Борис Савинков Письмо Савинкова Дзержинскому: «Я чувствовал неправоту своей борьбы…» Внутренняя тюрьма. Гражданин Дзержинский. Я знаю, что Вы очень занятой человек. Но я все таки(здесь и далее сохранены орфография и пунктуация Савинкова - Ред.) Вас прошу уделить мне несколько минут внимания. Когда меня арестовали, я был уверен, что может быть только два исхода. Первый, почти несомненный, — меня поставят к стенке, — второй, — мне поверят и, поверив, дадут работу. Третий исход, т. е. тюремное заключение, казался мне исключенным: преступления, которые я совершил не могут караться тюрьмой, «исправлять» же меня не нужно, — меня исправила жизнь. Так и был поставлен вопрос в беседах с гр. Менжинским, Артузовым и Пиляром: либо расстреливайте, либо дайте возможность работать. Я был против вас, теперь я с вами; быть серединка-на-половинку, ни «за», ни «против», т.е. сидеть в тюрьме или сделаться обывателем, я не могу. Мне сказали, что мне верят, что я вскоре буду помилован, что мне дадут возможность работать. Я ждал помилования в ноябре, потом в январе, потом в феврале, потом в апреле. Теперь я узнал, что надо ждать до Партийного Съезда, т.е. до декабря-января... Позвольте быть совершенно откровенным. Я мало верю в эти слова. Разве, например, Съезд Советов не достаточно авторитетен, чтобы решить мою участь. Зачем же отсрочка до Партийного Съезда? Вероятно, отсрочка эта только предлог... Итак, вопреки всем беседам и всякому вероятию, третий исход оказался возможным. Я сижу и буду сидеть в тюрьме - сидеть, когда в искренности моей едва ли остается сомнение и когда я хочу одного: эту искренность доказать на деле. Я не знаю, какой в этом смысл. Я не знаю, кому от этого может быть польза. Я помню наш разговор в августе месяце. Вы были правы: недостаточно разочароваться в белых или зеленых, надо еще понять и оценить красных. С тех пор прошло не мало времени. Я многое передумал в тюрьме и, — мне не стыдно сказать, — многому научился. Я обращаюсь к Вам, гражданин Дзержинский. Если Вы верите мне, освободите меня и дайте работу, все равно какую, пусть самую подчиненную. Может быть и я пригожусь: ведь когда то и я был подпольщиком и боролся за революцию... Если же Вы мне не верите, то скажите мне это, прошу Вас, ясно и прямо, чтобы я в точности знал свое положение. С искренним приветом Б. Савинков 14 апреля. АН. Пав., вероятно думает, что «поймал» меня, Ар-цыбашев думает, что это «двойная игра», Философов думает - «предатель». А на самом деле все проще. Я не мог дольше жить за границей. Не мог, потому что днем и ночью тосковал о России. Не мог, потому что в глубине души изверился не только в возможности, но и в правоте борьбы. Не мог, потому что не было ни угла, ни покоя. Не мог еще потому, что хотелось писать, а за границей, что же напишешь? Словом, надо было ехать в Россию. Если бы я наверное знал, что меня ожидает, я бы все равно поехал. Почему я признал советы? Потому, что я русский. Если русский народ их признал (а это было для меня почти очевидно еще в Париже — сбил с толку АН.Пав.), то кто я такой, чтобы их не признать? Да, нищая, голодная, несчастная страна. Но я с нею. 1 мая. Целый день за окном музыка - демонстрации. У меня болят глаза, голова всегда тяжелая, в ушах всегда звенит. Нет воздуха и движения. С трудом заставляю себя писать. Попишешь час, — и как неживой. Я не то, что поверил Павловскому, я не верил, что его могут не расстрелять, что ему могут оставить жизнь. Вот в это я не верил. И в том, что его не расстреляли -гениальность ГПУ. В сущности, Павловский мне внушал мало доверия. Помню, обед с ним в начале 1923, с глазу на глаз, в ма- леньком кабаке в Париже. У меня было как бы предчувствие будущего. Я спросил его: «А могут ли быть такие обстоятельства, при которых Вы предадите лично меня?» Он опустил глаза и ответил: «Поживем - увидим». Но я не мог думать, что ему дадут возможность меня предать... Чекисты поступили правильно и повторяю, по-своему гениально. Их можно за это только уважать. Но Павловский...? Ведь я с ним делился, как с братом, делился не богатством, а нищетой. Ведь он плакал у меня в кабинете... Вероятно, страх смерти... Очень жестокие люди-иногда бывают трусливы. Но ведь не трусил же он сотни раз? Но если не страх смерти, то что?... Я не имею на него злобы. Так вышло лучше. Честнее сидеть здесь в тюрьме, чем околачиваться за границей, и коммунисты лучше, чем все остальные. Но как напишешь его? Где ключ к нему? Ключ к Анатолию Павловичу- вера, преданность своей идее, солдатская честность. Ключ к Фомичеву - подлость. А к нему?... А если бы меня расстреляли?... В свое скорое освобождение я не верю. Если не освободили в октябре - ноябре, то долго будут держать в тюрьме. Это ошибка. Во-первых, я бы служил советам верой и правдой, и - это ясно. Во-вторых, мое освобождение примирило бы с советами многих. Так — ни то, ни се... Нельзя даже понять, почему же не расстреляли? Для того, чтобы гноить в тюрьме?... Но я этого не хотел и они этого не хотели. Думаю, что дело здесь не в больших, а в малых - в «винтиках». Жалует царь, да не жалует псарь... Не даром я слышу, что у меня «дурной характер». Дурной характер в том, что я не хочу называть людей, которые верили мне и которые теперь уже не могут принести вреда?... На прогулке шел дождь. Пахло теплой и влажной землей. 2 мая. Виктор однажды сказал про Русю и АЛГ. «навозные жуки». Да, но эти «навозные жуки» создали крепкую и честную семью, вырастили добрых и честных детей, всегда работали, никогда никому гадости не делали, всегда заботились о других, и в тягчайшие дни оставались верными, благородными и мужественными друзьями. А Виктор?... А я?... Но у меня хоть есть оправдание (или мне так кажется): я, в сущности, всю жизнь определил не семьей и не личным счастьем, а тем, что называется «идеей». Пусть в «идее» этой я сбился с пути, но никто меня не упрекнет, что я добивался личного благополучия. А Виктор?... Я написал: «никто не упрекнет»... Упрекнут и в этом. Во всем упрекали, и упрекают, и упрекнут — и в том, в чем виноват, и в том, в чем не виноват, и в том, что было, и в том, чего не было, и в моих слабостях, и в моей силе. Не одни, так другие... Но больно, когда упрекает свой, близкий, родной, любимый. Больно, когда и он со всеми... Который год я не вижу весны, почти не вижу природы. В городе — стены, но все-таки иногда зеленые дни. А в тюрьме только запах отшумевшего по мостовой дождя, да чахлые листики во дворе. Как огненно-солнечно здесь, за решеткой, вспоминается Шанхай-Марсель. Холодное небо в Шанхае, голубые холмы в Гонконге. Сайгон с ослепительными лучами, Сингапур с ливнем, Коломбо с камфорным деревом и сахарным тростником и лучезарный, сияющий безконечный, бездонный Индийский океан. Дельфины и полет рыб... 3 мая. Помню: Левочке 2 года. Утро. Южное солнце затопило всю комнату. Я лежу в кровати, а Левочка слабыми ножками карабкается по железной спинке, смотрит на меня и смеется. Теперяшняя, новая, Россия мне кажется похожей на Левочку: слабые ножки, детство. Но уже радостный смех — предчувствие будущего. Смех, несмотря на разорение, нищету, расстрелы, голод, гражданскую войну — все бедствия, какие есть на земле. Смех, — потому, что впереди большая, широкая, неоплаченная пока ничем дорога. Сукин я сын, что понял это так поздно... Кстати. Мой приговор в общем правилен, т.е. правильно, что я признан виновным (я бы себя расстрелял...) Но неправильно и несправедливо одно: я признан виновным и в шпионаже в пользу Польши. Неправда. Шпионом я никогда не был. И это суд понимал. Понимало и ГПУ. Иначе шпионы и Колчак, и Деникин, и Львов. Почему же меня по этому пункту не оправдали? Житейская суета?... 5 мая. Болят глаза и в голове копоть. Пишу со скрежетом зубовным, и ничего не выходит. Просижу еще год и совсем одурею, и выйду стариком. В Париже я хотел запереть двери на ключ, посадить перед собой Фомичева и сказать ему: «сознавайтесь». Так когда-то я заставил сознаться Кирюхина. Хотел и не хотел. Что-то говорило «не надо, все равно»... Плохо ли, хорошо ли, пусть будет, что будет, но надо было спрыгнуть с этой колокольни. Я чувствовал неправоту своей борьбы и неправедность своей жизни. Кругом — свиные хари, все эти Милюковы, и я сам — свинья: выгнали из России, обессилен, оплеван... И не с народом, а против него!...
Савинков Борис Викторович Почему я признал Советскую власть? Почему я признал Советскую власть?.. Одни объясняют мое признание «неискренностью», другие «авантюризмом», третьи желанием спасти свою жизнь... Эти соображения были мне чужды. Правда заключается в следующем. Я боролся с большевиками с октября 1917 г. Мне пришлось быть в первом бою, у Пулкова1 и в последнем, у Мозыря2. Мне пришлось участвовать в белом движении, а также в зеленом3. Мне пришлось заниматься подпольной работой и подготовлять покушения. Исчерпав все средства борьбы, я понял, что побежден. Но признать себя побежденным еще не значит признать Советскую власть. Я признал эту власть. Какие были к тому причины? После октябрьского переворота многие думали, что обязанность каждого русского бороться с большевиками. Почему? Потому что большевики разогнали Учредительное собрание4; потому что они заключили мир5, потому что, свергнув Временное правительство, они расчистили дорогу для монархистов; потому что, расстреливая, убивая и «грабя награбленное», они проявили неслыханную жестокость. На белой стороне честность, верность России, порядок и уважение к закону, на красной - измена, буйство, обман и пренебрежение к элементарным правам человека. Так и я думал тогда. Кто верит теперь в Учредительное собрание? Кто осуждает заключенный большевиками мир? Кто думает, что октябрьский переворот расчистил дорогу царю? Кто не знает, что расстреливали, убивали и грабили не только большевики, но и мы? Наконец, кому же не ясно, что мы не были «рыцарями в белых одеждах», - что мы виноваты именно в том, в чем обвиняли большевиков? Сказанное выше не требует доказательств. И если бы дело шло только об этих, второстепенных, причинах, мы, конечно, давно бы сложили оружие и признали Советскую власть. Но мы русские. Мы любим Россию, т. е. русский народ. Мы спрашиваем, с кем же этот народ? Не захватчики ли власти большевики? Не разоряют ли они родину? Не приносят ли они в жертву Россию Коммунистическому Интернационалу? И где завоеванная Февральской революцией свобода6? На три последних вопроса ответить нетрудно. Возьмите цифры. Сравните посевную площадь за 1916, 1922 и 1923 гг. Сравните продукцию угля, нефти, металлургии и хлопчатой бумаги за 1922 и первую половину 1924 г. Сравните производительность труда, товарооборот, заработную плату и транспорт за тот же период времени. Сравните, конечно, на основании проверенных данных. К каким выводам вы придете? Да, Россия разорена войной и величайшей из революций. Да, чтобы поднять ее благосостояние, необходима напряженная и длительная работа. Но большевики уже приступили к этой работе, и страна поддержала их. Лучший пример - Донбасс. Почему же предполагать, что белые работали бы быстрее? Мы ведь знаем, как «восстанавливались» Юг и Сибирь. Нет, возлагать надежды на белых, на эмиграцию, все равно что тешить себя легендой - легендой о полном финансовом и экономическом банкротстве большевиков. Главные затруднения уже позади. Власть, которая выдержала блокаду, гражданскую войну и поволжский голод - жизнеспособная и крепкая власть. Власть, которая создала армию, разрешила сложнейший национальный вопрос и защищает русские интересы в Европе - русская, заслуживающая доверия власть. О разорении страны уже не может быть речи. Речь идет о восстановлении ее. Признаем нашу ошибку. Или мы можем мыслить современное государство только с помещиками и крупной буржуазией? Или нам снова нужны варяги, чтобы «править и володеть» Россией... «править на фабриках и «володеть» в лесах и полях? Я не коммунист, но и не защитник имущих классов. Я думаю о России, и только о ней. При царе Россия была сильна, - и стала жандармом Европы7. Советская власть, укрепившись, объединила в равноправный союз народы бывшей Российской империи. Она стремится к усилению и процветанию СССР. Пусть во имя Коммунистического Интернационала. Значит ли это, что Россия приносится ему в жертву? Нет, это значит, что в глазах миллионов русских людей вчерашний жандарм, Россия, станет завтра освободительницей народов. Для меня достаточно восстановления ее. Но меня спросят: как же восстанавливать без свободы? Я на это отвечу: а, если бы белые победили, разве бы не было диктатуры? Я предпочитаю диктатуру рабочего класса диктатуре ничему не научившихся генералов. Рабочий класс кровно связан с крестьянством. А генералы? С «третьим» и «пятым» снопом. Мы это видели на примерах. Все это общеизвестно. Общеизвестно в России, но гораздо менее известно за рубежом. Эмиграция живет испугом - воспоминанием о расстрелах и нищете. Испуг - советчик плохой. Как забыть о революционном развале? Как поверить в государственное строительство рабочего класса, в строительство без на мель выброшенной буржуазии? Ведь, по эмигрантскому мнению, восстанавливать государство значит вернуться к капитализму... Но, даже поверив в творческие силы народа, неизбежно ли признать Советскую власть? Не всякое правительство идет навстречу народу, еще реже оно неразрывно спаяно с ним. И при царе народ создавал и производил. И при царе очень медленно, но поднималось благосостояние страны. Однако царь был врагом. Он был, в частности, врагом и моим. Его власть я не признавал никогда и признать бы не мог. А Советской власти я подчинился. Подчинился не потому, что большевики восстанавливают Россию, и не потому, что Россия - одно, а Коммунистический Интернационал - другое, и не потому, что диктатура рабочего класса, конечно, лучше диктатуры буржуазии. Еще раз, почему? Я сказал, что признать себя побежденным еще не значит признать Советскую власть. Если бы был побежден только я, если бы был разгромлен только «Союз защиты Родины и свободы8», я был бы вынужден прийти к заключению, что лично я неспособен к борьбе. Но мы все побеждены Советской властью. Побеждены и белые, и зеленые, и беспартийные, и эсеры, и кадеты, и меньшевики. Побеждены и в Москве, и в Белоруссии, и на Украине, и в Сибири, и на Кавказе. Побеждены в боях, в подпольной работе, в тайных заговорах и в открытых восстаниях. Побеждены не только физически - насильственной эмиграцией, но и душевно - сомнением в нашей еще вчера непререкаемой правоте. Перед каждым из нас встает один и тот же вопрос: где причина наших бедствий и поражений? В тылах? Но и у красных были тылы. В воровстве, в грабежах, в убийствах? Но и у красных вначале были грабительство и разбой. В бездарности, в неразумии? Но ведь не боги горшки обжигают... На нашей стороне был «цвет» военных людей, и «цвет» ученого мира, и «цвет» общественности, и «цвет» дипломатии. По крайней мере, мы искренно думали так. Однако красный командир из рабочих победил стратегов Генерального штаба. Однако крестьянин, член РКП, лучше понял смысл совершающихся событий, чем заслуженные и прославленные профессора. Однако рядовой партийный работник ближе подошел к трудовому народу, чем патентованные народолюбцы. Однако советские дипломаты оказались сильнее и тверже многоопытных российских послов. Прошло семь лет. Мы распылены. Мы живые трупы. А Советская власть крепнет с часу на час. Больше года назад, за границей, я задумался над этим явлением. Больше года назад я сказал себе, что причина его должна быть простой и глубокой. Признаем снова нашу ошибку. Мы верили в октябре и потом долгих семь лет, что большевики - захватчики власти, что благодаря безволию Временного правительства горсть отважных людей овладела Москвой и что жизни им - один день. Мы верили, что русский народ, рабочие и крестьяне, с нами - с интеллигентской или, как принято говорить, мелкобуржуазною демократией. В этой вере было оправдание нашей борьбы... Что же? Не испугаемся правды. Пора оставить миф о белом яблоке с красною оболочкой. Яблоко красно внутри. Старое умерло. Народилась новая жизнь. Тому свидетельство миллион комсомольцев. Рабочие и крестьяне поддерживают свою, рабочую и крестьянскую, Советскую власть. Воля народа - закон. Это завещали Радищев9 и Пестель10, Перовская11 и Егор Сазонов. Прав или не прав мой народ, я - только покорный его слуга. Ему служу и ему подчиняюсь. И каждый, кто любит Россию, не может иначе рассуждать. Дале буде...
Когда при царе я ждал казни, я был спокоен. Я знал - я послужил, как умел, народу: народ со мной и против царя. Когда теперь я ожидал неминуемого расстрела, меня тревожили те же сомнения, что и год назад, за границей: а что, если русские рабочие и крестьяне меня не поймут? А что, если я для них враг, враг России? А что, если, борясь против красных, я, в невольном грехе, боролся с кем? С моим, родным мне, народом. С этой мыслью тяжело умирать. С этой мыслью тяжело жить. И именно потому, что народ не с нами, а с Советскою властью, и именно потому, что я, русский, знаю только один закон - волю русских крестьян и рабочих, я говорю так, чтобы слышали все: довольно крови и слез; довольно ошибок в заблуждений; кто любит русский народ, тот должен подчиниться ему и безоговорочно признать Советскую власть. Есть еще одно обстоятельство. Оно повелительно диктует признание Советской власти. Я говорю о связи с иностранными государствами. Кто борется, тот в зависимости от иностранцев - от англичан, французов, японцев, поляков. Бороться без базы нельзя. Бороться без денег нельзя. Бороться без оружия нельзя. Пусть нет писаных обязательств. Все равно. Кто борется, тот в железных тисках - в тисках финансовых, военных, даже шпионских. Иными словами, на границе измены. Ведь никто не верит в бескорыстие иностранцев. Ведь каждый знает, что Россия снится им как замаскированная колония, самостоятельное государство, конечно, но работающее не для себя, а для них. И русский народ - народ-бунтовщик - в их глазах не более, как рабочая сила. А эмигранты? А те, кто не борется, кто мирно живет за границей? Разве они не парии? Разве они не работают батраками, не служат в африканских войсках, не просят милостыни, не голодают? Разве «гордый взор иноплеменный» видит в них что-либо иное кроме досадных и незваных частей из низшей, из невольничьей расы? Так неужели лучше униженно влачиться в изгнанье, чем признать Советскую, т. е. русскую власть? Ну а если ее не признать? За кем идти? О монархистах я, конечно, не говорю. Вольному воля. Пусть ссорятся из-за отставных «претендентов». Я говорю только о тех, кто искренно любит трудовую Россию. Неужели достойно «объединяться» в эмигрантские союзы и лиги, ждать, когда «призовут», повторять, как Иванушка-дурачок, легенды и мифы, и верить, что по щучьему велению будет свергнута Советская власть? Мы все знаем, что эмиграция болото. Для «низов» - болото горя и нищеты. Для «верхов» - болото праздности, честолюбия и ребяческой веры, что Россию нужно «спасать». Россия уже спасена. Ее спасли рабочие и крестьяне, спасли своей сознательностью, своим трудом, своей твердостью, своей готовностью к жертвам. Не будем смешивать Россию с эмигрантскими партиями. Не будем смешивать ее с помощниками и буржуазией. Россия - серп и молот, фабричные трубы и необозримые, распаханные и засеянные поля. Но если бы даже Россия гибла, эмигрантскими разговорами ее не спасешь. Многое для меня было ясно еще за границей. Но только здесь в России, убедившись собственными глазами, что нельзя и не надо бороться, я окончательно отрешился от своего заблуждения. И я знаю, что я не один. Не я один, в глубине души, признал Советскую власть. Но я сказал это вслух, а другие молчат. Я зову их нарушить молчание. Ошибки были тяжкие, но невольные. Невольные, ибо слишком сильная буря свищет в России, во всей Европе. Минует год, или два, или десять лет, и те, кто сохранит «душу живу», все равно пойдут по намеченному пути. Пойдут и доверятся русскому трудовому народу» И скажут: Мы любили Россию и потому признаем Советскую власть. Борис Савинков. Сентябрь 1924 Внутренняя тюрьма. ПРИМЕЧАНИЯ: 1. «Мне пришлось быть в первом бою, у Пулкова» - речь идет об антисоветском походе на Петроград генерала Краснова в конце октября 1917 г., в котором участвовал Б. В. Савинков. 31 октября красные перешли в наступление в районе Пулковских высот и нанесли поражение войскам ген. Краснова. 2. Бои у Мозыря происходили в 1920 г, во время советско-польской войны, развязанной буржуазно-помещичьей Польшей против Советской России. В них участвовали представители «белого движения», бежавшие от арестов после антисоветских вооруженных выступлений в 1918-1919 гг. в Рыбинске, Ярославле, Муроме и др. городах, белые офицеры из организованного Б. В. Савинковым «Союза защиты Родины и свободы». После поражения под Мозырем эти отряды были интернированы польским правительством. 3. «Зеленое движение» - вооруженные отряды уклонявшихся от воинской службы и прятавшихся в лесах и горах белогвардейцев, бежавших в Польшу и оттуда совершавших набеги на советскую территорию в Витебскую, Минскую и Псковскую губернии. Эти отряды включали в себя остатки так называемой «русской народной армии» Б. В. Савинкова. 5 июня 1921 г. на съезде «Народного союза защиты Родины и свободы» были разработаны цели и задачи этого «зеленого движения» - вооруженные налеты, грабежи, убийства советских работников, еврейские погромы и шпионаж в пользу польской и французской военных миссий. Руководило «зеленым движением» информационное бюро в Варшаве, возглавляемое Савинковым. «Зеленое движение» было ликвидировано Красной Армией в 1924 г., а 43 «савинковца» предстали перед советским судом. 4. Учредительное собрание - представительное учреждение, избранное на основе общего избирательного права для установления формы правления и выработки конституции. Было избрано в ноябре - декабре 1917 г., собралось 5 января 1918 г. В. И. Ленин считал Учредительное собрание в условиях буржуазной республики «высшей формой демократизма» (Ленин В. И. Полн. собр. соч. т. 35, с. 162). При выборах в Учредительное собрание большевики получили 24% голосов; преобладали эсеры (40,4%). Председателем Учредительного собрания был эсер В. М. Чернов. Учредительное собрание отказалось обсуждать предложенную Я. М. Свердловым от имени ВЦИК «Декларацию прав трудящегося и эксплуатируемого народа», не признало декреты Советской власти. Большевистская фракция покинула заседание, заявив, что Учредительное собрание представляет «вчерашний день революции». Вслед за большевиками ушли левые эсеры и представители некоторых других групп. Продолжавшееся около 13 часов заседание Учредительного собрания было закрыто в пятом часу утра по требованию караула. В ночь с 6 на 7 января ВЦИК принял декрет о роспуске Учредительного собрания. 5. «...заключили мир...» - речь идет о Брестских мирных переговорах, которые были начаты 20 ноября 1917 г. между советским правительством и представителями германской коалиции. 22 ноября 1917 г. был подписан договор о прекращении военных действий, а 15 декабря 1917 г. было подписано перемирие между Советской Россией, с одной стороны, и Германией, Австро-Венгрией, Турцией и Болгарией - с другой. Брестские мирные переговоры предшествовали заключению Брестского мира, подписанного 3 марта 1918 г. и ратифицированного Чрезвычайным четвертым Всероссийским съездом Советов 15 марта 1918 г. 13 ноября 1918 г. в связи с революцией в Германии Брестский мир был аннулирован постановлением ВЦИК, 6. «...завоеванная Февральской революцией свобода...» - речь идет о Февральской революции 1917 г. в России. 7. «...стала жандармом Европы...» - выражение, которое было, употреблено Г. В. Плехановым (Плеханов Г. Б. Соч. т. 12, с 326), повторено В. И. Лениным (Ленин В. И. Полн. собр. соч. т. 19, с. 52) для характеристики роли русского царизма в Европе в середине XIX в. 8. «Союз защиты Родины и свободы» - контрреволюционная организация офицеров, возникшая в марте 1918 г. в Москве (с отделениями в Казани, Ярославле и др. городах). Возглавлялась Б. В. Савинковым. Цель «Союза» - организация восстаний для свержения, Советской власти. В июле 1918 г. «Союз» поднял антисоветский, мятеж в Ярославле, Рыбинске, Муроме, Елатьме. После подавления восстания деятельность «Союза» прекратилась. 9. Радищев Александр Николаевич (1749-1802) - русский революционный мыслитель, писатель и поэт. В своих произведениях обосновывал необходимость народной революции, разбуженной «вольным словом». Был осужден Екатериной II на смертную казнь, которая была заменена ссылкой в Сибирь. 10. Пестель Павел Иванович (1793-1826) - декабрист, полковник, создатель проекта социально-экономического и политического преобразования в России - программа «Русская правда». Она была принята в качестве политической программы Южного общества декабристов. В 1825 г. вел переговоры с польскими революционерами о совместных революционных действиях. Арестован 13 декабря 1825 г. в Тульчине, повешен в числе пяти декабристов в Петропавловском крепости. 11. Перовская Софья Михайловна (1853-1881) - русская революционерка, член исполнительного комитета «Народной воли». Содержала конспиративные квартиры, вела пропаганду среди рабочих. Была арестована, сидела в Петропавловской крепости, судилась по Процессу 193-х («хождение в народ»), но была оправдана. Участвовала в вооруженной попытке освободить осужденного но процессу И. Н. Мышкина, арестована, отправлена в ссылку, по дороге бежала» Участвовала в подготовке покушения на Александра II под Москвой, (1879), в Одессе (1880), в Петербурге (1 марта 1881 г.) Арестована 10 марта 1881 г. по процессу первомартовцев, приговорена к повешению. С. М. Перовская - первая женщина в России, казненная по политическому делу.
ПОСЛЕДНИЙ ДЕНЬ ЭСЕРА МАРИНА МОГИЛЬНЕР Борис Савинков - известный эсер-террорист, мятежник, писатель в эмиграции. До сих пор идут споры: покончил ли он жизнь самоубийством в 1925-м в большевистской тюрьме или это была насильственная смерть, чекисты просто избавились от опасного политзаключенного. И вот теперь историки, похоже, могут ответить на этот вопрос. В издательстве "Российская политическая энциклопедия" скоро выйдет сборник "Борис Савинков на Лубянке" - его подготовили сотрудники Центрального архива ФСБ. Один из документов - ОТЧЕТ СОТРУДНИКА КОНТРРАЗВЕДЫВАТЕЛЬНОГО ОТДЕЛА ГПУ ВАЛЕНТИНА СПЕРАНСКОГО, который был приставлен к террористу для надзора, убедительно свидетельствует о том, что Савинков действительно покончил с собой. Этот отчет мы сегодня публикуем. Но сначала несколько слов о самом Борисе Савинкове. 3а свою бурную, пеструю жизнь (1879-1925 гг.) Савинков успел побывать социал-демократом и эсером, террористом, и критиком террора, писателем модернистского толка и фронтовым корреспондентом, товарищем военного министра Временного правительства и политическим оппонентом его главы Керенского. Начиная с 18 года был одним из непримиримых врагов большевизма, создавал заговорщические организации, активно участво-вал в боях против красных. С 19-го - в эмиграции, где снова занимался подготовкой террористических актов про-тив советских руководителей. Чтобы выманить его из-за границы ВЧК-ГПУ в 23-24-м годах провело операцию "Трест" и "заманило" Са-винкова на Лубянку. Историки до сих пор не знают, что двигало террористом. Действительно ли поверил он в су-ществование в России мифической подпольной организации (специально созданной чекистами "под него"), или заключил с представителями политического руководства страны некий "контракт", по которому в обмен на при-знание советской власти получал право легально жить и работать на родине?.. Но реалии оказались иными. Савинкова предали суду военного трибунала и приговорили к расстрелу, ко-торый потом заменили 10 годами тюремного заключения. Сам же он считал, что признанием Советов и своими покаянными письмами соратникам за рубеж заслуживал прощения. Савинков не мог перенести того, что оказался практически никому не нужным. Его трагический конец был предрешен... Дале буде...
ИЗ ОТЧЕТА СПЕРАНСКОГО 6 мая, когда я был в камере у Бориса Савинкова, он говорил мне, что послал заявление на имя начальника КРО Артузова с просьбой дать категорический ответ, будут ли его годы держать в тюрьме или же освободят и дадут возможность работать. Савинков на этот раз, как и вообще последние недели, произвел на меня впечат-ление крайне нервничавшего, пессимистически настроенного человека и неоднократно повторял, что для него лучше немедленная смерть, чем медленная в тюрьме. В тот же день он сказал мне, что пишет заявление Ф.Э. Дзержинскому, где ставит определенно вопрос о своем освобождении из тюрьмы. При этом он обратился ко мне с просьбой передать это заявление т. Пузицкому (помощнику начальника контрразведывательного отдела ГПУ - Ред.) и прибавил: "Я отношусь к Артузову с уважением, к Пузицкому с уважением и симпатией, а к Вам, Вален-тин Иванович, по-товарищески...". 7 мая утром я заходил к Савинкову в камеру и взял от него заявление на имя Ф.Э. Дзержинского, которое я передал т. Пузицкому. Савинков очень просил меня вывезти его за город в тот же день. Просьбу его о вывозе за город я передал т.Пузицкому. В 20 часов 7 мая по служебной записке т. Пузицкого я получил из внутренней тюрьмы Савинкова для по-ездки с ним за город и доставил его в комнату N 192, где уже находились т. Пузицкий и уполномоченный КРО т. Сыроежкин. В 20 часов 20 минут Савинков на автомобиле в сопровождении т. Пузицкого, т. Сыроежкина и меня вы-ехал за город в Царицыно. Савинков, сидевший на автомобиле между т. Пузицким и мною, чрезмерно почему-то в этот день нерв-ничал, непрестанно закуривал и бросал папиросы, на что т. Пузицкий обратил внимание и спросил его, почему он так нервничает? Доехав до Царицына и пробыв там некоторое время, в 22 ч. 30м. мы поехали обратно в Москву. Между прочим, когда мы шли по шоссе в Царицыно, Савинков взял меня под руку и так шел со мной. Это меня, помню, удивило, так как раньше он меня никогда под руку не брал, и я это объяснил его нервозностью в тот вечер и "товарищеским" отношением ко мне. В Москву мы приехали в 23 часа и вместе с Савинковым вошли в комнату N 192, в ожидании прибытия конвоя из внутренней тюрьмы. У меня очень разболелась голова, и я прилег на диван. В комнате были Савинков, т. Сыроежкин и т. Пузицкий, последний из комнаты на некоторое время вы-ходил. Савинков сидел около меня и говорил что-то о своей первой вологодской ссылке, то ходил по комнате, под-ходил к открытому окну и глубоко вдыхал воздух, говоря, что в камере так душно и так приятно вдохнуть в себя не камерный воздух. Я взглянул на свои часы - было 23 часа 20 минут, и в этот самый момент около окна послы-шался какой-то шум, что-то очень быстро мелькнуло в окне, я вскочил с дивана, и в это время из двора послы-шался как бы выстрел. Передо мной мелькнуло побледневшее лицо т. Пузицкого и несколько растерянное лицо т. Сыроежкина, стоявшего у самого окна. Т. Пузицкий крикнул: "Он выбросился из окна... надо скорее тревогу..." и с этими словами выбежал из комнаты. Т. Сыроежкин тоже выбежал, и я остался в комнате один. Прыжок Савинкова в окно был так неожидан и быстр, что в первые минуты невозможно было осознать происшедшего. При встречах моих с Савинковым в апреле и мае он почти каждый раз говорил мне, что тюремное заклю-чение для него "совершенно неприемлемо и психологически, и физически", и что он лучше разобьет голову о стену, а сидеть не будет. Приняв эти слова за шутку, я, помню, как-то раз ему сказал: "У Вас, Борис Викторович, каме-ра настолько маленькая, что нельзя разбежаться, а без разбега и головы не разбить", на что он сказал: "Вы все шутите, Валентин Иванович, а в мои годы мне не до шуток". Со второй половины апреля Савинков как-то совершенно "пал духом", говорил, что он изверился в воз-можности своего освобождения, очень часто просил о вывозе его за город "посмотреть на весенние деревья" и раза три просил меня передать т. Пузицкому его просьбу о переводе в камеру без решеток. Как я теперь думаю, мысль о самоубийстве зародилась у Савинкова давно, но он все надеялся, что его освободят. В конце апреля - на-чале мая он пришел к заключению, что его не освободят, и искал наиболее верного способа покончить с собой. Сперанский. Показания снял Фельдман 10 мая 25 г. г. Москва
Уважаемый Серг! В версию с выбросом Савинкова в окно Вы не верите? Или я тороплю события и в дальнейшем Вы и её проанализируете? С искренним Уважением.
Следственные версии выдвигаются не для того, чтобы в них "верить" или "не верить", а для того, чтобы их проверять. Я не писатель-фантаст и даже не историк, чтобы выдумывать бредовые гипотезы и затем пытаться убедить народ в их "реальности". Зачем было убивать Савинкова "втихаря"??? Советская власть вполне могла его казнить по закону, приговорив на суде к смертной казни и исполнив приговор. В свое время я изучал дореволюционную деятельность Савинкова как террориста. Это был талантливый и сильный человек. Но в жизни ему неоднократно пришлось столкнуться с предательством. Самый сильный удар он получил в 1908 г., когда было доказано, что глава Боевой организации партии социалистов-революционеров Евно Фишелевич Азеф является агентом и провокатором. А Савинков был его заместителем... И в руки ГПУ Савинков попал в результате предательства. Поэтому он и решил уйти из жизни - кругом одни предатели. Тем более, что надежд на освобождение у него не оставалось. Эта версия наиболее вероятная, потому я ее и придерживаюсь.
Спасибо. Просто такой человек, как Савинков, в моём понимании мог уйти из жизни только в борьбе. Безразлично - с царизмом или большевиками. Как то слишком отяжелённым жизнью и разуверившимся показан Савинков. Да и за его расстрел могли отомстить. В 1925 ещё могли дойти до Мавзолея с бомбой. Дошел же Охотников с кулаками. А так представили разуверившимся самоубийце. Кто за такого бросится мстить? У многих просто опустились руки - "Уж если Савинков признал бессмысленность борьбы против Советов..." ИМХО. С искренним Уважением.
А кого вы представляете в роли "мстителей"??? К тому времени многих из потенциальных террористов установили, переловили или уничтожили в результате операций "Синдикат" и "Трест". Потому у недобитых и "руки опустились"...
Среди савинковцев был некто Макаренко. Его группа действовала в районе г Тирасполь, Херсонской губернии. Нет ли у кого нибудь информации о Макаренко и его группе? С уважением Ilse
Савинков Борис Викторович (лит. псевд. В. Ропшин). Родился 31 января 1879 г. в г. Харькове. Отец - судья в Варшаве, за либеральные взгляды был уволен в отставку; старший брат сослан в Сибирь. Учился в гимназии в Варшаве, затем в Петерб. ун-те, из к-рого был исключен за участие в студенч. беспорядках. В 1897 за рев. деятельность арестован в Варшаве. В 1898 вошёл в с-д. группу "Рабочее знамя". Статьи Савинкова в газ. "Рабочая Мысль" привлекли внимание социал-демократов, в т.ч. В.И. Ленина. Был связан, особенно через свою жену - дочь писателя-демократа Г.И. Успенского, с идеологами народничества. В 1901 вместе с др. членами группы арестован, в 1902 выслан в Вологду. В 1903 бежал из ссылки в Женеву, где вступил в партию эсеров и вошёл в её Боевую орг-цию. В таком решении сыграли роль и личные качества. Савинков - человек "несомненно находчивый и смелый, самовлюблённый и жаждущий авантюры", - писал хорошо знавший Савинкова по вологодской ссылке А.В. Луначарский (см. в его кн.: Бывшие люди, М. 1922, с. 15). После участия в орг-ции ряда террористич. актов (убийство мин. внутр. дел В.К. Плеве, московского генерел-губернатора вел. кн. Сергея Александровича и др.) стал зам. руководителя Боевой орг-ции Е.Ф. Азефа, а после его разоблачения как провокатора - руководителем. В 1906 в Севастополе арестован, приговорён к смертной казни, совершил смелый побег в Румынию. В 1909 написал кн. "Воспоминания террориста", в том же году опубликовал повесть "Конь бледный", в к-рой террор и террористы получили негативную оценку, в 1914 - роман "То, чего не было", отрицательно показывающий всю партию эсеров. Повесть и роман пользовались популярностью, но в рев. кругах вызвали осуждение. В 1911 уехал во Францию. После начала 1-й мир. войны "оборонец", вступил добровольцем во Франц. армию, участвовал в боевых действиях, был воен. корреспондентом с франц. фронта. После Февр. рев-ции 1917 вернулся 9 апр. в Россию. Был назначен комиссаром Врем. пр-ва в 8-й армии: затем с 28 июня комиссар Юго-Зап. фронта. В.М. Чернов в одной из своих статей, по аналогии с прозвищем А.Ф. Керенского, иронически назвал Савинкова "главноуговаривающим" Юго-Зап. фронта. Савинков активно выступал за продолжение войны до победного конца. Поддержал ген. Л.Г. Корнилова в его решении 8 июля немедленно ввести смертную казнь на Юго-Зап. фронте и на телеграмме главнокомандующего фронтом Врем. правительству приписал от себя: "...поддерживаю высказанное им от слова до слова" ("Рев-ция 1917", т. 3, с. 163): предложение правительством было принято. Гл. цель к-тов и комиссаров на фронте видел в восстановлении "нормальных" отношений между солд. массой и командным составом. В середине июля Савинков советовал Керенскому заменить ген. А.А Брусилова Корниловым на посту Главковерха, обосновывая это тем, что Корнилов заслужил доверие офицерства, честно защищал завоевания рев-ции, стремился к примирению офицерского корпуса с пр-вом. Деникин отмечал, что Савинков "составлял исключение" среди комиссаров, "знал законы борьбы", "более твёрдо, чем другие, вёл борьбу с дезорганизацией армии": "Сильный, жестокий, чуждый каких бы то ни было сдерживающих начал "условной морали": презирающий и Врем. правительство и Керенского: в интересах целесообразности, по-своему понимаемых, поддерживающий пр-во, но готовый каждую минуту смести его, - он видел в Корнилове лишь орудие борьбы для достижения сильной рев. власти, в которой ему должно было принадлежать первенствующее значение" (Деникин А.И., Очерки рус. смуты. Крушение власти и армии. Февр- сент. 1917 Г., М. 1991, С. 449). 19 июля Савинков был назначен тов. министра, управляющим Воен. мин-вом при министре Керенском. Перед отъездом в Петроград "в откровенном разговоре" сказал Корнилову, что "если тот когда-либо ополчится на рев-цию и её достижения, то встретит его - Савинкова - по ту сторону баррикад". Корнилов ответил, что этого быть не может (см.: Катков Г.М., Дело Корнилова, пер. с англ., Париж, 1987, с. 63). 28 июля, выступая перед журналистами, заявил: "Первой задачей моей деятельности по Военному министерству является восстановление в армии железной дисциплины... Необходима самая суровая и действительная борьба с разлагающими армию элементами вроде так называемых большевистских течений и большевиков" ("Рев-ция 1917", т. 3. с. 230). В нач. авг. принял непосредств, участие в разработке и формулировании корниловской программы мероприятий на фронте и в тылу в целях прекращения разрухи, налаживания снабжения армии и дисциплины в ней, милитаризации транспорта и оборонной пром-сти и т.д. (т.н. "Записка" Корнилова). Видя, что дела нисколько не продвигаются, что Керенский медлит и колеблется (хотя 3 авг. дал своё принципиальное согласие, однако 8 авг. заявил, что "ни при каких обстоятельствах такой докладной записки не подпишет"- там же, т. 4, с. 29), Савинков подал 9 авг. в отставку. 17 авг. Керенский в принципе принял программу, а Савинков взял заявление об отставке обратно (см. там же). 20 авг. Керенский, как утверждает Савинков, согласился на "объявление Петрограда и его окрестностей на воен. положении и на прибытие в Петроград воен. корпуса для реального осуществления этого положения, т.е. для борьбы с большевиками" (Деникин А.И., Очерки рус. смуты. Борьба ген, Корнилова. Авг. 1917 - апр. 1918., М., 1991, С. 21). Савинков был послан в Ставку для участия в совещании о новых уставах, касающихся отношений между солд. к-тами и правительств. комиссарами, а по существу, для переговоров с Корниловым в целях достижения соглашения между последним и Керенским. 22 авг. на совещании Савинков высказался против немедленного упразднения к-тов, хотя полагал, что "комиссары и к-ты в будущем должны быть упразднены (Деникин А.И., Крушение власти и армии, с. 288). Требовал от Корнилова отчисления Деникина с поста главкома Юго-Зап. фронтом, считая его виновником разгрома фронта и противником выборных к-тов (там же, с. 265). 24 авг. состоялись встречи Савинкова с Корниловым, в т.ч. с глазу на глаз. Позиция Савинков в "Протоколе" встреч изложена след. образом: "Таким образом, Лавр Георгиевич, ваши требования будут удовлетворены Временным правительством в ближайшие дни, но при этом правительство опасается, что в Петрограде могут возникнуть серьёзные осложнения. Вам, конечно, известно, что примерно 28 или 29 авг. в Петрограде ожидается серьёзное выступление большевиков. [В своих показаниях Чрезв. комиссии по делу Корнилова Савинков писал, что "сведения о заговоре большевиков" он получил "от франц. воен. агента" (см. в кн: "Рев-ция 1917", т. 4, с. 98- Автор).] Опубликование ваших требований, проводимых через Временное правительство, конечно, послужит толчком выступления большевиков, если последнее почему-либо задержалось. Хотя в нашем распоряжении и достаточно войск, но на них мы вполне рассчитывать не можем. Поэтому прошу вас отдать распоряжение о том, чтобы 3-й конный корпус был к концу августа подтянут к Петрограду и был предоставлен в распоряжение Правительства. В случае, если, кроме большевиков, выступят и члены Совета РСД, то нам придется действовать против них" (Катков Г.М., указ. соч., с. 214). Эту запись Савинков фактически подтвердил в разговоре по прямому проводу с Корниловым 27 авг. (см. там же, с. 216). а также в показаниях Чрезвычайной следственной комиссии по делу Корнилова (см.: "Рев-ция 1917", т. 4, с. 86). В показаниях Савинков писал, что они с Корниловым обсуждали возможные изменения в пр-ве и он сказал генералу, что без возглавления Керенским "никакое пр-во не мыслимо" ("Рев. движение в России в авг. 1917 г. Разгром корниловского мятежа", М., 1959, с. 422). 26 авг. Савинков вернулся в Петроград, доложил Керенскому об итогах поездки, неск. раз просил премьера подписать законопроект, подготовленный на основе "Записки" Корнилова, но Керенский не решался. Тогда Савинков сказал ему, что отвергаемый им законопроект изготовлен по его приказанию. Керенский обещал подписать законопроект и в тот же день, 26-го вечером, представить на обсуждение во Врем. правительстве. Дале буде...
Ночь и половину дня 27 августа Савинков провёл в беседах по прямому проводу с Корниловым, убеждал его подчиниться Врем. пр-ву и вместе с рядом членов пр-ва и нек-рыми общественными деятелями настаивал перед Керенским на необходимости ликвидировать недоразумение и сговориться с ген. Корниловым. 27 авг. в Петрограде было объявлено воен. положение, а Савинков назначен воен. губернатором Петрограда и одновременно исполняющим обязанности командующего войсками Петрогр. ВО с оставлением в должности управляющего Воен. мин-вом (Керенский предполагал ввести Савинкова и в Директорию из 5 министров). В разговоре с Корниловым по прямому проводу 27 авг. Савинков заявил: "Все попытки мои... связать Вас тесной связью с демократией российской, осуществляя именем признанного её вождя [Керенского - Автор] программу, Вами предложенную, не увенчались успехом, смею сказать, не по моей вине, а единственно по Вашей вине". Савинков предлагал Корнилову "подчиниться Врем. пр-ву, сдать должность и уехать из действующей армии" (там же, с. 449). В ответ на отказ Корнилова Савинков заявил, что он против всякой воен. диктатуры. Свою задачу как воен. губернатора видел не только в противостоянии мятежникам. На следствии по делу о корниловском выступлении он говорил, что 28 авг. им "принимались меры к тому, чтобы Петроград не оказался в руках большевиков. Затем я отдал распоряжение об отправке обратно в Кронштадт 2000 нелегально прибывших в Петроград кронштадтских матросов, за исключением одной роты. Кроме того, предполагал приступить к арестам большевиков, чего не успел выполнить ввиду моей отставки" (Мартынов Е.И., Корнилов. Попытка воен. переворота, Л., 1927, с. 133). 29 авг. газеты опубликовали обращение Савинкова к населению: "...В грозный для Отечества час, когда противник прорвал наш фронт и пала Рига, ген. Корнилов поднял мятеж против Врем. пр-ва и рев-ции и стал в ряды их врагов" ("Рев-ция 1917", т. 4, с. 124). 30 авг. подал прошение об отставке, мотивируя тем, что "назначение ген. Верховского и Вердеревского знаменует поворот гос. политики в ту сторону, к-рой он сочувствовать не может" (там же, с. 133). И был освобожден от всех должностей. 11 сент. на Чрезв. совещании представителей казачьих частей, расположенных в Петрограде и его окрестностях, в своей речи Савинков указал, что он совершенно согласен с Корниловым в его целях, но разошёлся с ним в средствах и плане (там же, с. 202). В ответ на предложение ЦК ПСР явиться для объяснений по корниловскому делу 8 октября писал в письме в ЦК, что "ЦК ПСР не имеет ныне в моих глазах ни морального, ни политического авторитета", поэтому не счёл "для себя возможным давать ЦК "объяснения" о своей политической деятельности" (там же, т. 5, с. 51). 9 окт. постановлением ЦК исключен из членов ПСР. На Демокр. совещании был избран во Врем. Совет Рос. Республики (Предпарламент) как депутат от Кубан. обл. и вошёл в состав его секретариата. Окт. рев-цию встретил враждебно, считал, что "Октябрьский переворот не более как захват власти горстью людей, возможный только благодаря слабости и неразумию Керенского" ("Борис Савинков перед Воен. коллегией Верх. суда СССР", М., 1924, с. 7). Пытался освободить осажденный Зимний дворец, однако казаки защищать Временное правительство отказались. Потерпев неудачу, уехал в Гатчину, где был назначен комиссаром Врем. пр-ва при отряде ген. П.Н. Краснова. 31 окт. вместе с Керенским голосовал на Воен. совете (при Керенском) против решения немедленно начать переговоры с ВРК. После провала наступления Керенского - Краснова на Петроград бежал на Дон, где вошёл в состав "Донского гражд. совета", во главе к-рого стоял ген. М.В. Алексеев. В совете занимался формированием Добровольч. армии и добровольч. дружин. Своё сотрудничество с Добровольч. армией Савинков объяснял так: "Один бороться не мог. В эсеров не верил, потому что видел полную их растерянность, полное их безволие, отсутствие мужества. Кто же боролся? Один Корнилов. И я пошёл к Корнилову" (там же, с. 35). В февр. 1918 прибыл в Москву, на базе организации гвардейских офицеров (ок. 800 чел.) организовал "Союз защиты Родины и Свободы". "Союз" ставил целью свержение Советской власти, установление военнной диктатуры, приглашение союзников, продолжение войны с Германией. Были созданы несколько военизированных группировок. В кон. мая заговор в Москве был раскрыт, многие его участники арестованы. После подавления Ярославского мятежа Савинков скрылся в Казань, но там не остался. Нек-рое время находился в отряде В.О. Каппеля, затем приехал в Уфу. Был направлен главой Директории НД. Авксентьевым с воен. миссией во Францию. Возглавил за границей колчаковское бюро печати "Унион", поддерживал просьбы А.В. Колчака и затем А.И. Деникина о материальной помощи. В антисов. эмигрант. кругах играл ведущую роль, пользовался доверием и поддержкой враждебных Сов. России полит, деятелей Франции, Польши, Чехословакии и др. стран. Во время советско-польской войны в 1920 был пред. "Русского политического комитета", участвовал а подготовке на терр. Польши антисов. воен. отрядов под команд. С.Н. Булак-Балаховича, совершавших оттуда рейды на сов. территорию. Один из таких рейдов лег в основу "панихиды по белому движению"- повести "Конь вороной" (Париж, 1923). Издавал за границей газету "За Свободу". Продолжая борьбу против Советской власти, всё более пессимистически смотрел на перспективы "белого движения" и антисов. эмиграции: "Всякая борьба против советской власти сейчас не только бесплодна, но и вредна" (Савинков Б.В Посмертные письма и статьи, М.. 1926, с. 16). В авг. 1924 нелегально приехал в СССР, был арестован и предан суду. На суде Савинков признал свою вину и своё поражение в борьбе против Советской власти. Военная коллегия Верховного суда СССР 29 авг. 1924 приговорила его к высшей мере наказания, одновременно Верховный суд ходатайствовал перед Президиумом ЦИК СССР о смягчении приговора. Ходатайство было удовлетворено, расстрел заменен тюремным заключением на 10 лет. 7 мая 1925 в здании ВЧК Савинков покончил жизнь самоубийством, выбросившись из окна. Существуют и др. версии: просто несчастный случай или, как утверждает, например, А.И. Солженицын, Савинков был вытолкнут чекистами. Ходили слухи, что Ф.Э.Дзержинский счел «старого заговорщика» слишком опасным. В зарубежной историографии имеется и третья версия: Савинков был убит еще при попытке перейти границу, а все остальное было фарсом, разыгранным ОГПУ. Несмотря на значительную литературу, освещающую биографию Савинкова, очевидна неясность ряда сторон его биографии, включая террористическую деятельность, а также мировоззренческих и идеологических сторон «белого движения», с которым он был связан. Савинков писал в одной из статей незадолго до смерти: "Воля народа - закон... Прав или нет мой народ, я только покорный его служитель. Ему служу и ему подчиняюсь. И каждый, кто любит Россию, не может иначе рассуждать"
Человек написал =покоянное= письмо. Раз. На воле оставались его соратники с опытом профессиональной террористической деятельности. Два. Убить его официально - после его покояния? Это был бы вызов эсэрам. И они его бы приняли. Отпустить его на свободу? Его никогда не выпустили бы живым из тюремной камеры или - =пожизненное заключение= или смерть. Власть его ОЧЕНЬ боялась, как потом власть боялась Троцкого, Махно, Бандеру, Семёнова, а Никита Хрущов и Брежнев - боялись Судоплатова и Серебрянского. Очень боялись и убили, но и судить его боялись - эсэры казнили бы палачей.
По официальной версии, 7 мая 1925 в здании ВЧК на Лубянке Савинков покончил жизнь самоубийством, бросившись в лестничный пролёт с пятого этажа. Однако существует версия, согласно которой Савинков был убит сотрудниками ВЧК
Я уже ответил на подобный вопрос. Придется повторить... Никто никого не боялся!!! 1. Савинков был судим и приговорен к расстрелу. Но смертный приговор ему заменили лишением свободы. 2. Кто бы стал мстить за Савинкова??? Конкретно можете ответить? Желательно с фамилиями или хотя бы с наименованиями организаций.
Прошу прощения. Цитирую: "К концу 1922 года была разбита долгое время орудовавшая в Тираспольском уезде банда Макаренко, которая имела связи с эсером-террористом Б. Савинковым" "История Приднестровской Молдавской Республики," ответственный редактор: В. Я. Гросул, Том 2, Часть 1, Глава III. "Приднестровье после Гражданской войны: Параграф 1. Политическая обстановка", Стр. 62-63, издательство: Тирасполь "РИО ПГУ," 2001
