этом страшно,- но он не слишком дорожил тобой. Ты первый тост, когда погасли блики, пил за него - и веря и любя, его считал ты мудрым и великим, а он...он тоже выпил за тебя. Он встал, генералиссимус суровый, и тост поднял - за винтики - за нас ! Забыл он: винтик не имеет крови, а ты своею кровью землю спас. Ты плакал, вынося его из зала, несёшь из сердца, горечь затая. Но пусть не всё нам время рассказало,- мой первый тост сегодня: за тебя! Гордись собой ! И знай: не зачеркнули жестокие ошибки одного ни наших красных стягов торжество, ни жизнь твою, ни кровь принявших пули- кто с именем, кто именем его ! Да, мы за всё такой платили мерой - и ты, и я, жена твоя и мать, что разлучить нельзя нас с нашей верой, и подвиг наш нельзя у нас отнять.
Огненное солнце жжет небеса, По утру красной каплей сверкает роса, Реки текут кровавой водой- Это зовется просто ВОЙНОЙ... Земля наполненнна стала свинцом- Это зовется жизни концом. В воздухе стынут крики и вой- Это зовктся коварной судьбой... Вместо дождя низвергнуты слезы, Мир облачился в цвет алой розы, Воздух пылает пламенем Ада... Быстрая смерть- просто награда: Никто уже не вернется домой- Это будет последний их бой.
Константин Симонов "Лирическое" (1942 г.) На час запомнив имена, Здесь память долгой не бывает, Мужчины говорят: война... И женщин наспех обнимают. Спасибо той, что так легко Не требуя, чтоб звали милой, Другую ту, что далеко, Им торопливо заменила. Она возлюбленных чужих Здесь пожалела, как умела, В недобрый час согрела их Теплом неласкового тела. А им, которым в бой пора, И до любви дожить едва ли, Всё легче помнить, что вчера Хоть чьи-то руки обнимали. Я не сужу их, так и знай, На час, дозволенный войною, Необходим нехитрый рай Для тех, кто послабей душою. Пусть будет всё не так, не то, Но вспомнишь в час последней муки Пускай чужие, но зато Вчерашние глаза и руки. В другое время, может быть, И я бы прожил час с чужою, Но в эти дни не изменить Тебе ни телом, ни душою. Как раз от горя, от того, Что вряд ли вновь тебя увижу, В разлуке сердца своего Я слабодушьем не унижу. Случайной лаской не согрет, До смерти не простясь с тобою, Я милых губ печальный след Навек оставил за собою.
Булат Окуджава "Песенка" Совесть, Благородство и Достоинство - вот оно, святое наше воинство. Протяни ему свою ладонь, за него не страшно и в огонь. Лик его высок и удивителен. Посвяти ему свой краткий век. Может, и не станешь победителем, но зато умрёшь как человек.
Булат Окуджава От войны войны не ищут. У войны слепой расчёт: там чужие пули рыщут, там родная кровь течёт. Пулька в золотой сорочке со свинцовым животом... Нет на свете злей примочки, да кого спросить о том ? Всем даруется победа не взаправду - так в душе. Каждый смотрит на соседа, а соседа нет уже. Нас ведь создал бог для счастья каждого в своём краю. Отчего ж глухие страсти злобно сводят нас в бою ? Вот и прерван век недолгий, и летят со всех сторон письма, словно треуголки бонапартовских времён.
Бершадский В. "На Малаховом кургане" До обелиска долетает Дым с Корабельной стороны. И цепко бруствер оплетают Живые корни-пластуны. За век два грозных урагана Прошли здесь, души опаля. Земля Малахова кургана - Огнеупорная земля ! Мы здесь стояли в обороне, Здесь битвы армия вела. Земля, я взял тебя в ладони- Ты от осколков тяжела.
Залишити дім, взяти в руки рушницю, щоб в чистому полі зостатись довіку... Кому це підвладно? Хіба що лиш долі - немає могил у справжніх героїв.
Слушать в роще птиц с тобой могли бы, Громкому их пению внемля, Чтоб над нами закружились липы, А под нами замерла земля. Жить могли б в спокойствии и мире, Я оберегал бы твой покой... Только ты стреляла, словно в тире, Парабеллум сжав одной рукой. Нам сказали вас не брать живыми - А кому Вы мертвые нужны? Пальцы - ты курок спускала ими - У тебя, наверное, нежны. Падали братишки на ступени - Ты умела выстрелами класть. Так перед тобою на колени Я бы мог, наверное, упасть. Слился со стеной твой черный китель, Ну, а слов я разобрать не мог. Ты смеялась, нате, мол, возьмите, И давила пальцем на курок. Нам сказали вас не брать живыми, А кому Вы мертвые нужны? Барбара Фон Графт - вот это имя Для моей невесты, для жены! Пулеметы рявкали из окон, С каждым этажом крепчал огонь. Только помню белокурый локон, павший на эсэсовский погон. Но вперед, сметая все преграды, Рвался человеческий поток. В вестибюль разрушенный из сада Гаубицу выкатил браток. ...И, конечно, целоваться в полночь Там, где только звезды и луна... - Иванов! Прикончи эту сволочь! - Процедил сквозь зубы старшина. Я тогда вперед рванулся телом, Чтоб слетел румянец с алых щек, В грудь стволом уперся парабеллум, Только вместо выстрела - щелчок. Пистолет молчал и ты молчала, Воротник зубами теребя. Всю войну прошел я от начала, Чтоб в Рейхстаге повстречать тебя. Что с тобою делать? Выпить спирта? Вот ведь встал вопрос передо мной. Ну, а ты не стой по стойке смирно, Лучше повернись ко мне спиной. Кто хотя бы раз держал волыну, Кайф словил, в руках ее вертя. Поглядел я бабе этой в спину И подумал: "Ну тебя к чертям!" Спирт хлебал короткими глотками, Про любовь хотел тебе сказать... Но, вообще, я должен быть с братками И на стенах что-нибудь писать. И в руке моей повисла фляга, На курок я медленно давлю, Твоей кровью на стене Рейхстага Напишу, как я тебя люблю!
Андрей Вознесенский "Ров" Не тащи меня, рок, в симферопольский ров. Степь. Двенадцатитысячный взгляд. Чу, лопаты стучат благодарных внучат. Геноцид заложил этот клад. -Задержите лопату! -Мы были людьми. -На, возьми ! Я принёс бриллиант. -Ты, папаша, не надо костями трясти. Сдай заначку и снова приляг. Хорошо людям первыми радость открыть. Не дай бог первым вам увидать эту свежую яму, где череп отрыт. Валя ! Это была твоя мать. Это быль, это быль, золотая и костная пыль. Со скелета браслетку снимал нетопырь, а другой, за рулём, торопил. Это даль, это даль, запредельная даль. Череп. Ночь. И цветущий миндаль. Инфернальный погромщик спокойно нажал после заступа на педаль. Бил лопаты металл. Кто в свой череп попал ? Но его в темноте не узнал. Тощий, как кочерга, Гамлет брал черепа и коронок выдёргивал ряд. Человек отличается от червя. Черви золото не едят. Ты куда ведёшь, ров ? Ни цветов, ни сирот. Это кладбище душ - геноцид. Степью смерч несётся из паспортов. И никто не принёс гиацинт.
К.Симонов. Мое любимое) ТАНК Вот здесь он шел. Окопов три ряда. Цепь волчьих ям с дубовою щетиной. Вот след, где он попятился, когда Ему взорвали гусеницы миной. Но под рукою не было врача, И он привстал, от хромоты страдая, Разбитое железо волоча, На раненую ногу припадая. Вот здесь он, все ломая, как таран, Кругами полз по собственному следу И рухнул, обессилевший от ран, Купив пехоте трудную победу. Уже к рассвету, в копоти, в пыли, Пришли еще дымящиеся танки И сообща решили в глубь земли Зарыть его железные останки. Он словно не закапывать просил, Еще сквозь сон он видел бой вчерашний, Он упирался, он что было сил Еще грозил своей разбитой башней. Чтоб видно было далеко окрест, Мы холм над ним насыпали могильный, Прибив звезду фанерную на шест - Над полем боя памятник посильный. Когда бы монумент велели мне Воздвигнуть всем погибшим здесь, в пустыне, Я б на гранитной тесаной стене Поставил танк с глазницами пустыми; Я выкопал его бы, как он есть, В пробоинах, в листах железа рваных,- Невянущая воинская честь Есть в этих шрамах, в обгорелых ранах. На постамент взобравшись высоко, Пусть как свидетель подтвердит по праву: Да, нам далась победа нелегко. Да, враг был храбр. Тем больше наша слава.
Юрий Каплан "Неликвиды" (1990) Нас не доконали каналы, нитраты, нуклиды, Блокады и голод, Гулага разверстые хляби. Мы не ликвидированны, т.е. мы неликвиды- Глубокое слово придумано в нашем "Главснабе". Ликвиды здесь, в Бабьем Яру, в Быковне, в Куропатах, В Катыни, в пустыне, во тьме от Тайги до Тавриды... Ликвиды детей поедали в оболганных хатах. А мы избежали их участи- мы неликвиды. На нас руководство имело какие-то виды, Нас упоминали в почти эпохальных докладах, Мол худо ли бедно, но всё-таки выжили гниды, И стало быть рады всё понимают, как надо. Мы выжили- выжали нас на бетонные плиты, Как мокрую тряпку. Мы выжатые лимоны. Становимся в очередь за пресловутым талоном, Потом отоварим. И вроде со временем квиты. Мы выжили, но - из ума , из любви ...неликвиды... Мы выжили-выжили нас из судьбы человечьей, И есть ли надежда, что это продлится не вечно ?- Ведь именно мы основание всей пирамиды. Мы ходим на службу. И точим с приятелем лясы. Глотаем плевки. И как будто не копим обиды. Нас тысячи тысяч, нас тьмы как говаривал классик. И пусть мы не скифы. Но помните-мы неликвиды.
Вот мне понравились Кукушка В.Батраченко Я не верю поверьям и всяким дурацким приметам, Я реальную жизнь принимаю такою, как есть, И не годы авансом считает кукушка мне летом – Мне кукует кукушка про финский пристреленный лес… Мне отец говорил, что “кукушки” с деревьев стреляли, В перекрестье прицела, как в тире, спокойно беря, Наш командный состав деловито они выбивали, Узнавая по сумкам-планшеткам и накрест ремням. Закрываю глаза. И отчётливо, явственно вижу: В поиск группа идет. Чуть сереет холодный рассвет. Маскхалаты, приклады – всё белое. Быстрые лыжи… В этой группе уходит отец, сдав медаль и партийный билет. Выстрел. Первый упал, а откуда стреляли – не видно. По опушке рассыпались, разом со снегом слились. И сибирский охотник неказистыи, медлительный с виду, С той “кукушкой” поспорил. Поспорил на смерть или жизнь. Час в снегу пролежишь и замёрзнешь – заданье насмарку, Шевельнёшься – и снайпер уложит тебя наповал. Сибиряк прикрепил свою шапку на лыжную палку, Осторожно вперед из-под ели её протолкал. И попалась “кукушка” на эту простую уловку. Выстрел. Пригоршня снега с высокой сосны сорвалась. Трехлинейкой повёл сибиряк и, прицелившись ловко, Финну пулю влепил, словно белке, как водится, в глаз. Грузным комом с вершины свалился трофей необычный. Обступили бойцы, на его снаряженье дивясь, На немецкий прицел и на термос английский отличный, На галеты из Дании, шведскую лыжную мазь. Командир дал приказ продолжать по маршруту движенье. Снова белые тени поплыли меж елей густых. Сибиряк в своей шапке дыру рассмотрел с сожаленьем. Финна снег засыпал и на скулах не таял – остыл… Я не верю поверьям и всяким дурацким приметам, Я реальную жизнь принимаю такою, как есть. Нет, не годы авансом считает кукушка мне летом – Мне кукует кукушка про финский пристреленный лес.
Марк Максимов Из поэмы "Голубые огни" (1963) Я хочу, чтобы встретились совесть и память и была тишина на планете такая, чтоб услышали люди, как вечное пламя имена безымянных читает, вздыхая. Пусть помянет оно и друзей воевавших, и из мёртвых восставших к трудам своим тихим, и в советском тылу на коровах пахавших, и в немецком -хлебавшим баланду и лихо. И того, кто костлявой концлагерной жертвою доползал до своих - без кровинки, но с верою, а встречали его за ничейной прожекторы тусклым отблеском стёкол Лаврентия Берии. Сколько вас полегло на весенних проталинах и на белых снегах, и под летним кустом, умиравших единожды с именем Сталина и уже не узнавших, что было потом.
ЗЛОЕ НЕБО. Злое небо. Злое солнце. Злые взрывы под ногами. Злая грязная работа. Злые мессеры над нами. Просто - черная работа. Ни почётно, ни позорно... Смесью гари, крови, пота... Остальное - иллюзорно. Иллюзорно-неправдиво. Всё, что было... Всё, что будет... Все пока ещё мы живы В перерасплетеньи судеб. Юнкерсы ложатся чинно На крыло в перевороте, Безнадёжно, заунывно Возвещая смерть пехоте. В перекрестии размыто Силуэт чужой мелькает, Пальцы жмут гашетку липко, "Ишака" в озноб бросает. Изумрудная чечётка Режет плоскость аккуратно. Выбивает дробно, чётко По дюралю смерть вприсядку. День не ваш сегодня, парни! И не мой... Уж это точно... Пара тощих мессершмитов Рвёт мне бронеспинку в клочья! Злой плевок свинца густого... Сердце вскрикнуло и... стало. Жизнь толчками из аорты Вырвалась на волю ало! И не будет стопки с хлебом... И ни святости, ни скверны... Злое солнце... Злое небо... Злое лето... Сорок первый... ------------------------------------------
Константин Левин Батальонный комиссар Вачнадзе у костра ведёт политбеседу. Дело происходит в сорок первом. Фрицы позади и впереди. Говорит Вачнадзе командиру: - Если будем живы - будем седы... Но звезда вовеки будет красной на твоей и на моей груди. Не прорвался комиссар Вачнадзе, зашатался, за звезду схватившись, Прохрипел бойцам:-Ребята, кройте !... - И навек запомнил этот лес: У сырой сосны лежит товарищ. Стал моложе вдруг и как-то тише... В это время по шоссе пылила пятая дивизия СС. Над могилой ранней комиссара лишь сосна приметой и осталась. Даже и звезды фанерной нету - малый холмик, больше ничего. Глухо кличет птица фронтовая, и по-человечески устало Не чинара, а сосна склонилась над могилой сына своего. 1949 г.
Хелемский Я. "Сапун - гора" ...Сапун - гора, Сапун - гора. Грунт, прокалённый до нутра. Сухая крымская земля Шуршит, под сапогом пыля. Полынь и вереск. Тишь и зной Над обнажённой крутизной. Кругом, куда ни кинешь взгляд, Всё в листьях и морской росе, И виноградники висят Над поворотами шоссе. Дымок воскресшего жилья, Для новых зданий кирпичи, И кукурузные поля, И золотистые бахчи. И боевые корабли На страже моря и земли. Сапун - гора, Сапун - гора. Бои, гремевшие вчера. Глядит гора. Вокруг неё Сады и рыжее жнивьё. Так опалённый ветеран, Со смертью споривший не раз, Стоит, покрыт рубцами ран, Среди детей, которых спас. Вся в шрамах трещин и траншей, Гора вздымается вдали. Снимите шапку перед ней И поклонитесь до земли: То Севастополя сестра - Сапун - гора, Сапун - гора.
На нежную весеннюю лирику потянуло. Это одно из моих любимых, Юрий Белаш написал. Только не надо такое на мероприятии делать ПЕХОТА Пехоту обучали воевать. Пехоту обучали убивать. Огнём. Из трёхлинейки. На бегу. Все пять патронов - по знакомой цели: По лютому заклятому врагу В серо-зелёной, под ремень, шинели. Гранатою. Немного задержав К броску уже готовую гранату, - Чтоб, близко от ноги врага упав, Сработал медно-жёлтый детонатор. Штыком. Одним движением руки. Не глубоко: на полштыка, не дале. А то бывали случаи - штыки В костях, как в древесине, застревали. Прикладом. Размахнувшись от плеча. Затыльником - в лицо или ключицу. и бей наверняка, не горячась: Промажешь - за тебя не поручиться. Сапёрною лопаткою. Под каску. Не в каску, а пониже - по виску, Чтоб кожаная лопнула завязка И каска покатилась по песку. Армейскими ботинками. В колено. А скрючится от боли - по лицу, - В крови чтобы, горячей и соленой, Навеки захлебнуться подлецу. И наконец - лишь голыми руками, Подсечкою на землю положи И, скрежеща от ярости зубами, Вот этоими руками - задуши! С врагом необходимо воевать. Врага необходимо убивать.
Опасная Вы девушка, однако Но я сражён, стих действительно стоящий! Молодчина, продолжайте поиски на литературном фронте ! В Киеве сегодня похолодало и мне вспомнилась зима. И следующее стихотворение как раз было извлечено из литературных запасников под влиянием холодных атмосферных масс и конечно памяти о погибших. Геннадий Иванов "Солдат" Пехота заснеженным склоном Ушла на метельный закат, А в поле, ночном и холодном, Остался упавший солдат. Он умер не сразу, но долго Лежал на горячей крови, Он думал для жизни и долга Собрать ещё силы свои. Когда понемногу стемнело, Спокойные звёзды взошли, Хотел он разбитое тело Поднять от земли. И видел лишь ворон летевший, Скосивший на воина глаз, Как жадно он, но безуспешно Локтями разламывал наст...
Георгий Киреев "Поиск" (1989). Там, где когда-то бой кипел, ребята, Под деревцом, проросшим на костях, Нашли останки павшего солдата - Не сразу, - а десятки лет спустя. В окопе, опершись локтем о бровку, Сражался он с врагами до конца И до сих пор держал в руке винтовку - Надёжное оружие бойца ! А рядом, словно уголёк истлевший, Неся сквозь время потаённый стон, Доверчивостью крохотной надежды Лежал посмертный чёрный медальон С простым и добрым именем солдата И с полуистёртым адресом родных, Откуда он ушёл на смерть когда-то, В те первые и тягостные дни. Был ратный путь его кровав и страшен, Он пал в бою не по своей вине... Ещё один из "безвести пропавших" Вошёл в реестр убитых на войне !
Вот, понравилось: ПРОПАВШИМ БЕЗ ВЕСТИ. Дмитрий Уткин. В новгородских лесах рыщут тени орластых мундиров, Над болотистым мхом бьют в припадке стволы шмайсеров. Здесь зачёркнута жизнь рваной трассой шального пунктира, Здесь разрывы сердец глохнут в рёве свинцовых ветров. Гимнастёрки не в рост, в бурых пятнах запёкшейся крови, Сжав разбитый приклад, задыхаясь в горячем бреду, Молодой паренёк, сдвинув пыльную каску на брови, Как молитву, шептал: "Пусть умру, но они не пройдут!" Грязь размытых траншей трамбовали солдаты телами. На горластую цепь из окопа шагнув в никуда, Тот вчерашний пацан обнял тёплую землю руками, Захлебнувшись свнцом, прохрипел: "Не пройдут никогда!" И они не прошли, и повергли их знамя народы, И победа пришла, всю Европу накрыв кумачом, Только тот паренёк до сих пор у заросшего брода На разбитый приклад налегает разбитым плечом. Средь угрюмых осин стонет ветер трофейной гармошкой. Мир прошёл стороной, мимо взглядов разбитых глазниц. Здесь лежит батальон, раз в году погребённый порошей, Смотрят ввысь черепа, на углы чёрных плачущих птиц. Говорили они, что придут невредимы и целы. Говорили: "Побьём, победим", но побили, и вот 50 долгих лет смотрят в темень сквозь прорезь прицелов, Лишь в глазах их детй живы лица ушедших на фронт. Те глухие места называют долинами смерти, Там останки солдат, словно снег, на болота легли. Если трудно понять, я прошу - хоть на слово поверьте: Мы живём потому, что враги там пройти не смогли. Пусть прошло много лет, пусть война эта стала легендой, В гулкий колокол бьют отошедшие в сумрак сердца. Как случиться могло, что гордимся мы славной победой, Забывая о тех, кто лежит в Новгородских лесах?
