"Остарбайтер"

Насколько мне известно, своей униформы Остарбайтеры не имели, лишь отличительные знаки.

 

Иди на работу в Германию! Помоги строительнству новой Европы!

Двусторонняя листовка либо часть брошюры (оригинальный и обработанные варианты в архиве).

 

отрывок воспоминаний Бориса Рагули

Перевел отрывок воспоминаний Бориса Рагули из книги Лявона Юрэвіча
"ЖЫЦЬЦЁ ПАД АГНЁМ. ПАРТРЭТ БЕЛАРУСКАГА ВОЕНАЧАЛЬНІКА І ПАЛІТЫЧНАГА ДЗЕЯЧА БАРЫСА РАГУЛІ НА ФОНЕ ЯГО ЭПОХІ"

В апреле 1942 года я съездил с комиссаром Траубом в Западную Германию, и там я мог быть, где хотел. Я заметил, что евреи носят желтую звезду Давида, а на одежде людей с Востока был пришит жёлтый знак «ОСТ». И к тем, и к другим относились одинаково плохо. Я был везде, но больше всего меня интересовало, в каких условиях жили эти добровольцы, которые по собственной воле устроились работать на немцев. «Добровольцев» набирали с беларуской молодежи в январе, феврале и марте, а также в лагере военнопленных. Их учили в профессиональных училищах работе и мелкой административной деятельности. Планировалось, что они будут отстраивать заводы и выполнять другую подобную работу. Вскоре я их встретил. Я остановил одного такого человека с нашивкой «Ост» и спросил, кто он и откуда. Он по-русски ответил мне, что он доброволец. К нам относятся хуже, чем к военнопленным, сказал он, и показал мне помещение, в котором их держали: огромные бараки, в которых люди спали на матрасах набитых соломой. Все они были голодные, уставшие, измученные. По 12-14 часов в день они работали на железной дороге, на фабриках по пошиву амуниции. Вернуться домой они не могли: за побег угрожало суровое наказание. Во всех рабочих лагерях, которые я посетил, царила такая же нищета, страх и отчаяние. Когда я был военнопленным (польские военнослужащие в немецком плену), так со мной обращались куда лучше, чем с этими будто бы свободными людьми, которые добровольно, сами поехали в Германию, думая, что там их обучат, сделают специалистами, и они смогут вернуться в Беларусь профессионалами. Видя всё это, я пообещал себе, что буду делать всё, чтобы беларуская молодёжь не вывозили из страны.

 

Украинские женщины-остарбайтеры:

 

Бабушка и дед моей жены работали в Германии. По их рассказам вывезли пол-села,
от 15 лет и старше. В один прекрасный день собрали всех в центре села и увезли на станцию. Естественно желающих ехать небыло, скорее дети ещё ничего не понимали. По ходу движения некоторым удавалось сбежать, но больше никто их не видел. На работу попали к баерам (так звали их старики), причём почти все братья и сёстры в одну семью. Парни по хозяйству и в поле, а девушки по домашнему хозяйству. Жили на сеновале, но скорее это было временное жилище с двухярусными нарами, скот располагался отдельно в сарае. Хозяйка была не ходячая (парализованная) на кресле-каталке, за ней ухаживали её дочки, но распоряжения по хозяйству отдавала она. Ели отдельно от "баеров" и без разносолов. Отношение было нормальное, как к найманым рабочим. Платы за труд не было, была только кормёжка и ночлег. Ничего ужастного не было, жили тихо и работали много, но были и выходные. После освобождения отправились домой, хотя некоторые односельчане подались в Америку. Никаким санкциям и притеснениям после Германии в СССР не подвергались. На прощание хозяйка подарила каждому из одежды что-то. Храниться платок и скатерть немецкие. Компенсацию от Германии получили все лет 10 назад, по-моему по 800 дойчрублей. До смерти старики ничего плохого о немцах не говорили. Сейчас осталась в живых ещё одна родственница. Нужно её ещё пораспрашивать. Такие дела.

 

Приведу эпизод из книги -
Григорий Вайс "Утром, после войны". Автор - политрук(!) описывает рассказ двух русских "угнанных" девушек, встреченных им недалеко от Берлина о том, как они познакомились в конце войны с известным писателем Гансом Фалладой. Дело было так: пошли они в лавку купить соли, нарукавные повязки с надписями "ОСТ" сняли, но лавочник (ох, как же презирали наши политруки лавочников!- само это слово в устах советского писателя было фактически ругательным) как-то догадался, что они не немки и отказался продать бедняжкам соль. Вышли плачущие барышни и пошли не солоно хлебавши, но тут их остановил почтенный пожилой человек и предложил дать необходимый для жизни продукт. Это и оказался знаменитый писатель. Что тут правда- предоствляю судить форумчанам.

 

Остарбайтеры, работали возле Аугсбурга на производстве ракетниц и др осветительных примочек для Вермахта.





украинка Фрау Майдашенко

 

Ольга Емелина

 

Работники обувной фабрики Schraml. Имена доживших выделены жирным шрифтом.



Алеся Тютюнник работала на ферме



Ольга Каличка

 

Анна Скозарёва
( неясно толко где она)



всё скопировал с одного сайта у немцев которые занимаються этим вопросом

на фото, немец передаёт документы дочери Анны Сказарёвой.



Донецк, у бывшей рабочей обувной фабрики Schraml, Александры барабаш .




всё скопировал с одного сайта у немцев которые занимаються этим вопросом
http://www.google.de/imgres?imgurl=...mage_result&resnum=3&ct=image&ved=0CB0Q9QEwAg

 

Добрый день! Я записала рассказ моей мамы, может вам будет интересно прочитать.
Вот что мне рассказала мама.

Когда началась война мне было 16 лет. Только закончила 9-й класс, перешла в 10-й. Совсем молодая была.
Жили мы в Крыму, в городе Джанкое, недалеко от вокзала, а это большая железнодорожная станция. Все поезда, которые направлялись в Крым проходили через эту станцию. Довольно скоро город начали бомбить немецкие самолеты, бомбили очень сильно. Как-то раз упала бомба прямо во двор нашего дома, разрушила часть дома, угол так и отлетел, а в шкафу у меня было новое пальто, мама только что пошила, так его осколками все и побило. В общем, не удалось его поносить. Мы были в это время в убежище за домом.
Перед тем, как немцы должны были занять город, наши с самолетов разбрасывали листовки в которых было написано: "Не оставайтесь с немцами, уезжайте, уходите из города, они убивают, насилуют молодых, очень жестокие".
Легко сказать – уходите, а куда? В доме остались только мама с двумя маленькими детьми, и я. На фронт ушли сразу один за другим наш папа, старший брат, сестра Вера, которая в то время уже была замужем, а ее дочь Люсенька, ровесница моего младшего брата Вадика, осталась с нами. В это время другой брат, ему было 18 лет, служил в армии, в Судаке, его забрали на фронт прямо оттуда.

Взяла я детей и поехала к тете в деревню Бабатай, думала, может, меньше бомбить будут, но и там нам досталось: попали под тяжелейшую бомбежку. Приезжала в Бабатай старшая сестра Вера, хотела нас забрать в Новороссийск, но там была " охраняемая зона", и нужен был пропуск. Она взяла мой паспорт, чтобы оформить этот пропуск и уехала. А через неделю в Крым вошли немцы. Я видела, как татары бросились встречать их, несли хлеб, молоко, рады были… Я с детьми вернулась к маме.
Потом немцы вошли в город, быстро установили свои порядки. Ходить по улицам разрешали только до пяти вечера, после этого уже забирали в полицию. Иногда, надо было идти к маминой сестре, а она жила "за линией", так говорили, это же большая узловая станция, 11 линий надо было перейти. И я часто оставалась у тети Сони ночевать, было поздно, нельзя было пройти.
До войны мой папа был директором продуктового склада, и жили мы там же, наша часть дома примыкала к складу и находилась под одной крышей, даже телефон был, редкость в то время. А, на противоположной стороне улицы от нас, жила молодая пара, Фира и Иосиф, он был парикмахером. Каждый день немцы гнали их на работу, на брынзозавод. Хорошая пара была. Я думаю, они чувствовали что-то плохое, иногда вечером Фира заходила к моей маме, плакала и говорила: поручитесь за нас, мы же не предатели, не шпионы какие-нибудь, мы же обычные люди. Мама ее успокаивала, как могла, и обещала, что обязательно поручится.

Потом опять начались бомбежки, на этот раз самолеты были наши, советские, им важно было разбомбить железнодорожную станцию, но бомбы летели куда угодно. Все жители города были очень растеряны, как же так? Как можно убивать своих? Тогда и немцы заметались, собрали всех евреев, вывезли за город и расстреляли.
Наш дом понадобился немцам, они же все расселялись по домам, а нам приказали занять другой дом. Надо было как-то жить, и, когда еще можно было, мама много продуктов забрала со склада, на том и жили. Хлеба не было. Была пшеница, мы ее мололи и пытались из этой муки печь.

Потом немцы раздали всем повестки. Теперь я это хорошо понимаю, они набирали людей на работу в Германии. Я даже точно не знаю, повестки получили все, или только молодые. Кажется – все. Девочкам дали сутки на сборы, мальчикам не дали возможности даже домой зайти, проститься с родными, хватали прямо на улице и вообще, где только можно и - сразу на вокзал. Составы формировали из теплушек, пустой вагон, на полу набросали сено и все. Никаких удобств. Везли нас как скотину. Ужасно было. Если кто-то хотел в туалет, мы открывали двери прямо во время движения поезда, девочка присаживалась на корточки, за две руки ее держали другие девочки, мальчики в это время падали все на пол, зарывались лицами в сено. Говорили, не стесняйтесь нас, мы не смотрим. Им было еще тяжелее, чем нам, девочкам. Мы успели взять с собой хотя бы смену белья, простыню, что-то из одежды. У мальчиков не было ничего. Свою простынку я отдала им, чем могли, делились с ними. Эти ребята, которым в то время было по 16-17 лет, сразу стали взрослыми, не улыбались, не смеялись совсем.

 

Везли нас дней шесть. Иногда поезд делал остановку, только не в населенных пунктах, а там где были кустики, деревья, как-то кормили, давали пить. Едем, а над нами все время самолеты летают, наши, советские, но бомбы не бросали, так мы проехали через всю Украину. Где-то на территории Польши нас высадили из вагонов и отправили на санобработку. Вещи отдельно, нас голых - отдельно. Загнали в помещение, в котором был немецкий солдат, симпатичный такой, в плавках и резиновых сапогах и из шланга стал поливать нас какой-то дезинфицирующей жидкостью, потом водой. Боже! Как мы стеснялись! Совсем молодые девочки, подневольные.
Он давал нам команды: повернитесь, поднимите руки и т. д. Видя наше смущение, говорил: "Вы меня не бойтесь, не стесняйтесь, я на вас не смотрю как на женщин, я все понимаю".
Была в нашей группе одна очень красивая девушка, Мы ее так и называли "Елена прекрасная", блондинка, глаза - голубые, фигурка – точенная, ну просто - божественная красавица. Когда солдат закончил свою работу, мы все просто сжались от ужаса и страха. Что дальше? Мы думали, что он сейчас кого-то выберет, а дальше…. и думать не могли – страшно. Посмотрел он на нас внимательно, и, конечно же, подошел к нашей красавице, хлопнул ее по попе и поднял большой палец, сказал: "Во!!"
Опять нас везли куда-то, и, уже на территории Германии, не помню в каком городе, была как бы, биржа труда. Туда свозили всех людей из разных стран, там были поляки, чехи, итальянцы, французы и мы. Приезжали хозяева фабрик и отбирали себе людей для работы. Шеф наш, герр Ляйн Вебер, попросил, чтобы ему отобрали 30 человек. Так мы к нему и попали, все девочки из нашего города – Джанкоя.

 

На работу мы попали на фабрику по консервированию фруктов в Майнц-Мумбах, это пригород довольно большого города – Майнц. Поселили нас в бараке, нары в два этажа. Скромно кормили, сахар и фрукты, мы могли есть всегда, так что, не голодали. Работали мы с 8 утра до 6 вечера, в субботу – до 12 часов дня, воскресенье – выходной.
Этот шеф - герр Ляйн, самый главный, маленький такой, кругленький весь, долго присматривался к нам – девочкам, потом подошел ко мне и говорит: "Натали, пойдешь ко мне в дом работать помощницей фрау? Будешь работать по субботам". У него была одна помощница, немка, хорошая женщина, а я, ей в помощь. Так я попала в дом главного шефа. Была у него семья - жена, дочь - студентка университета, но в это время она сидела дома и сын – школьник. Его семья занимала весь первый этаж, а другой шеф - жил на втором этаже.
На фабрике - кроме нас, работали еще немки, только пожилые, три француза и два итальянца, они выполняли тяжелую работу, грузили ящики с готовой продукцией, так, они пытались с нами разговаривать, но мы на контакт не шли, называли их "лягушатниками" и "макаронниками".
Иногда немки просили нас петь, прямо во время работы, им почему-то нравились наши песни, а хозяин – не запрещал. Девочки пели в основном, украинские песни, а я их не знала, но вот - песню "Стоит гора высокая" – помню, грустная такая.

Из Италии на фабрику привозили персики, так упакованы – каждый персик отдельно, сейчас в магазинах так я вижу, а ведь это было в 1942 году! Из Болгарии привозили абрикосы, правда, до тех пор, пока советские войска не заняли Болгарию. И, все-таки, основными поставщиками фруктов были местные дачники. У них были сады, а продавать фрукты было некому, и они, на тележках привозили и сдавали на фабрику. Ягоды мы тоже обрабатывали, но таким способом, что я даже не знаю. Засыпали ягоды в бочку, заливали каким-то раствором и плотно закрывали крышкой. Зимой открывали и варили из этих ягод джем, варенье. Рядом с фабрикой была железнодорожная станция и, если фрукты привозили в субботу, шеф приходил и просил: "Девочки, надо разгрузить ящики с фруктами. Я вам все учту, все оплачу, но - надо поработать".
Еще у нас на фабрике работала одна немка, муж ее был полицейским. Она ко мне очень хорошо относилась, приглашала к себе домой, кормила и у нее была швейная машинка. Так я для нее что-то шила, а из старых вещей, перешивала себе что-нибудь из одежды. Ее муж однажды говорит: " А, ведь я – в 1914 году был в России, еще во время 1-й Мировой войны и у меня в Смоленске была знакомая девочка". Их сосед был русским, он еще молодым солдатом попал в Германию и женился на немке.

 

В то время на всей территории Германии было огромное количество лагерей, в которые согнали людей со всех оккупированных стран. Работали в таких лагерях итальянцы, французы, поляки, чехи, русские, в общем – все. Недалеко от нашего лагеря находился " семейный" лагерь, в котором работала семья твоего папы. Там я с ним и познакомилась.
В первый год пребывания в лагере нас никуда не выпускали, а потом, начали выпускать в город, правда, с сопровождением.
. Работали мы строго по часам, Через какое-то время нам стали платить зарплату, в конце каждой недели выдавали конверт с деньгами, 6-8 марок. Это очень маленькие деньги, да и покупать нам ничего нельзя было, чтобы купить булочку или печенье, надо было иметь специальные талоны - у нас их не было. Можно было купить только билет в кино, покататься на качелях в парке и зайти в парикмахерскую. Вот уж, где нас ждали и радовались нашему появлению,- так это в парикмахерских. Немцы – не скажу, что жадные, но расчетливые, а мы платили за работу хорошо, все равно деньги тратить было больше не на что.
Потом гуляли по городу, приходили к реке и просто сидели на берегу. Так хотелось домой!!!
Приходил фотограф, он знал, что у нас есть деньги, фотографировал, потом, через неделю – приносил готовые фотографии.

Хорошо помню одного солдата, звали его Петер. В те дни, когда он сопровождал нас на прогулку, и мы приходили на берег, всегда просил нас петь песни, наши, русские. У него была одна любимая песня: "Капитан, капитан улыбнитесь…." И мы - пели, потом начинали плакать. Он нас утешал: "Девочки, не плачьте, вы еще молодые, война скоро закончится, вы обязательно вернетесь домой. Все еще у вас будет хорошо". После этого мы уже рыдали. Никаких вестей из дома, в то время мы еще не получали. И ничего не знали о судьбе своих родителей.

Доставалось ему от нас. Мы могли вечером, перед сном на входе протянуть веревку, а к ней прикрепить с каждого конца по ведру с водой. В темноте он не видит, налетает на эту веревку и два ведра воды обрушивались на его голову. Мы все падали от смеха, а ему было не до смеха, это точно. Других мы не осмеливались разыгрывать.

Нас сильно бомбили, и американцы, и англичане, иногда посмотрю наверх, а небо – все черное, столько самолетов летит. В то время, когда бомбежки были ночью, было особенно трудно. Нам кричат: "Быстрее, быстрее, поднимайтесь, надо бежать в бомбоубежище". Вставать лень, хочется спать и бежать - никуда не хочется, а – нас гонят. Как-то в субботу, а это был день, когда я работала в доме шефа, звучит воздушная сирена. В это время я была в сарае, надо было принести уголь для камина, только набрала брикеты угля, слышу - свистят, летят бомбы, бегу скорей домой, заскочила, а навстречу - фрау Ляйн, несет для меня шубу в руках, это было зимой и кричит: "Натали, скорей в убежище". Только спустились, и - во двор, откуда я только минуту назад ушла, упала бомба. Когда все стихло, мы вышли из убежища, Боже мой! Все разбито, "зимний сад", который был весь стеклянный, - разлетелись все стекла, пыль стоит столбом, все грязное такое! Все мы были перепуганные, растерянные. Это кошмар!

 

Как-то раз, занимаясь уборкой дома я зашла в комнату сына шефа, он учился в школе, в 7 классе. Его не было в комнате, а на столе лежала тетрадь, а в ней - нерешенное уравнение по математике, я посмотрела, взяла отдельно листочек и решила это уравнение. Через какое-то время он вбегает на кухню и спрашивает: "Натали, это ты мне решила? Этого не может быть, откуда ты знаешь?". Ну, конечно, нас все тогда называли "русише швайн", "русские свиньи". И, я ему объяснила, что мы, все - тоже учились в школе, так же как и он, и решали такие же уравнения по математике. Эрнст был в восторге, хорошо ко мне относился, хорошо со мной разговаривал.
Сами немцы во время войны питались скромно. Если в субботу пекли пирог "шарлотку" – так это был праздник. Мне хозяйка говорила: "Возьми тесто, яйца, яблоки и пойди в пекарню, пусть они спекут". Я шла туда и через час приносила домой готовый пирог.
Помню, один раз вечером вышла я за ворота, погода была пасмурная, серая такая, и мне стало так грустно, что слезы так и потекли, я расплакалась. Вышел шеф, подошел и спросил: "Что случилось?", я ответила: "Мне очень хочется домой, я так соскучилась по маме". Он меня даже пожалел: "Бедная девочка!".
Была у меня подруга – Фрида, ее папа был еврей, она боялась, что ее немцы расстреляют, поэтому в Германию уехала добровольно. Как-то раз наш шеф, который слегка подшофе был, спросил ее: "Почему тебя зовут Фрида? Она покраснела и сказала: " Моя крестная мама немка, поэтому и меня так назвали ". В общем – обошлось. Потом, совершенно неожиданно Фриду вызвали в контору, к шефу. Она подумала, что это – все, конец, шеф узнал про нее правду и сейчас ее расстреляют. И она стала со всеми нами прощаться. Вдруг, бежит Фрида из конторы, радостная такая, а в руках пачка писем. Один немецкий солдат приехал в отпуск, а служил он в Джанкое, и, все наши родные передали с ним для нас письма. Он специально, не поленился, узнал, где мы находимся, и приехал на фабрику, чтобы эти письма передать. Вот это была радость!!!
И еще раз, но это уже прошло какое-то время, нам удалось через другого солдата, который возвращался из отпуска на службу в Джанкой, передать по маленькой записочке. Он потом передал эти записки своей квартирной хозяйке, а она уже разнесла по домам всем нашим мамам. И, я знаю, что моя мама эту записку получила.

Был случай, когда мы в воскресенье, с подругой зашли в кирху во время службы, странно для нас было, люди все сидят, звучит органная музыка, все так торжественно. Мы тоже сели и тихо сидели. И так мне грустно стало, думаю, завезли нас, черт знает куда, а вернемся ли домой? Никто не знает.
Как-то пришли к нам и сказали, что надо 10 человек из наших отправить в другое место, на сельскохозяйственную работу. В ту десятку попала моя подруга Ирочка. Потом, когда мы с другой моей подругой, Аней Коноваленко, ездили к ней в гости, она рассказывала, что, сначала очень плакала, а потом – ничего, привыкла. Кормили их там лучше, поэтому для нас она тоже приготовила какое-то угощение. Вместе с ними работали пленные ребята, были среди них и русские. Они стали общаться, а потом и подружились. Ездили мы проведать нашу Ирочку, конечно без разрешения, деньги у нас были, билет на пригородний поезд купить – не проблема, туда доехали нормально. Возвращаемся обратно, а в купе – рядом с нами сел немец, полицай. Мы испугались и сидели тихо, не разговаривая, чтобы он не узнал, кто мы. Смотрел, смотрел он на нас, а потом спрашивает: "Откуда вы, где работаете?" Пришлось отвечать, кто мы и откуда. Когда поезд пришел на станцию Майнц он нас забрал и повел в полицию. Ну, думаем, попались….
Из полиции позвонили нашему хозяину, сказали: "Вот, тут девочки попались, ехали в поезде, без документов, без разрешения, сказали, что у вас работают". Наш хозяин все подтвердил и нас отпустили.
Время близилось к концу войны, американцы уже пришли в Майнц. Мы знали, что нас должны освободить, заранее приготовили свои рюкзаки.
Когда американцы нас освободили, пришел наш шеф, рядом с ним был полицейский, он каждой девочке дал по банке консервов и по 400 гр. хлеба. Сказал: "Это все, что я могу вам дать, вы можете уходить".

 

Фрау Ляйн прощалась со мной и говорила: "Натали, ты уезжаешь, ты даже письма мне не сможешь написать, Сталин вам не разрешит, я знаю. А, я так люблю ваше сало, ты бы мне прислала, если бы могла?" Конечно прислала бы, но как? Выдали нам нашивки со знаком "ОСТ", это значит восточные работники, велели нашить на одежду.
Надо было куда-то уходить. А куда? Кто-то из девочек пошел к военнопленным, они с ними были знакомы, а мы втроем, я и еще две моих подруги пошли в лагерь, где находилась семья твоего папы, его родители, брат и сестра. Прибежал их шеф, увидел чужих, кричит: "А это кто? Своих девать некуда, а тут еще чужие". Ну, куда деваться? Жора говорит: "Давай я тебя закрою в шкаф". Там, в рабочем помещении были такие узкие шкафы для спецодежды. И он закрыл меня туда. В это время началась страшная бомбежка, всех погнали в бомбоубежище, а я закрыта в шкафу. Вот, думаю и готовый гроб. Но, как-то не боялась, даже не думала ни о чём, только скорей бы все это закончилось.
Стали всех выгонять из лагеря, и мы пошли, куда пошли непонятно, куда все шли, туда и мы. Через мост, через Рейн, вдоль берега с нами шли итальянцы, французы, норвежцы, чехи, кого только не было среди нас!
Смотрим, американцы едут на мотоциклах с колясками, одеты хорошо, чистенькие такие, это не наши солдаты. Увидели нас и стали стрелять поверх голов Кто-то из наших, кричит: " У кого есть что-то белое, давайте сюда". А, я прихватила с собой фартук, такой прорезиненный, белый. Нацепили его на какую-то палку и подняли. Американцы перестали стрелять, остановились и мы все побежали к ним. Кричим: " Мы узники, не стреляйте". Тогда они поняли, что мы не немцы. Угостили девочек шоколадкой, как мы радовались, всем разделили по маленькому кусочку. Для нас это был праздник! Потом американцы назначили шефа, в общем, кого-то, кому велели собрать нас всех и отвезти в Висбаден.

 

А, куда нас девать? Нас же еще и кормить надо.
В общем, собрали всех, отвезли и поселили в казармы, там же и столовая была. Кормили просто, в основном консервы, да и откуда было взяться другой пище? Обед был упакован в специальных коробочках, наверное, это был и солдатский паек тоже. Работы у нас не было, делать было нечего. Правда, говорили: "Кто хочет, может ехать на раскопки разных объектов". Ездила я на раскопки аэродрома, магазинов, но все очень строго, себе ничего взять было нельзя. Солдаты говорили: "Это не ваше, положите на место". А там, среди этих руин, мы находили ящики, в которых было такое красивое женское белье, мы такого в жизни не видели. И, все равно, кое-кто из девочек, умудрялся надеть на себя трусики, шелковые комбинации.
Потом Жора мне сказал: "Не ходи на раскопки, мы не голодаем, какие-то деньги у нас есть, мелочь конечно, но хоть что-то". Тогда я решила, что пойду в соседний город в парикмахерскую и сделаю себе завивку. Жили мы в охраняемой зоне, там было несколько пропускных пунктов, а я пошла на центральный. Прошу солдата пропустить меня, а он немецкий язык не понимает, а я, английский не знаю. В общем, заморочила я ему голову и он - пропустил он меня.
Иду я, красиво вокруг, все цветет, зеленое все, война закончилась, уже был май 45-го года.
Все страны своих уже к тому времени забрали, а нас никто не брал. Приезжали представители дипкорпуса, сказали: " Сталин не разрешил вас забрать". Как же так? Никому мы не нужны, беспомощные, забытые и брошенные. Через какое-то время опять приезжают и говорят: "Вас разрешили сейчас забрать, потом разберемся".
Домой я вернулась вместе с семьей твоего папы, в Днепропетровск.

Извините, заняла много места, но дать ссылку у меня не получилось.

 

Фото тех лет.

 

Еще фото тех лет.

 

Несколько писем остарбайтеров из хранящихся Сумском обл архиве. Взято из книги

 

Скажите полные исходные данные записи вашего рассказа..когда происходило Имя фамилию если не сложно место и дату рождения....
необходимо для использования в исследованиях...

ОБращусь ко всем форумчанам в этом теме.... господа..вы надесюь не путаете остарбайтеров восточников с западниками ? Потому что западники получали послабления а восточники нет

По не возвращенцам...согласно подсчетам Земскова не вернулось около 450 тыс человек

 

Вот еще одно фото.

 

Ещё такие фото по теме

 

Из Бундесархива - забота о детях в лагерях остарбайтеров

 

Я недавно разговаривал со своей мамой, она 1930 года рождения, т.е. во время окупации ей было 11-13 лет (Киев освободили осенью 1943 года), так вот она рассказывает:
Во время окупации они перебрались жить из Киева на дачу в Ирпень, так как там было легче прожить - легче прокормиться (в Киеве было голодно и холодно).
Жили они в Ирпене впятером: моя прабабушка, моя бабушка с моей мамой и бабушкина сетра Мария (1905 года рождения), у которой в начале 1942-го года родилась маленькая дочь - Таня. Мужа у Марии не было. Перед войной она познакомилась на работе с сослуживцем..., у него оказалась семья..., ну, словом, так получилось...

Так вот Марии окупационными властями была выдана справка, что у неё есть маленькая дочь. И на основании этой справки её в Германию на работы забирать было нельзя.

К несчастью через годик после своего рождения маленькая Таня заболела и умерла. Врачи в Ирпене не смогли правильно поставить диагноз. Их рекомендации никакого положительного результата не давали. И с каждым днём девочке становилось всё хуже и хуже... А когда привезли врача из Киева и он правильно диагностировал менингит, то было, увы, уже поздно. Через несколько дней девочка умерла...

Девочку похоронили на кладбище тайно, чтобы немцы не узнали. Да и наши тоже - могли бы "настучать" немцам...
И её смерть скрывали до осени 1943-го года, иначе бы Марию забрали на работу в Германию.


Всё это я к чему: получается, что на работы в Германию немцы забирали в основном незамужних людей, старше 15-ти лет (ну и до 40-ка лет, например), у которых не было детей.