Если официально Памятка внесена в реестр, либо территория было огорожена, либо была табличка или другой орьентир показывающий это. Если нет самый пьяный адвокат выиграет дело, да если еще и хлопнули без протокола задержания, протокола изьятия то там вообще интересная тема получается)
Вообще если самые последние внесения хотите то запрос в Минист. Культуры. Но могу дать весьма не плохой список по Областям. Спасибо потом можно http://turson.at.ua/index/0-25 и в догонку http://forum.violity.com/viewtopic.php?t=173694
По Чернухинскому району копал кто нибудь? Там в 41 жесть творилась, в далеких 80х много чего в лесах поверхностно торчало. В Яроватах от Куриньки в лесном массиве остовы машин и куча побитой техники валялось. Много тогда детворы от ВОПов пострадали! Сам из этих мест но живу далеко и когда нибудь побывать в родных местах уже не судьба! В детстве просто шарили с лопатой по траншеям и без М.Д вырывали весьма достойные вещи, которые затем сельский участковый с интересной фамилией Добрый день охотно изымал. Так в 80х он лихо перепрыгивая могильные оградки Мокиевского кладбища в погоне за местной шпаной стал обладателем в легкой патине отличного P08
18 сентября немцы захватили Куреньки. С первых дней оккупации немцы ввели жесткий режим. Население было обязано немедленно сообщать обо всех посторонних, не проживавших здесь людях. Был издан приказ, в котором указано, что захваченных советских солдат и гражданских лиц будут считать шпионами и немедленно будут расстреливать. Кто будет прятать таких, тоже расстреляют. 19 сентября утром я побежал во двор четвертой бригады. Бригадный сторож, дед Андрей Тихенко, верный своему рабочему долгу, вышел на свой рабочий пост, хотя там и охранять уже нечего было, кроме зданий. Люди разобрали лошадей, повозки и даже сани по домам еще в первый день вступления немцев в деревню. Осталось несколько старых искалеченных лошадей и изношенных, поломанных повозок. На бригадном дворе шныряли немцы, рассматривали оставленные какой-то воинской частью прожекторы воздушной обороны. Один немец посадил деда-сторожа на бочонок, вынул из портфеля большой альбом, ручку и чернильницу с тушью, и стал его рисовать. Перо быстро бежало по бумаге, выводя загадочные закрутки, задевали прямые штрихи, и через несколько минут появилась копия деда головы. Я подошел ближе - было интересно, потому что сам любил рисовать. Приблизились сюда ребята и женщины, которые были здесь. Немец, видно, понял нашу заинтересованность его работой и начал перед нами перелистывать страницы альбома, показывать нам свои рисунки. Там были изображены различные украинские пейзажи, здания, люди. Особое старание проявил художник, рисуя красивых украинских девушек. Вот девушка в украинском наряде, в венке и ленточках. "Гут, барышня!» - сложив дудкой губы и со свистом чмокнув ими, загоготал довольно немец. Мы с ребятами решили побежать в Ярувате посмотреть, что там осталось после недавнего боя. Я, Иван Рекун, Алексей Крючков и Василий Шапаренко направились в Ярувате. Ступив в Свитовщину, что перед Яруватым, увидели ужасную картину побоища. Было и страшно, и интересно. В долине между ивняком, на холмах и склонах, по бокам долины, на дороге, что бежала под высокими деревьями Поковничого урочища и дальше, за мостиком на Вергунке, что его сожгли немцы и еще дальше, под Ковалев-горой - везде машины, различная военная техника , подводы, оружие, бродячие лошади, имущество. И все это уцелевшее, разбито, сожжено, заслонило нам дорогу. Такими же останками боя была заброшена и река Вергунка. На тот момент все это было ничье. Наши войска отошли, а немцы еще не завладели обильными трофеями. Вот на холме стоит полуторка. У нее лежит неподвижно убитый боец. Видимо, он только выскочил из кабины и сразу наткнулся на вражескую пулю. Шинель нараспашку, пилотка слетела с головы, рыжие волосы едва шевелит легкий ветерок. Осмотрели мы бойца, погоревали над ним и пошли дальше долиной, где между ивняком и болотом было больше машин. В машине ЗИС-5, упав грудью на рулевое колесо и обхватив его руками, застыл убитый шофер. Лобовое стекло разбито, кабина продырявлена пулями, двери открыты, а из них спустились ноги уже без обуви. Только обмотки черными змеями свисали на траву. Неподалеку в кустах суетились люди, куреньковские женщины собирали какие-то вещи. Когда мы спросили, кто же снял сапоги, они ответили, что какой-то мокиевский дед. Во рву, окружавшем Полковничье, под кудрявой грушей, головой вниз в долину лежал убитый молодой сержант. Гимнастерка на нем еще новая, голоногий, лицо фиолетовое. Видно, был ранен, а затем умер, потому что под головой была подложена свернутая плащ-палатка. Иван Рекун посмотрел на него и говорит мне: "Твой отец?". А действительно, в нем что-то мне напоминало отца, особенно нос. Завитки на лбу, небольшого роста. Документов искать мы не осмелились. Я подумал, что отец, видимо, не мог попасть сюда, тем более за месяц получить два сержантских треугольника. Впрочем, всякое могло быть. Звание командира отделения отец имел еще со времени действительной военной службы в городе Гатчина и Лубнах - в территориальной части в 1925 году. А военная судьба могла забросить его из-под Прилук в Ярувате. Как жаль, что мы не убедились, кто это был. С того места мы хотели пойти дальше к разбитому мостику, и оттуда ехали на телеге Степан Акимович Пальчак и Петр Карпович Стефанов, везли какие-то поддоны и имущество. И сказали, чтобы мы туда не шли, там немцы. Мы увидели немцев и обратили между лозы к машинам. На грузовой трехтонке были ящики с сигаретами. Мы набрали сигарет, залезли в легковую машину М-ку, которая полностью застряла в болоте. Закрыли окна, накурили полный салон, пытались завести мотор, но не сумели. Я выше писал, что вот здесь, в Свитовщины, оставили свою санитарную машину шофер Прокоп Андреевич Колесник и военный фельдшер Роза Тимофеевна Вовковская. Именно их машина стояла рядом, у нее валялось много разных бумаг. Мы набрали ножницы, различного мединструменты, резиновых перчаток, и нашли два альбома с фотографиями девушек-медиков. Набрали тетрадей, набили ими командирские сумки и пошли домой. Один альбом с фотографиями девушек хранил у себя Алексей Крючков до 1967 года. Я, прочитав книгу И. Головченко (в соавторстве), с помощью автора нашел владелицу альбома Розу Вовковскую и через 26 лет вручил ей эту дорогую находку. Автор книги Иван Головченко тоже был участником боя в Яруватом. А позже стал министром внутренних дел Украины. Вот он и помог найти Вовковскую. Тогда, 17 сентября 1941 года, оставив в болоте санитарную машину, Роза Вовковская одна из 18-го пограничного отряда 5-ой армии оказалась между бойцами других частей. С первых дней войны семнадцатилетняя выпускница Белоцерковского медицинского техникума надела военную форму старшего лейтенанта медицинской службы и в тяжелых кирзовых сапогах пошла пыльными дорогами войны. Еще у самой границы в белорусских болотах спасла жизнь не одному воину. И тяжелое испытание на ее долю выпало в наших местах. 1
2 Это было семнадцатого сентября. В этот день немцы, наступая от Лохвицы, захватили большую часть Чернухинского района, в том числе и Мокиевку. Снова в небе появились самолеты с черно-белыми крестами на выпуклых боках. Ястребами носились пикирующие бомбардировщики, резко завывали "мессершмитты". Небо от Пирятина до Приходьки затянулось фиолетовой пеленой, а внизу стлалась багрово-черная полоса дыма, пыли, копоти. Она смещалась вниз к болотистым Удайским поймам и накрывала посмертным покрывалом все на своем пути. Пробиваясь сквозь это страшное марево дыма и копоти, прыгая на ухабах, то уменьшая, то увеличивая скорость, двигалась санитарная машина. В ней находились военный врач Шахвазян, военный фельдшер Елена Павлюк, водитель и семь раненых бойцов. Когда машина, петляя между прочим транспортом и подводами, поднялась на гору у Приходьки, впереди нее дали о себе знать вражеские минометчики, которые уже успели занять позиции в Мокиевке. Уже стелились вечерние сумерки, начал накрапывать дождик и это еще больше усложняло продвижение вперед. Несколько машин вернули от Приходьки вправо на обильно заложенное копами пшеничное поле. Когда стемнело над полем, немцы повесили осветительные ракеты. Обстановка гнетущая, непонятная. Куда податься - неизвестно. Елена обратилась к врачу Шахвазяну и спросила: - Что будем делать? Ловкий врач скороговоркой ответил: - Давай оставим машину и пойдем пешком, куда все идут. Теперь спасает каждый себя - А как же раненые? - Спросила Елена. - Дура ты, давай пойдем скорее! - Продолжал свое Шахвазян. Елена сказала, что раненых не оставит. Прихватив компас, а Елене оставив одеяло и коробку печенья, врач исчез. Елена решила оставить машину, в которой топливо уже почти закончилось, и вместе с ранеными идти на восток. Трудно, ой как трудно было ей, поддерживая израненных бойцов, под обстрелом двигаться в темной пелене ночи по неизведанному полю. Шесть воинов с ее и шофера помощью передвигались, а седьмой, тяжело ранен в живот, идти не мог. "Дорогой солдатик, давай положу тебя на плащ-палатку и буду тянуть", - умоляла Елена. И каждый шаг, и каждый толчок наносили ему невыносимую боль, и боец, в конце концов, попросил оставить его. Набрели на кучу соломы. Разместив бойца, они оставили ему печенье и одеяло, а также заверили, что вернутся за ним, как только найдут какое-нибудь село. Елена обессилела, потому что сама три месяца назад перенесла сложную операцию, но духом не пала. Так в темноте под дождем брели они мокрым полем, пока внизу над Удаем не показались белые хаты. Это были Скибенцы. Забравшись двор Софии Михайловской, бойцы бессильно попадали под уютную крышу сарая. Засуетилась в доме София Ивановна, приготовила ужин, накормила воинов, пересушили промокшую одежду. «Что делать?» - Спрашивала сама себя Елена. - "Раненые дальше двигаться не могут. Надо отдохнуть". Она одна, возможно, в поле и не воин. И София Ивановна рассказала, что в селе есть наши военные. Это порадовало. На следующий день, уже 18 сентября рано утром вышла Елена на выгон, а ей навстречу лейтенант-пехотинец, который назвался начальником какого-то штаба. Елена рассказала ему о ситуации, попросила помочь. Лейтенант ответил, что нужно собрать людей и идти низом в направлении Куреньки. Он достал где-то велосипед и дал Елене, а сам с помощью деда Кости Нагая поймал на выгоне бродячего военного коня, сел на него верхом и помчался в другой конец села собирать рассеянных жестокими боями и заброшенных судьбой сюда бойцов. Собирая их, не заметили, как и день начал спадать. Кто-то донес весть, что в Куреньки уже появились немцы. Все же небольшую колонну собрали. На две подводы погрузили оружие, у скибенчанина Ивана Сичкаря уточнили, как лучше дойти до Куриньки, и вечером отправились. Подводы стучали и этим выдали колонну немцам, засевшим на холме и под Куринькки. Те подняли бешеную стрельбу из пулеметов и минометов и разогнали колонну. Часть бойцов погибла тогда на дороге и на куреньковских косогорах. И все же многим удалось проскочить под Куриньки и добраться до урочища "Чошин роща" у Мокиевки. В узкой долине журчал ручей. Напились. И только начали подниматься наверх, как увидели жерла немецких пушек, направленных от рощи в деревню. С противоположной стороны рощи, вдоль горы - длинный ряд окопов, а в них немцы. Опять перестрелка. Бой. Жестокий, неравный. Елену враги схватили, привели в Мокиевку и бросили в подвал школы. Два дня голодная, без воды, одинокая сидела она в том сыром и полутемном подвале. Но вот дверь открылась. - "Рус бандит, выходи!» - Послышалось со двора. - "О, ты барышня, офицер!» - Прокартавил напыщенный фашист, увидев два лейтенантских кубика в петлицах Елениной гимнастерки. Ее поставили на крыльце школы, и под пьяный хохот немцев офицер сфотографировал девушку: "Это будет для жюрналь. Рус бандит увидят все!" Потом повесили на шею дощечку с надписью "Рус бандит " и еще несколько раз офицер щелкнул фотоаппаратом. После допроса ей дали пропуск, с которым она могла идти беспрепятственно в западную часть Украины. Так добралась до Киева. Вскоре здесь снова допрос. Отправка в Германию. Тюрьма. В камере, куда её поместили, уже было несколько девушек разных национальностей. В эту очень тесную камеру втолкнули еще одну молоденькую девушку, югославку, по имени Маша. Она была связной партизанского отряда. Полуживую потянули ее палачи на допрос. Маричка очень умоляла: "Меня казнят, передайте матери весточку". Поздней ночью в камеру бросили еще одну девушку, россиянку Галя. Было ей не больше семнадцати лет. Все тело в багровых кровоизлияниях, но она не плакала и даже не стонала. Когда Галю подняли с пола, то увидели, что виски у нее поседели. Некоторые из тех, кто был в камере, от жалости начали плакать. А она тихонько улыбнулась, чтобы подбодрить их, и пошутила: "Может они у меня от рождения такие, а я и не заметила". Долго, зверски допрашивали девушек, и те гордо держались перед палачами. Затем - Берлинская тюрьма. Здесь заключенные почувствовали, что приближается конец войны. Девушек перевели в известный лагерь смерти Равенабрюх - на уничтожение. Там заключенных раздели и под музыку "Танго смерти" колоннами загоняли в крематорий. Попала и Елена в такую колонну, и осталась жива - как раз настигло освобождение, а с ним и возможность вернуться на Родину. Позади тяжелые испытания, нечеловеческие пытки, но ничто не покорило Елену и ее подруг. "Как принести больше пользы своей родной стране и своему народу", - эта мысль сопровождала Елену всю дорогу домой. "Продолжу учиться в мединституте, стану врачом и всю душу и сердце отдавать людям". Мечта осуществилась. Елена Александровна Павлюк стала врачом, долго лечила людей. Два раза приезжала в Мокиевку, посещала Софию Михайловну в Скибенцах, кланялась священным местам и могилам. Воспоминания, воспоминания ... и тоска за утерянные в горниле войны молодые годы, молодые жизни бойцов и командиров. Она присматривалась к каждому дому, к каждому дереву в Скибенцы. Останавливалась у края полевой дороги или тропинки и в глубокой задумчивости ждала. Может, встанут, может, подойдет к ней ее собратья. И в ответ - немая тишина. Они отдали за Родину, за нас все, что могли, - кровь, сердца, души, жизни. И теперь пожизненно покоятся в наших приудайських лугах, лесах, полях. И снова воспоминания о тех трагических днях пирятинского окружения. События разворачивались и менялись так быстро, что не все смогла схватить девичья память. Но то, что происходило, очевидно, осталось в памяти и участников тех событий, и местных жителей надолго, навсегда, навечно. Записан О чем историк умолчал стыдливо,
Панове доброго вечора , мій крайній вихід , не такий і великий мороз ))) Прошу дати експертну оцінку , таке як спис ? Довжина 440 мм. Річ старовинна це точно , а шо так як , якщо хто володіє знаннями. З повагою.
Всім привіт! Я у Вас новенький, тай взагалі під кінець року купив мд. Але встиг трохи покопати(в тещі на огороді) , фото додам. Підкажіть по Хорольському району хто де ходе?в інтернеті мало інфи, або ще не знаю як її правильно використовувати. Цікавлять більше монети але можна і по війні. Дякую
Привіт! Поздоровляю до вступу до наших лав. Міста для копу тобі так просто ніхто не скаже. Начинай з того що шукай однодумців в своєму районі і вікімапія тобі в поміч.
Та ще є місце, чекаю весну. У дворі зданіє з червоного кирпича ще тих часів. Знаю що до війни там була школа, а до того ще щось. А у війну у підвалі німці тримали наших полонених. Але трохи зараз завалило вхід в підвал. По весні хочу відкопати вхід і пройтися там з мд. А по сусідству жив попик але там зараз"мусорка" і завали, пару років назад коли ще був полуживий сарай то у стіні тесть знайшов замотаний клинок, шкода що десь заносив ще до мене.а городи засіяні озиминою, ніяк копати було, чекаю збору урожаю. Думаю там точно щось буде так як з мд тут точно ніхто не ходив...
А саме головне що йти нікуди не потрібно, вийшов в "трусілях" на часок-два і вперед). Вже встиг змінити аську250 з марсом на фішер 2 з нелом і зробити собі пін,до весни майже готовий)
Підкажіть ще таке. Серед рівного поля біля лісу видно бугор величеньких розмірів. По картах шуберта там нічого але десь в кілометрі було село. Там стоє попробувать пройтись?
Стоит пройтись везде, кто знает что там бы, 300-400 лет назад Вам ни одна Карта не скажет, тут вон возле леса прожил 20 лет, и ходил копал то ссср то царизм иногда чтоб далеко не ехать тупо аскому сбить по плохой погоде, на часик - два лет 7 туда, и на тебе 2017 году подняли 31 Динарий
