Cтихи о войне

Леонид Сергеев "Колоколенка"

На горе, на горочке стоит колоколенка,
А с нее по полюшку лупит пулемет,
И лежит на полюшке сапогами к солнышку
С растакой -то матерью наш геройский взвод.

Мы землицу лапаем скуренными пальцами,
Пули, как воробушки, плещутся в пыли...
Митрия Горохова да сержанта Мохова
Эти вот воробушки взяли да нашли.

Тут старшой Крупенников говорит мне тоненько,
Чтоб я принял смертушку за честной народ,
Чтоб на колоколенке захлебнулся кровушкой
Растакой-разэтакий этот сукин кот.

Я к своей винтовочке крепко штык прилаживал,
За сапог засовывал старенький наган.
"Славу" третьей степени да медаль отважную
С левой клал сторонушки глубоко в карман.

Мне чинарик бросили, мне сухарик подали,
Мне старшой Крупенников фляжку опростал.
Я ее испробовал, вспомнил маму родную
Да по полю ровному быстро побежал.

А на колоколенке сукин кот занервничал,
Стал меня выцеливать, чтоб наверняка.
Да, видать, сориночка- малая песчиночка-
В глаз попала лютому - дёрнулась рука.

Я -т винтовку выронил да упал за камушек,
Чтоб подумал вражина, будто зацепил.
Да он, видать, был стрелянный - сразу не поверил мне
И по камню-камушку длинно засадил.

Да, видно, не судьба была пули мне испробовать...
Сам старшой Крупенников встал, как на парад.
…Сразу с колоколенки, весело чирикая,
В грудь слетели пташечки, бросили назад.

Горочки-пригорочки, башни-колоколенки...
Что кому назначено? Чей теперь черед?
Рана не зажитая, память неубитая -
Солнышко, да полюшко, да геройский взвод..

http://www.leonid-sergeev.ru/Pesni/kolokolenka.html вот о создании...

 

Минута молчания

Не забывайте о солдатах,
Вступившихся за честь страны,
Не забывайте свист снарядов,
И будьте памяти верны!

Не забывайте о солдатах,
Что бились из последних сил,
В бинтах стонали в медсанбатах
И так надеялись на мир!

Но вновь солдат с больничной койки
Вставал — и шел на честный бой!
Не за награды был он стойким,
За край сражался свой родной!

Не забывайте о солдатах!
Тот миг, когда он погибал,
Не похоронки скорбной датой —
Молчания минутой стал!

 

Воюет не только солдат но и его оружие и снаряжение!!!!!!!!


Посвящение РД - 54

В тайге всегда ношу все на себе,
Не спотыкаюсь, ноги ставлю шире:
За эту поступь, благодарен я тебе,
Рюкзак десантный образца полста четыре.

Не знаю я, тебя кто создавал.
Ушел в эпоху автор неизвестный:
В Десанте ты незаменимым стал,
Под ранцем купола занял достойно место.

Когда ж исполнил песню парашют,
Без музыки и поздравлений речи:
Ты на земле за несколько секунд,
На место основного лег на плечи.

Ты легок, как пушинка и тяжел.
Загружен так - любой турист заплачет.
Огонь и воду в ВДВ прошел,
И трубы медные еще в придачу.

Изрек однажды сухопутный генерал,
Что мал РД, еду выбрасывать придется!
"Мал, да удал!",- Маргелов так сказал:
"Патроны есть - еда всегда найдется!"

Ты ласково солдата обнимал
Руками-лямками, сберечь его желая,
Осколок рваный вас обоих прошивал,
И била рикошетом в спину пуля злая.

Рюкзак РД - давно ты ветеран,
И полюбил тебя десантник каждый:
Ты видел Прагу, Будапешт, Чечню, Афган!
Служил в "горячих точках" не однажды.

Ты за полвека с нами пролетал
И прошагал путей-дорог немало:
Тому умельцу, кто тебя создал,
Все ВДВ "Ура!" кричат у пьедестала.

Вновь, по привычке, собранный стоит,
На полке шкафа в прибранной квартире.
И если, вдруг, тревога прозвучит:
Со мной в поход уйдет РД - полста четыре.
Гусаченко А.А.
31.07.2006 г.

 

Мне противно жить не раздеваясь,
На гнилой соломе спать,
И замерзшим нищим подавая,
Надоевший голод забывать.
Каченея прятатся от ветра,
Вспоминать погибших имена,
Из дому не получать ответа,
Борохло на чёрный хлеб менять,
Дваждый в день считать себя умершим,
Путать планы,числа и пути,
Ликовать,
что жил на свете меньше двадцати.

 

Памяти вице-адмирала Г. Н. Холостякова
лично поднимавшего морских пехотинцев
в контратаки в Новороссийске 1942 года

Он в огне не сгорел, не пропал под водою
и не умер от ран, как не раз умирал.
Молодые ублюдки убили героя,
не на фронте — в квартире, с утра, наповал.
Это просто: прийти, позвонить и ударить,
удались исполнители после войны —
чтобы трезво убить, не в пьяном угаре,
а потом пировать на глазах у страны.
И не пахли червонцы в ладонях убийцы,
и не нужно постылого — здрасьте! — труда,
в орденах-то небось дорогие крупицы,
и на перстень пошла Золотая Звезда.
Переплавлена честь в именное мещанство,
стало злато геройское блёстками зла.
Даже если подобное встретишь не часто,
всё равно ведь история эта была.
И доныне торгуют украденной честью,
как в России вовек не пристало сынам,
и дымятся пыжи возле траурной жести,
и подносится курево к Вечным огням.

А Звезда Золотая —
в небесном покое,
и её не достать,
не сорвать — высока!
...Хорошо, что солдат
не увидел такое
там, в деревне Чернушки,
за миг до броска...

 

- "Одиссей" вызывает "Итаку",
Я тридцать часов в окружении.
Они снова идут в атаку,
У вас есть для меня предложения?
Вариантик, хотя бы зацепочка?
Уже девять двухсотых... Прием.
- Майор, б...., ну что ты как "целочка"?
Мы вас поддержим огнем.
Дайте координаты,
Цепляйтесь за огневые, -
И хриплые россыпи мата,
Глушат его позывные.
- "Итака", много двухсотых
Ведем бой с большими потерями.
Снайперы на высотках,
У нас трехсотых не меряно.
- Одиссей, держитесь и ждите,
Дадим вам "ленточку" вечером.
- Хоть чем-нибудь помогите!
- Все понял, - помочь вам нечем...
- "Итака", я - "Одиссей"!
Вас вызываю снова,
Мы потеряли совсем,
Здание гастронома.
"Акацию" на господствующие,
Дом угловой с бельем,
Ита..., - по тембрам воющим.
- Я, "Итака", прием!,
- Только, огня, прошу,
Помощь нужна нам срочно....
- Дайте "карандашу"
Целеуказание точно.
- "Итака", вон "крокодилы",
Мы севернее, на Пушкина.
Пусть прикроют нас крылья,
Итака, свяжите с "вертушками"!
- "Одиссей", они тебя слышат,
Как ты говоришь, со мной.
- "Вертушки", проходят выше,
Дайте мне их позывной!
Я, "Одиссей", "вертушки",
Дайте эвакуацию!
Мы севернее на Пушкина,
Е....я авиация!
- "Итака", нет "Одиссея",
Они уже здесь кругом!
Помни о нас Рассея! -
И выстрелы глушат - "Прием".
Тембр частоты, как пришит,
К крику речитативом:
- Дали "карандаши"!
Подкорректируй разрывы!
Эфир пустотой хрустит,
Звук в микрофоны рассеяв.
И двадцать минут навзрыд
Итака зовет Одиссея.

 

Шамиль Абряров -Давай сыграем в ту войну Давай сыграем в ту войну,
Где мы с тобою не бывали,
Давай поверим в то кино,
Где нас с тобой не убивали.

Давай потратим полчаса
На расчесанье вшей окопных,
На ожидание конца,
На перестрел себе подобных.

Уходит полк в недальний путь --
Дороги стянуты, как нервы,
В мешках позвякивают чуть
Американские консервы.

Играет музыка вдали
На недоплакавших перронах.
Тускнеют звездочки в пыли
На покоробленых погонах.

Готовы мальчики на смерть,
Туда, где гуще свищут пули.
Здесь можно многое посметь,
И в этом их не обманули.

Уходят чьи-то сыновья
По той, орфеевой дороге,
И Эвридикою земля
Ложится под ноги, под ноги.

Из трехлинейки не спугнуть --
От танков пули не спасали.
Не отменить, не зачеркнуть,
Что тут про них понаписали.

Не все то мясо, что красно,
Но так открыто для железа...
Давай поверим в то кино
На рваной линии разреза.

Ведь если с тем, кто целит в грудь,
Все ясно -- враг и все такое,
То с тем, кто -- в спину, как-нибудь
Бы разобраться после боя.

Теперь судьбы не обмануть,
Она все тайно рассчитала.
Уходит полк в недальний путь,
Где раньше музыка звучала.

Ручьями музыка текла,
Фонтаном музыка сверкала,
Когда с плакатного стекла
Их Эвридика призывала.

Над полем боя сладок дым --
Такая сладость быстротечна.
Нельзя оглядываться им,
Нельзя оглядываться вечно

 

Ян Сатуновский
* * *

Как я их всех люблю
(и их всех убьют).
Всех –
командиров рот
"Ро-та, вперед, за Ро-о..."
(одеревенеет рот).
Этих. В земле.
"Слышь, Ванька, живой?"
"Замлел."
"За мной, живей, е!"
Все мы смертники.
Всем
артподготовка в 6,
смерть в 7.

1942

* * *

Осень-то, ёхсина мать,
как говаривал Ваня Батищев,
младший сержант,
родом из глухомани сибирской,

павший в бою
за свободу Чехословакии.
Осень-то, ю-маю,
все деревья в жёлтой иллюминации.

1946

 

ВАЛЕРИК
Иль башку с широких плеч
У татарина отсечь.

А.С.Пушкин

Вот ручка, не пишет, холера,
хоть голая баба на ней.
С приветом, братишка Валера,
ну, как там - даёшь трудодней?
Пока нас держали в Кабуле,
считай до конца января,
ребята на город тянули,
а я так считаю, что зря.
Конечно, чечмеки, мечети,
кино подходящего нет,
стоят, как надрочены, эти...
ну, как их... минет, не минет...
трясутся на них "муэдзины"
не хуже твоих мандавох...
Зато шашлыки, магазины -
ну, нет, городишко не плох.
Отличные, кстати, базары.
Мы как с отделённым пойдём,
возьмём у барыги водяры
и блок сигарет с верблюдом;
и как они тянутся, тёзка,
кури хоть полпачки подряд.
Но тут началась переброска
дивизии нашей в Герат.
И надо же как не поперло -
с какой-то берданки, с говна,
водителю Эдику в горло
чечмек лупанул - и хана.
Машина крутнулась направо,
я влево подался, в кювет,
а тут косорылых орава,
втащили в кусты - и привет.
Фуражку, фуфайку забрали.
Ну, думаю, точка. Отжил.
Когда с меня кожу сдирали,
я сильно сначала блажил.
Ну, как там папаня и мама?
Пора. Отделённый кричит.
Отрубленный голос имама
из красного уха торчит.

/1980/Лев Лосев

 

Мы не хотели с немцем драк,
Но видя как он копит силу,
Мы обещали сжав кулак,
Что если к нам полезет враг,
Он здесь найдёт свою могилу!
Но Гитлер вздумал принебречь,
Всем что врагу мы обещали,
Пришлось фашистам в землю лечь,
Но вот могилы их беречь мы ни кому не обещали!!!

 

http://www.youtube.com/watch?v=WhbBqNt80sc&feature=feedu

 

Бой гремел в окрестностях Кабула
Ночь светилась всплесками огня
Не сломало нас и не согнуло
Видно люди крепче чем броня
Дипломаты мы не по призванью
Нам милей братишка автомат
Четкие команды приказания
И в кармане парочка гранат

На костре в дыму трещали ветки
В котелке дымился крепкий чай
Ты пришел усталый из разведки
Много пил и столько же молчал
Синими замерзшими руками
Протирал вспотевший автомат
И о чем-то думал временами
Головой откинувшись назад

Самолет заходит на посадку
Тяжело моторами гудя
Он привез патроны м взрывчатку
Это для тебя и для меня
Знайте же ребята мусульмане
Ваша сила в том что мы за вас
И не надо лишних трепыханий
В бой ходить нам не в последний раз

Вспомним товарищ мы Афганистан
Зарева пожарищ крики мусульман
Грохот автоматов взрывы за рекой
Вспомним товарищ вспомним дорогой
Вспомним с тобою как мы шли в ночи
Вспомним как бежали в горы басмачи
Как загрохотал твой грозный АКС
Вспомним товарищ вспомним наконец

 

Александр Твардовский, "Я убит подо Ржевом"

Спойлер

Я убит подо Ржевом,
В безымянном болоте,
В пятой роте,
На левом,
При жестоком налете.

Я не слышал разрыва
И не видел той вспышки, -
Точно в пропасть с обрыва -
И ни дна, ни покрышки.

И во всем этом мире
До конца его дней -
Ни петлички,
Ни лычки
С гимнастерки моей.

Я - где корни слепые
Ищут корма во тьме;
Я - где с облаком пыли
Ходит рожь на холме.

Я - где крик петушиный
На заре по росе;
Я - где ваши машины
Воздух рвут на шоссе.

Где - травинку к травинке -
Речка травы прядет,
Там, куда на поминки
Даже мать не придет.

Летом горького года
Я убит. Для меня -
Ни известий, ни сводок
После этого дня.

Подсчитайте, живые,
Сколько сроку назад
Был на фронте впервые
Назван вдруг Сталинград.

Фронт горел, не стихая,
Как на теле рубец.
Я убит и не знаю -
Наш ли Ржев наконец?

Удержались ли наши
Там, на Среднем Дону?
Этот месяц был страшен.
Было все на кону.

Неужели до осени
Был за н и м уже Дон
И хотя бы колесами
К Волге вырвался о н?

Нет, неправда! Задачи
Той не выиграл враг.
Нет же, нет! А иначе,
Даже мертвому, - как?

И у мертвых, безгласных,
Есть отрада одна:
Мы за родину пали,
Но она -
Спасена.

Наши очи померкли,
Пламень сердца погас.
На земле на проверке
Выкликают не нас.

Мы - что кочка, что камень,
Даже глуше, темней.
Наша вечная память -
Кто завидует ей?

Нашим прахом по праву
Овладел чернозем.
Наша вечная слава -
Невеселый резон.

Нам свои боевые
Не носить ордена.
Вам все это, живые.
Нам - отрада одна,

Что недаром боролись
Мы за родину-мать.
Пусть не слышен наш голос,
Вы должны его знать.

Вы должны были, братья,
Устоять как стена,
Ибо мертвых проклятье -
Эта кара страшна.

Это горькое право
Нам навеки дано,
И за нами оно -
Это горькое право.

Летом, в сорок втором,
Я зарыт без могилы.
Всем, что было потом,
Смерть меня обделила.

Всем, что, может, давно
Всем привычно и ясно.
Но да будет оно
С нашей верой согласно.

Братья, может быть, вы
И не Дон потеряли
И в тылу у Москвы
За нее умирали.

И в заволжской дали
Спешно рыли окопы,
И с боями дошли
До предела Европы.

Нам достаточно знать,
Что была несомненно
Там последняя пядь
На дороге военной, -

Та последняя пядь,
Что уж если оставить,
То шагнувшую вспять
Ногу некуда ставить...

И врага обратили
Вы на запад, назад.
Может быть, побратимы.
И Смоленск уже взят?

И врага вы громите
На ином рубеже,
Может быть, вы к границе
Подступили уже?

Может быть... Да исполнится
Слово клятвы святой:
Ведь Берлин, если помните,
Назван был под Москвой.

Братья, ныне поправшие
Крепость вражьей земли,
Если б мертвые, павшие
Хоть бы плакать могли!

Если б залпы победные
Нас, немых и глухих,
Нас, что вечности преданы,
Воскрешали на миг.

О, товарищи верные,
Лишь тогда б на войне
Ваше счастье безмерное
Вы постигли вполне!

В нем, том счастье, бесспорная
Наша кровная часть,
Наша, смертью оборванная,
Вера, ненависть, страсть.

Наше все! Не слукавили
Мы в суровой борьбе,
Все отдав, не оставили
Ничего при себе.

Все на вас перечислено
Навсегда, не на срок.
И живым не в упрек
Этот голос наш мыслимый.

Ибо в этой войне
Мы различья не знали:
Те, что живы, что пали, -
Были мы наравне.

И никто перед нами
Из живых не в долгу,
Кто из рук наших знамя
Подхватил на бегу,

Чтоб за дело святое,
За советскую власть
Так же, может быть, точно
Шагом дальше упасть.

Я убит подо Ржевом,
Тот - еще под Москвой...
Где-то, воины, где вы,
Кто остался живой?!

В городах миллионных,
В селах, дома - в семье?
В боевых гарнизонах
На не нашей земле?

Ах, своя ли, чужая,
Вся в цветах иль в снегу...

Я вам жить завещаю -
Что я больше могу?

Завещаю в той жизни
Вам счастливыми быть
И родимой отчизне
С честью дальше служить.

Горевать - горделиво,
Не клонясь головой.
Ликовать - не хвастливо
В час победы самой.

И беречь ее свято,
Братья, - счастье свое, -
В память воина-брата,
Что погиб за нее.

 

Наткнулся на шедевр:

"Но только, ворота - щелк..."

До последнего тянул
К дому,
Издырявленный в дуршлаг
В сваре...
Но свалился с высоты
Фоккер,
Да еще и не один -
В паре.

А патронов с гулькин хер
В ШКАСах.
Понял - время-то мое
Вышло.
Бензобаком я поймал
Трассер.
Боли не было, была -
Вспышка.


А потом запахло хлебом
и домом.
Явно так, как наяву
- не бывает.
Сделал круг я
над аэродромом,
Над пилотским над нашим
Раем...

Не бывает здесь нелетной
погоды,
Ни дождя, ни снегопада-
поземки...
А какие тут
закаты-восходы!
А какие есть в столовке
девчонки!

Ни чины нам не важны,
ни награды.
Здесь и так нет душонок
паскудных.
И следить за хвостом тут
не надо.
Только это, по-первости,
трудно.

Небо здесь не для войны -
для полета.
Как мальчишки мы
кружимся-летаем.
И встречаем мы
погибших пилотов,
И с почетом их к себе
провожаем.

А сосед мой - Серега -
был штурман.
Знать, над целью нарвались
на плотный.
И во сне он матерится
сквозь зубы,
Но все тише и
уже не так злобно...


Мне же снится - Я тяну
К дому.
И патронов с гулькин хрен
В ШКАСах.
Сверху сзади на меня -
Фокер.
Бензобаком я ловлю
Трассер...

 

И как вариант:

А вчера к нам долетел
парень,
Рыжий-рыжий, как подсолнух
На грядке.
Это он меня тогда, сверху
В паре...
А вчера уже его сзади
Яки....

 

ДРУНЯ
«Друня» — уменьшительная форма от древнеславянского слова «дружина».

Это было в Руси былинной.
В домотканый сермяжный век:
Новорожденного Дружиной
Светлоглазый отец нарек.
В этом имени — звон кольчуги,
В этом имени — храп коня,
В этом имени слышно:
— Други!
Я вас вынесу из огня!

Пахло сеном в ночах июня,
Уносила венки река.
И смешливо и нежно
«Друня»
звали девицы паренька.
Расставанье у перелаза,
Ликование соловья...
Светло-русы и светлоглазы
Были Друнины сыновья.

Пролетали, как миг, столетья,
Царства таяли словно лед...
Звали девочку Друней дети —
Шел тогда сорок первый год.
В этом прозвище, данном в школе,
Вдруг воскресла святая Русь,
Посвист молодца в чистом поле,
Хмурь лесов, деревенек грусть.
В этом имени — звон кольчуги,
В этом имени — храп коня,
В этом имени слышно:
— Други!
Я вас вынесу из огня!

Пахло гарью в ночах июня,
Кровь и слезы несла река,
И смешливо и нежно «Друня»
Звали парни сестру полка.
Точно эхо далекой песни,
Как видения, словно сны,
В этом прозвище вновь воскресли
Вдруг предания старины.
В этом имени — звон кольчуги,
В этом имени — храп коня,
В этом имени слышно:
— Други!
Я вас вынесу из огня!..

Автор Юлия Друнина

 

ЗИНКА
Памяти однополчанки —
Героя Советского Союза
Зины Самсоновой

1

Мы легли у разбитой ели.
Ждем, когда же начнет светлеть.
Под шинелью вдвоем теплее
На продрогшей, гнилой земле.

- Знаешь, Юлька, я - против грусти,
Но сегодня она не в счет.
Дома, в яблочном захолустье,
Мама, мамка моя живет.
У тебя есть друзья, любимый,
У меня - лишь она одна.
Пахнет в хате квашней и дымом,
За порогом бурлит весна.

Старой кажется: каждый кустик
Беспокойную дочку ждет...
Знаешь, Юлька, я - против грусти,
Но сегодня она не в счет.

Отогрелись мы еле-еле.
Вдруг приказ: "Выступать вперед!"
Снова рядом, в сырой шинели
Светлокосый солдат идет.

2

С каждым днем становилось горше.
Шли без митингов и знамен.
В окруженье попал под Оршей
Наш потрепанный батальон.

Зинка нас повела в атаку.
Мы пробились по черной ржи,
По воронкам и буеракам
Через смертные рубежи.

Мы не ждали посмертной славы.-
Мы хотели со славой жить.
...Почему же в бинтах кровавых
Светлокосый солдат лежит?

Ее тело своей шинелью
Укрывала я, зубы сжав...
Белорусские ветры пели
О рязанских глухих садах.

3

- Знаешь, Зинка, я против грусти,
Но сегодня она не в счет.
Где-то, в яблочном захолустье,
Мама, мамка твоя живет.

У меня есть друзья, любимый,
У нее ты была одна.
Пахнет в хате квашней и дымом,
За порогом стоит весна.

И старушка в цветастом платье
У иконы свечу зажгла.
...Я не знаю, как написать ей,
Чтоб тебя она не ждала?!
1944
Автор Юлия Друнина

 

Два вечера

Мы стояли у Москвы - реки,
Теплый ветер платьем шелестел.
Почему-то вдруг из под руки
На меня ты странно посмотрел -
Так порою на чужих глядят.
Посмотрел и - улыбнулся мне:
-Ну, какой же из тебя солдат?
Как была ты, право,
На войне?
Неужель спала ты на снегу,
Автомат пристроив в головах?
Понимаешь, просто не могу
Я тебя представить в сапогах!..

Я же вечер вспомнила другой:
Минометы били,падал снег.
И сказал мне тихо
Дорогой,
На тебя похожий человек:
- Вот лежим и мерзнем на снегу,
Будто и не жили в городах…
Я тебя представить не могу
В тУфлях на высоких каблуках…


* * *
Ждала тебя.
И верила.
И знала:
Мне нужно верить, чтобы пережить
Бои,
походы,
вечную усталость,
Ознобные могилы-блиндажи.
Пережила.
И встреча под Полтавой.
Окопный май.
Солдатский неуют.
В уставах незаписанное право
На поцелуй,
на пять моих минут.
Минуту счастья делим на двоих,
Пусть — артналет,
Пусть смерть от нас —
на волос.
Разрыв!
А рядом —
нежность глаз твоих
И ласковый
срывающийся голос.
Минуту счастья делим на двоих...

Автор Юлия Друнина

 

Старина Р. Киплинг "МАРШ "ХИЩНЫХ ПТИЦ"
Перевод И. Грингольца
(Войска Заморской службы)

«Ша-агом…» Грязь коростой на обмотках мокрых.
«Арш!» Чехол со знаменем мотает впереди.
«Правое плечо!» А лица женщин в окнах
Не прихватишь на борт, что гляди, что не гляди.

Даешь! Не дошагать нам до победы.
Даешь! Нам не восстать под барабанный бой.
Стая Хищных Птиц Вместо райских голубиц —
И солдаты не придут с передовой.

«Подтянись!» Перед причалом полк скопился.
«Левой! Рота, стой!» И вот видны суда.
Суки, там – битком, а нас полно на пирсе!
Боже правый, нас везут невесть куда…

«Товсь к погрузке!» Пусть малюют черта—
Хвост трубой! Еще гульнем, солдат!
И кончай о ней. Любовь, браток, – до борта.
«Марш!» Бог помощь, если ты женат.

«Разойдись!» Завьем печали, братцы!
(Слышь, теперь бы нам пожрать, да побыстрей!)
Эвон, и горячим-то давятся —
Погоди, как доживешь до сухарей!

«Эй, женатые, от трапа!» Не надейся,
Тут на берег мы обратно не сойдем.
Дай вам сил, ох, дай вам сил, – конногвардейцы,
Сторожить нас в это утро под дождем…

Вбитый в строй, как гвоздь, промокший до бельишка,
В глотке ком, хоть не пошло тебя качать, —
Здесь твой дом родной. «Отставить песню!». Крышка.
«На поверку ста-а-новись! Молчать!»
Даешь! Нам не дожить до блеваной победы.
Даешь! Нам не восстать под барабанный бой. (Хвост трубой!)
А гиена и шакал
Все сожрут, что бог послал,
И солдаты не придут с передовой («Рота, в бой!»)
Коршунье и воронье
Налетит урвать свое,
И солдаты не придут с передовой («Рота, в бой!»)
Стая Хищных Птиц
Вместо райских голубиц —
И солдаты не придут с передовой!

 

Уже послы живут в тылу глубоком,
Уже в Москве наркомов не видать,
И панцирные армии фон Бока
На Химки продолжают наступать.

Решают в штабе Западного фронта —
Поставить штаб восточнее Москвы,
И солнце раной русского народа
Горит среди осенней синевы…

Уже в Москве ответственные лица
Не понимают только одного:
Когда же Сам уедет из столицы —
Но как спросить об этом Самого?

Да, как спросить? Вопрос предельно важен,
Такой, что не отложишь на потом:
– Когда отправить полк охраны Вашей
На Куйбышев? Состав уже готов.

Дрожали стекла в грохоте воздушном,
Сверкало в Александровском саду…
Сказал спокойно: – Если будет нужно,
Я этот полк в атаку поведу.

 

Чом все знову не так, хоч здається, що так,
І те ж небо, блакиттю полите,
І той ліс, і повітря, та сама вода,
Тільки він не вернувся із битви.

Зрозумій-но тепер, хто був правий, хто ні,
Коли ми сперечались досита.
Лиш сьогодні забракло його вже мені,
Коли він не вернувся із битви.

Не мовчав, коли слід, говорив, що хотів,
І пісенні не вловлював ритми...
До зорі він вставав, спать мені не велів,
Вчора ж він не вернувся із битви.

Я самотній тепер, та не в тому то річ, -
Я без нього, й цього не змінити.
Ніби згас мій вогонь і мене вкрила ніч.
Коли він не вернувся із битви.

Нині наче з полону звільнилась весна.
В нього я попросив закурити...
Відповіла мені тільки тиша сумна.
Вчора він не вернувся із битви.

Наші мертві ніяк нас не кинуть в біді,
Нас полеглі невпинно пильнують.
Відбивається небо в лісах, як в воді,
І дерева блакиттю шумують.

Нам землянки війни не бували тісні,
І наш час воєдино був злитий.
Все тепер одному, та здається мені,
Що це я не вернувся із битви.

 

Баллада о зависти

Накануне прорыва, как водится,
Офицерский состав весь навалом
Привели к генералу знакомиться
И с задачей, и с ним, генералом.

Капитаны, майоры, полковники
До разменных монет - взводных Ванек
(Большинство в дивизии новенькие)
Собрались в генеральский предбанник.

Орденами сверкая и пряжками,
Наш комдив, указуя на карту,
И полками, и судьбами нашими
В этот раз замахнулся на Тарту.

Говорит нам: готовьтесь, мол, Родина
Завтра спросит со всех нас едино!..
Это зря он. Как будто бы ровня нам.
Даже слушать такое обидно.

Это нам под свинцовыми всплесками
На огонь подниматься раз до ста.
А ему? Вроде и неуместно бы
С нами в ряд этак запросто-просто.

Генеральское дело знаемо:
Замышлять да командовать нами.
Генерал - он незыблем у Знамени.
Наше дело - падать под Знамя...

Так я думал, когда возвращались мы
В лес, где наши взвода окопались.
На тропинке с того совещания
Я впервые споткнулся о зависть.

Жизнь бежит... Нет в ней хода обратного.
Только память хранит всё без скидок,
Извлекая корни квадратные
Из когда-то свершенных ошибок.

Эх ты, зелень! Ребячество вздорное
Мне б забыть за любую приплату.
Вот живу да живу Ванька-взводный я -
Генерал был убит под Тарту.

 

Извиняюсь, но здесь не табор
И не кони на водопой -
Самоходки сошлись у штаба
Посреди метели слепой.

А десантники слушают музыку,
И у них за плечами у всех
Сорок пять километров мужества,
Перемноженного на снег.

Старшине бы сказать: "Курсанты,
Скоро утро и нам спешить.
Парашюты после десанта
Надо тщательно просушить."

А десантники слушают музыку,
И у них за плечами у всех
Сорок пять километров мужества,
Перемноженного на снег.

Не из сказки и не из легенды -
С неба прыгнул курсантский взвод.
Разрывает "Спидолу" Гендель,
С автоматов капает лед.

Так десантники слушают музыку
И у них за плечами у всех
Сорок пять километров мужества,
Перемноженного на снег.

 

Ион "Счастливчик" Деген - командир танковой роты во 2-й отдельной танковой бригаде, один из советских танковых асов, получил 4 ранения (из его тела извлекли 22 осколка и пули), еврей кстате, талантливый врач, эмигрировал в Израиль.

Сгоревший танк
на выжженом пригорке.
Кружат над полем
черные грачи.
Тянуть на слом
в утиль
тридцатьчетверку
Идут с надрывным стоном тягачи.

Что для страны
десяток тонн металла?
Не требует бугор
благоустройства.
Я вас прошу,
чтоб вечно здесь стояла
Машина эта -
памятник геройству.
Лето 1943 г.

БОЕВЫЕ ПОТЕРИ

Это все на нотной бумаге:
Свист и грохот свинцовой вьюги,
Тяжкий шелест поникших флагов
Над могилой лучшего друга,

На сосне, перебитой снарядом,
Дятел клювом стучит морзянку,
Старшина экипажу в награду
Водку цедит консервной банкой..

Радость, ярость, любовь и муки,
Танк, по башню огнем объятый, -
Все рождало образы, звуки
В юном сердце певца и солдата.

В командирской сумке суровой
На виду у смертей и агоний
Вместе с картой километровой
Партитуры его симфоний.

И когда над его машиной
Дым взметнулся надгробьем черным,
Не сдержали рыданий мужчины
В пропаленной танкистской форме.

Сердце болью огромной сковано.
Слезы горя не растворили.
Может быть, второго Бетховена
Мы сегодня похоронили.

НОЧЬ НА НЕМАНСКОМ ПЛАЦДАРМЕ

Грохочущих ресов багровый хвост.
Гусеничные колеи в потравленном хлебе.
Пулеметные трассы звезд,
Внезапно замершие в небе.

Придавлен запах ночной резеды
Раздутым пузом лошади.
Рядом
Кровавое месиво в луже воды
На дне воронки, вырытой снарядом.

Земля горит.
И Неман горит.
И весь плацдарм - огромная плаха.
Плюньте в того, кто в тылу говорит,
Что здесь, на войне, не испытывал страха.

Страшно так, что даже металл
Покрылся каплями холодного пота.
В ладонях испуганно дым задрожал,
Рожденный кресалом на мякоти гнота.

Страшно.
И все же приказ
Наперекор всем страхам выполнен будет.
Поэтому скажут потомки о нас:
- Это были бесстрашные люди.
Июль 1944 г.

ИСХОДНАЯ ПОЗИЦИЯ

Генеральская зелень елей
И солдатское хаки дубов.
Никаких соловьиных трелей,
Никакой болтовни про любовь.

Солнце скрылось, не выглянув даже.
Тучи черные к лесу ползут.
И тревожно следят экипажи
За мучительным шагом минут.

В тихих недрах армейского тыла
Впрок наш подвиг прославлен в стихах.
Ничего, что от страха застыла
Даже стрелка на наших часах.

Сколько будет за всплеском ракеты,
Посылающей танки в бой,
Недолюблено, недопето,
Недожито мной и тобой.

Но зато в мирной жизни едва ли
В спешке дел кабинетных сомнут
Тех, кто здесь, на исходной, узнали
Беспредельную тяжесть минут.
Сентябрь 1944 г.

Есть у моих товарищей танкистов,
Не верящих в святую мощь брони,
Беззвучная молитва атеистов:
- Помилуй, пронеси и сохрани.

Стыдясь друг друга и себя немного,
Пред боем, как и прежде на Руси,
Безбожники покорно просят Бога:
- Помилуй, сохрани и пронеси.
Сентябрь 1944 г.

Мой товарищ, в смертельной агонии
Не зови понапрасну друзей.
Дай-ка лучше согрею ладони я
Над дымящейся кровью твоей.
Ты не плачь, не стони, ты не маленький,
Ты не ранен, ты просто убит.
Дай на память сниму с тебя валенки.
Нам еще наступать предстоит.
Декабрь 1944 г.

УЩЕРБНАЯ СОВЕСТЬ

Шесть "юнкерсов" бомбили эшалон
Хозяйственно, спокойно, деловито.
Рожала женщина, глуша старухи стон,
Желавшей вместо внука быть убитой.

Шесть "юнкерсов"... Я к памяти взывал.
Когда мой танк, зверея, проутюжил
Колонну беженцев - костей и мяса вал,
И таял снег в крови, в дымящих лужах.

Шесть "юнкерсов"?
Мне есть что вспоминать!
Так почему же совесть шевелится
И ноет, и мешает спать,
И не дает возмездьем насладиться?
Январь 1945 г.

Полевая почта -
Пять обыкновенных цифр.
Пять обыкновеннейших цифр.
Что они значат
для непосвященного человека?
А для меня...
Сотни километров дорог.
Каких там дорог? -
Красных нитей маршрута на карте.
Пыль. Господи, какая пыль!
Выедающий глаза газойлевый дым.
Грязь. Поглощающая всего без остатка.
Бои.
Черное пламя из люков и щелей.
Черные безымянные обелиски дымов,
Подпирающие тяжелое небо,
Готовое рухнуть кровавым дождем.
Истлевающие фанерные надгробья.
Но только сердце, пока оно бьется,
Сохранит имена.
Изменяющаяся география Земли -
Курганы трупов, озера крови,
Ставшие привычной деталью пейзажа.
Холостяцкие танцы в землянке.
Бои.
Грубость грубее гробовой брони.
И руки,
Осторожно извлекающие тебя
из подбитой машины.
Танковая бригада.
Полевая почта -
Пять обыкновенейших цифр.
Что они значат
для непосвященного человека?
Апрель 1945 г.

 

"Чулочки"
Их расстреляли на рассвете,
когда вокруг стояла мгла.
Там были женщины и дети,
и эта девочка была.
Сперва велели всем раздеться,
потом ко рву стоять спиной,
но вдруг раздался голос детский,
наивный,гордый и живой.
Чулочки тоже снять мне,дядя.
Не умолкая,не глядя.
Светили прямо в душу,
трех летней девочки глаза.
Чулочки тоже.И в смятении,
на миг эссессовец обмяк,
рука сама собой с волнением,
вдруг опускает автомат.
Нет,он убить её не сможет.
И дал он очередь спеша.
Упала девочка в чулочках,
снять не успела,не смогла.
Солдат,солдат!А если б дочка,
вот так же здесь твоя легла.
И это маленькое сердце,
пробито пулею твоей.
Ты ж человек,не только немец.
Или ты зверь среди людей.
Шагал эссессовец угрюмо.
Не поднимая волчьих глаз,
впервые,может,эта дума.
В мозгу отравленном зажглась.
Повсюду глаз светился синий,
повсюду слышалось опять.
И не забудется отныне.
"Чулочки тоже,дядя,снять"