Рекордный полет "Родины" в 1938 году. Как это было на самом деле.

В 1938 году французская летчица Дюперон установила рекорд дальности полета для женщин – 4600 км. Осенью того же года трем советским летчицам – Валентине Гризодубовой, Полине Осипенко и Марине Расковой предложили совершить полет на Дальний Восток. Этот полет, который должен был стать толчком для создания в РККА женских эскадрилий, курировал лично нарком обороны Климент Ворошилов. И для перелета он отобрал лучших из лучших, например Полина Осипенко, имевшая за плечами уже пять рекордных полетов, была капитаном Красной Армии и инспектором ВВС при Генштабе. Летчик-наблюдатель старший лейтенант ВВС РККА Марина Раскова кроме службы в академии Жуковского, также проходила по ещё одному ведомству — она была младшим лейтенантом госбезопасности и штатным консультантом 3-го «авиационного» отделения УОО НКВД надзирающего за ВВС ”. Начальник этого отделения капитан госбезопасности Рогачев, в общем-то, не имея на то права, любил щеголять в форме полковника ВВС. Самой же «титулованной» была Валентина Гризодубова, которая уже тогда работала начальником Управления международных воздушных линий СССР. Именно Гризодубова и была назначена командиром девичьего экипажа 24 сентября 1938 года, на Щелковском аэродроме, царило необычное оживление. Накануне вечером Валентина Гризодубова оборвала телефоны у всех руководителей советского государства, исключая Сталина, с просьбой разрешить беспересадочный полет по маршруту Москва – Дальний Восток. Возможно, она бы не проявляла такую настойчивость, но дни стояли по-осеннему пасмурные, с дождями, холодные, и чем дальше, тем меньше было шансов на то, что этот перелет, который замышлялся как рекордный, вообще состоится. При подготовке к этому полету было столько препятствий и волнений,
что уже и не верилось, будет ли разрешен полет вообще, тем более из-за того что погода к
осени стала портиться, трасса надолго могла "закрыться". А тут еще
возникли сложности с моторной группой: долго не могли отрегулировать.
Командующий ВВС был склонен именно к тому, чтобы отменить перелет: ему с самого начала не нравилась ситуация, когда командиром экипажа он вынужден был назначить не военную летчицу Полину Осипенко, а гражданскую – Валентину Гризодубову. Но кто ж знал, что Гризодубова проявит такую настойчивость?
.( С целью соблюдения субординации в отношениях членов экипажа, Гризодубовой было присвоено воинское звание майор)
Разрешение на перелет было получено вечером, а летчицы узнали об этом уже утром. Та же Гризодубова только и успела попрощаться с родителями, поцеловать мужа и сына, и помчалась на аэродром.
Но, ни звания, ни высокие должности не избавили трех женщин от опасностей перелета. Казалось бы, все обстоятельства против рекорда. Например, за несколько дней до перелета внезапно был арестован полковник Алехин, который отвечал за радиосвязь с самолетом «Родина» (именно так стал называться АНТ-37, так как Туполев был объявлен врагом народа). А, учитывая тот факт, что Алехина арестовали как шпиона, радиопозывные заодно с частотами решили поменять. Правда, штурмана Марину Раскову не сочли нужным предупредить об этом.
Она успела дернуть Гризодубову перед самым стартом: «Валя, что делать, радиостанция не работает!» Командир экипажа была уже на «взводе». «Вчера работала?» «Работала!» «Может быть, предохранители перегорели?» «Может, и предохранители…» «В полете их можно заменить?» «Можно!» «Тогда полетели!»
Гризодубова решила,
что проблемы с рацией будут решать в полете. Всегда летали по компасу, тем более можно брать ориентир по радиосигналу, широковещалка действовала практически по всей территории страны. Этого вполне хватало, хотя и был конечно определенный риск. ( Именно из-за
этой оплошности их найдут в тайге лишь на девятые сутки.).
Устранение неполадки с радио могло вообще затянуть вылет. Могли и
отказать до следующего года. Никто из нас этого не хотел... В конце
концов, маршрут ясен. Главное, работали бы моторы. Тут же подскочил инженер: «Топливо залито, чуть больше 5,5 тонн. По расчетам хватит на 30 часов полета!»
Рискованное это было мероприятие. Топливо располагалось в 17 цистернах между кабинами первого и второго пилотов. Его общий вес составлял чуть меньше веса самого самолета. «Летающая цистерна», – успела подумать Гризодубова….
Взлетели с грунта легко. Через сто пятьдесят километров вошли в
сплошную облачность. Она была уверена, что Полина Осипенко мастерски водит
самолет и ночью, и за облаками. Да и командиру экипажа к ночным полетам не привыкать -
много летала с метеорологами вслепую.
Трудности были в другом: бензочасов нет, а под рукой... семнадцать
баков с топливом. В ногах тридцатиминутный топливный расходный бачок.
Когда горючее в нем кончится, надо переключиться на другой. Ошибиться
нельзя. Это держало в напряжении все время.
Спустя некоторое время после взлета попали в зону мощной облачности. Не прошло и нескольких минут, как «Родина» была покрыта ледяной корочкой. Нужно было срочно покидать эту неблагоприятную зону…
25 сентября в газете «Правда» было опубликовано следующее сообщение: «24 сентября 1938 г. в 8 час.12 мин. утра по московскому времени известные всем летчицы-орденоносцы Гризодубова Валентина Степановна, капитан Осипенко Полина Денисовна и старший лейтенант Раскова Марина Михайловна (штурман) вылетели в беспересадочный полет из Москвы на Дальний Восток на двухмоторном самолете…»
В вечерних газетах появилось сообщение ТАСС: «Ход перелета самолета «Родина»:
«В течение всего дня 24 сентября штабом перелета поддерживалась радиосвязь с самолетом «Родина».
В 17 час. 34 мин. самолет, находясь на высоте 5000 метров, сообщил по радио свои координаты (г. Каргат) и дальнейшем регулярно передавал сообщения о полете. Полет протекал успешно. Затем самолет вошел в зону фронта со снегопадом и дождем. Весь дальнейший маршрут до озера Байкал протекал в сложной метеорологической обстановке, и связь с самолетом была нерегулярной…»
В общем, все как всегда – сказать народу правду не хватило духу. Как ни билась Марина Раскова, но «оживить» радиостанцию ей так и не удалось. И полет с самого начала, по сути, проходил вслепую.
“Пилотировали свой крылатый корабль, попеременно: то Гризодубова, то Осипенко. 26 часов в воздухе практически без сна. Какой сон в кабине бомбардировщика, где все пространство занимают дополнительные баки и снаряжение, и изматывает вибрация. Весь полет проходил за пологом туч. Случалось, что крылья самолета покрывались льдом. Тогда меняли эшелон. Над Уралом окончательно отказала радиосвязь. Вдобавок у Расковой при попытке соорентироваться в открытый астролюк вытянуло полетные карты и при отсутствии связи сориентироваться в пространстве стало просто невозможно”. По законам того времени штурмана «Родины» запросто можно было под трибунал отдать – вместо представления к званию Героя Советского Союза.
Гризодубова, чтобы поддержать экипаж по пневмопочте отправляет Осипенко записку: "Полина, не беспокойся! Меня с курса не собьешь - буду
лететь по компасу! Займись Мариной, - потому что на высоте пять тысяч
метров она скоро превратится в сосульку. Наблюдать ей там нечего, а вот
замерзнет по-настоящему!"
Но это было самоуспокоение. По вине штурмана, который в экипаже отвечал также за надежность радиосвязи, «Родина» оглохла и ослепла.
Еще в Москве было решено, что сразу за Байкалом «Родина» изменит курс на 30 градусов для того, чтобы выйти к Транссибу. Но низкая облачность не позволила сориентироваться на местности, а потому Гризодубова решила курс не менять, чтобы случайно не залететь в Монголию или даже в Китай.
Гризодубова приняла единственно верное решение - взяла магнитный курс 90,упреждая на ветер, и старалась никуда не отклоняться.
Шли в облачности, снос определить не могли, тогдашние навигационные приборы не позволяли этого.
Ночью Полина Осипенко сменила на шесть часов своего командира, давая возможность ей немного поспать. А утром Гризодубовой удалось вырваться из пелены облаков, и она, наконец, сориентировалась, где находится. Над Шанторскими островами Охотского моря!
И в итоге самолет вышел не на Хабаровск, как предполагалось при проработке маршрута, а в район Шантарских островов. Не понадобился летчицам и радиомаяк, установленный по личному указанию Сталина в северной оконечности Байкала – его сигналов никто не услышал. “Только над океаном, – бесстрастно отметит Валентина Гризодубова, – нам удалось визуально сориентироваться”. Последовал разворот почти на 180 градусов и, выслушав доклад штурмана о том, что запаса горючего хватит на три с половиной часа полета, командир принимает решение идти на Комсомольск.
Рекорд состоялся. Но горючего было в обрез. Инженер ей говорил, что горючего хватит на 30 часов полета. Однако уже через 26 часов двигатели начали чихать. И вдруг зажигается лампочка на расходном баке. Это означало, что бензина осталось на тридцать минут. Внизу была гористая местность, садиться было негде. И тут как спасение – бассейн реки Амгунь, сплошные болота. Это, по сути, последний шанс…
Сначала с высоты 2300 м командир приказала прыгать Марине Расковой. "Марина, прыгай!" – кричит ей Гризодубова. Но она не хочет покидать самолет. Воет
сирена - через тридцать минут станут двигатели. Планировать на таком
тяжелом самолете трудно - может сразу спикировать до земли и тогда точно никаких шансов. А если штурман выпрыгнет из своей застекленной кабины, есть надежда что её не сомнет при вынужденной посадке.
Так, по крайней мере, можно разделить шансы на выживание. Марина выпрыгнула с парашютом с высоты 2300 метров, прихватив с собой лишь охотничий нож, револьвер, коробку арктических спичек и две плитки шоколада. Мешок с продуктами брать не стала: побоялась, что при приземлении на болото он ее утянет в глубину. Как будто бы нельзя было мешок этот, при подлете к земле, просто-напросто сбросить. И потом не голодать, питаясь рябиной и бесконечно растягивая шоколад...
А Гризодубова и Осипенко приземлились на болото.
районе Амуро-Амгунского междуречья.

 

К счастью, не утонули Сели благополучно. Только законцовки винтов покорежили”. Покинуть самолет они не могли, ожидали, что вот-вот к ним проберется Раскова. Запас продуктов был на несколько дней, но связь отсутствовала. Была только одна надежда, что их обнаружат еще до того, как запасы еды закончатся. В конце Сентября 1938 года вся страна нетерпеливо ждала вестей от женского экипажа самолёта "Родина", совершавшего беспосадочный перелёт Москва - Дальний Восток. Радиосвязь с ним прервалась через 9 часов после старта. Что случилось с отважными лётчицами? Никто не хотел верить, что произошло несчастье.
В штаб перелёта поступали сообщения из Новосибирска, Красноярска, Иркутска, Читы, Хабаровска. В разное время в разных местах люди видели самолёт, летевший на восток, слышали шум моторов. Значит, "Родина" прошла большую часть своего маршрута. Но где она опустилась? Где Валентина Гризодубова, Полина Осипенко, Марина Раскова?
50 военных и гражданских самолётов обследовали огромный район между Читой и Хабаровском. А на земле поиски вели тысячи людей - красноармейцы, местные жители, охотники.
Истекали 5-е сутки безрезультатных поисков. В наркомат на совещание были приглашены лётчики, не раз совершавшие дальние перелёты через неисследованные места земного шара. Пришли Герои Советского Союза Молоков, Коккинаки, Мазурук, Слепнев, Головин...
Долго спорили о том, где искать пропавших лётчиц. И наконец, решили, что самолёт спустился где - то между Кэрби и Комсомольском. Это были малоизвестные места. Комсомольск - на - Амуре возник лишь недавно на месте маленького селения. Кэрби - небольшой таёжный посёлок. Кругом на сотни километров простирается тайга, пересечённая извилистыми речушками, множеством озёр и болот.
Илья Мазурук, много летавший на Дальнем Востоке, рассказывал, как трудно приземлиться на мшистых, кочковатых болотах, поросших низким кустарником, на марях, как их называют местные жители. Глубина болот иногда достигает 2-х метров, однако в этих марях, по общему мнению, и следовало искать самолёт.
Догадка оказалась правильной. Она подтвердилась через несколько дней. А пока миллионы советских людей волновались за судьбу смелых лётчиц. В редакциях газет не смолкали телефоны. С заводов, из институтов, с фабрик, из частей Красной Армии, из школ, учреждений звонили и задавали один и тот же вопрос: "Есть, какие нибудь сведения о "Родине"?
Больше всего беспокоились лётчики. Они хорошо знали, что искать пропавших надо быстро, до наступления морозов и снегопада. Да и продукты, которые тройка отважных взяла с собой в путь, должно быть, близились к концу.
. Шел уже девятый день их исчезновения, а о судьбе пилотов, как говорится, ни слуху, ни духу. Поступали скупые вести от жителей таежных приисков о каком-то самолете. Шум мотора низко летящего самолета слышал охотник поселка Хурмули
...Найти самолёт в дальневосточной тайге дело нелёгкое. И всё же его нашли. Это произошло только 4 октября, когда поисковый самолет опознал силуэт «Родины»…
Двухмоторный серебристый самолёт, севший на болото именно в том районе, где и предполагали, обнаружил молодой лётчик Михаил Сахаров, который
был командиром двухмоторного корабля МП-6. Это девятиместный гидросамолет
на 7 пассажиров, с поплавками десятиметровой длины. 30 сентября самолет летел
с пассажирами по маршруту через Комсомольск-на-Амуре на
Сахалин. Ещё до начала полета, 1 октября Сахаров получил от командира гидроотряда телеграмму с
заданием принять посильное участие в поисках пропавшего самолета "Родина". В этот же день гидроплан
вылетел на поиски. Надо было осмотреть бассейн
Амура в его среднем течении и прибрежную полосу Охотского моря в районе
Шантарских островов.
Прежде чем приступить к поискам, летчик, постарался поставить себя на места экипажа "Родины". Следуя таким трудным маршрутом, практически без радиосвязи с землей и не имея никаких сведений о погоде во время всего полета.
Самое верное решение которое можно было принять в этом случае: вылетев из Москвы, выдерживать первоначальный курс 90 градусов,
не изменяя его (точнее следует лететь по локсодромии, как поступил В. К.
Коккинаки при беспосадочном перелете Москва - Хабаровск - Владивосток в
июне 1938 года). По карте было видно, что кратчайший путь по
маршруту _ полет по параллели от столицы до берега Охотского моря
постоянным курсом, обеспечивающим выход самолета к Тугурскому заливу.
Как потом стало известно экипаж "Родины", так и сделал.
Наиболее вероятным местом посадки самолета "Родина" представлялся
район недалеко от побережья Охотского моря. Аэродромов там нет,
ближайший в Комсомольске-на-Амуре. Но, осмотрев все заданные районы,
пропавший самолет обнаружен не был.
Третьего октября было получено задание осмотреть местность в районе
поселка Керби и реки Амгуни. С таким же заданием вслед за Сахаровым, через
пятнадцать минут, вылетел летчик Н. Бурлаков, а еще через полчаса -
летчик А. Романов, бывший учлет
В. Гризодубовой. Оба на самолетах МП-1 - пассажирском варианте
летающей лодки МБР-2.
Сахаров имел немалый опыт полетов по многим трассам Дальнего Востока.
Обрывистый берег Амура в его нижнем течении покрыт сплошными
непроходимыми болотами, сохранившимися до сих пор. А в районе Амгуни
мари, то есть болота с кочками, по которым хотя и с трудом, но можно
пройти. Для посадки самолета они подходят лучше - здесь меньше воды. Он подумал, что экипаж "Родины" мог это учесть и вести самолет
ближе к Амгуни. Поэтому особенно тщательно осматривал именно эти места.
После двухчасового поиска заметил на болоте, среди разводий, пятно с
непрерывно изменяющейся конфигурацией. Этим оно привлекло внимание.
Снизился к нему с семисот до пятидесяти метров.
Пятно оказалась двухмоторным серебристого цвета самолетом с крыльями
большого размаха. Рядом находилось два человека. Они подавали сигналы
расправленным куполом парашюта, благодаря чему и удалось их различить на
фоне разводий на местности.
То обстоятельство, что людей было двое, вызвало сомнение, что
обнаружена действительно "Родина", - ведь ее экипаж состоял из трех
человек. К тому же названия самолета не было видно. Сделал несколько
кругов, МП-6 снизился еще...
Согласно сброшенному мною коду сигналов, летчицы выложили парашют
слева от самолета, что означало, что нет штурмана Расковой.
Километрах в десяти от "Родины" находилось озеро, на которое можно
было посадить наш гидроплан, но дальше через тайгу и болото мы не смогла
бы добраться до цели. Решили возвращаться на базу, и пошли на
Комсомольск на-Амуре. Возвратившиеся вслед за мной летчики- Н. Бурлаков
и А. Романов доложили, что они тоже видели самолет.

Уже потом узнали, что название было написано только на нижней
поверхности крыла и по бокам носовой части фюзеляжа, поэтому увидеть его
сверху оказалось невозможным.

 

Болото, на котором приземлились лётчицы, выглядело очень обманчиво. С высоты оно похоже на луг. А спустишься пониже, всмотришься - вода поблёскивает между тёмными кочками. Сесть здесь Сахаров, конечно, не мог. Он покружился, сбросил сообщение, покачал в знак приветствия крыльями и улетел в Комсомольск сообщить радостную весть. Радист гидросамолета Володя Быстрой отстучал на аэродром радиограмму, сообщив, что,
по всей видимости, пропавший самолет

обнаружен в районе Амгуни, а Кузьма Домкин, механик,
оторвал от исподнего лоскут, замотал в него записку, как вымпел, и
сбросил им. В записке было написано: " Ждите, завтра прилетим снова..."

Хабаровск новости не поверил. Как женский экипаж мог оказаться в том районе? Почему
их только двое? Где ещё один участник перелета? Почему не отвечают на радиозапроеы?
На следующее утро к мeсту посадки "Родины" прилетело 2 самолёта. Лётчики сбросили на парашютах резиновые сапоги, термосы с горячим какао, варенье, помидоры, шоколад, карту района, вымпелы с записками.
Весть о том, что экипаж "Родины" обнаружен, с быстротой молния разнеслась по стране. Но у самолёта лётчики были обнаружены только двое. Где же все таки третий член экипажа?
По прилете в Хабаровск Михаил Сахаров подробно доложил обо всем комдиву Якову Сорокину, человеку смелому и решительному, но заполошному. Все он любил делать быстро, мигом, не анализируя, какие могут быть последствия, какими жертвами обернется его поступок.
- Молодец! - похлопал он Сахарова по плечу. - Если данные подтвердятся, Героя получишь... Сам полечу, проверю. Посмотрю. Доложу правительству и лично товарищу Сталину... Эх, Василия Козлова сюда бы искать, тот мастер был летать на бреющем над самой землей. На Хасане лихо япошек колотил таким способом. Айда искать!
Интересно, что сначала хотели, было поднять девушек прямо на борт
самолета-спасателя с земли. Установили в самолете у люка особую лебедку,
спустили трос со стальным карабином, чтобы с ходу зацепить за подвесную
систему парашюта, который должны были надеть летчицы. Но сначала
попробовали проделать это с мешком, однако задели за деревья, едва
самолет не угробили. Решили "цирковой трюк" отменить и на место посадки
выбросить десант спасателей.
Сорокин привлек к поиску флаг-штурмана НИИ ВВС А.Бряндинского. Прибыв в штаб 202-й воздушно-десантной бригаде, Сорокин приказал срочно организовать из лучших десантников поисково-спасательную группу, которая должна была высадиться на месте приземления самолета "Родина" и вывести экипаж из тайги. Командиром группы назначили капитана Олянишина. Решили так: с первого ТБ-3 к Гризодубовой и
Осипенко спрыгнут два спортивных комиссара осмотреть барографы,
составить акт о рекорде. С ними приземлятся также врач Тихонов и,
опытный десантник Олянишин. Из Москвы все настойчивее запрашивали о судьбе Расковой, поэтому если ее обнаружат в тайге, то ей на помощь должны были выбросить этот десант.
Перед началом спасательный экспедиции флаг-штурман НИИ ВВС А. Бряндинский, которому Сахаров пытался показать, как лучше и с большей точностью выйти к месту вынужденной посадки самолета "Родина", в довольно резкой форме
отмахнулся от его предложения. Красным карандашом Бряндинский, обвел на своей карте круг и поставил на нем крест. Кто-то из тех, кто наблюдал эту сцену, мрачно
пошутил, что как бы этот крест не оказался роковым...
Решив лететь к месту посадки "Родины", комдив Сорокин пытался было приказать
Сахарову лететь на его ТБ-3 за штурмана. Но Сахарову вся эта сумятица все больше и больше не нравилась, он всегда опасался слишком ретивых начальников и поспешных решений и, объяснил комдиву, что уже имеет указание от своего руководства. Это и спасло его гибели...
На рассвете 4 октября, предварительно пообедав, поисковая группа вылетела из Хабаровска на тяжелых бомбардировщиках ТБ-3РН и ТБ-3 в Комсомольск-на-Амуре. Там дозаправились и взяли курс на тайгу. Перед погрузкой во флагманскую машину, Сорокин крикнул Сахарову: "Догоняй!", и после этого самолеты пошли на взлет.
В первой машине летели комдив Сорокин, основная группа парашютистов, корреспонденты газет. Во второй - командир авиабригады Еременко, начальник парашютно-десантной службы капитан Полежаев, военврач Тихонов и Олянишин. Предполагалось, что сначала над местом приземления "Родины" прыгнут Олянишин, Полежаев и Тихонов.
На подлете к месту, где уже несколько дней ожидали помощи бесстрашные летчицы, ТБ догнал "Дуглас" под управлением Николая Лесникова принадлежащий командующему 2-й отдельной Краснознаменной армией И.Коневу, с Бряндинским. То, что произошло потом, всеми оставшимися в живых вспоминается, как кошмарный сон. Пилот "Дугласа", наверное, решил обойти справа неповоротливый ТБ-3РН, который не спеша полз на 500-метровой высоте. Возможно, летчик допустил ошибку в расчетах, ибо взоры у всех были прикованы к земле, но "Дуглас" неожиданно ударился крылом в хвостовую часть, а затем в правое крыло бомбардировщика, вспыхнул и стал падать. Перевернулся и повалился в тайгу и громоздкий ТБ-3РН. От него отделились несколько точек. Это были те, кто успел выпрыгнуть или кого просто от удара выбросило из кабин от удара. Эту ужасающую картину наблюдал из своего МП-6, догнавший основную группу Сахаров. Впоследствии выяснилось, что спастись на парашютах удалось немногим.
"Надо спасать потерпевших!" - крикнул комбриг Еременко. Олянишин бросился в бомболюк, врач Тихонов к дверце. Капитан Полежаев вывалился в воздух через люк, в котором на турели вращается пулемет.

Как потом рассказывал спасшийся на парашюте командир ТБ-3 Наумов,
летевший в их самолете, комдив стоял в пилотской кабине между креслами.
Увидев приближающийся "дуглас", стал грозить кулаком, крича: "Убьет он
нас!" И в этот момент произошел удар. Сорокин - на нем была надета
парашютная подвесная система - бросился за перегородку к штурману за
лежавшим там парашютом, но не успел...

Наумов видел из кабины своего самолета, как "Дуглас", явно поглощенный
поиском, ударил крылом в хвост ТБ-3, затем перешел в глубокую
неуправляемую спираль и, упав, взорвался.

ТБ-3 Сорокина с разрушившимся хвостом пошел вверх, встал вертикально,
перевернулся на спину и перешел в отрицательное пикирование.

 

За несколько секунд до удара о землю воздушные стрелки и оба летчика,
висевшие вниз головой на привязных ремнях, успели выброситься из
открытых кабин. Наумов, Шарков, Хоркин, Рапохин висели в небе под зонтиками парашютов и видели, как на земле расцветают огненные цветы.
Многие из парашютистов приземлились прямо на деревья. Обрезав стропы и спустившись на землю, бросились через бурелом на помощь товарищам. Столкнувшиеся самолеты упали недалеко друг от друга. Высота ведь была небольшая, а падали они почти вертикально. "Дуглас" горел. Приземлившись, все четверо членов экипажа ТБ бросились к горящему".Дугласу", стали сбивать пламя - в надежде, что кто-нибудь спасся и чтобы огонь не поджег тайгу. Но на "дугласе" погибли все, оставшиеся
в нем... В ТБ-3РН стонал тяжело раненный парашютист Сосков. В нем погибли комбриг, корреспондент и все остальные. В разбившемся самолете были обнаружены тела 16 человек (Сорокин, Земцов, Mapценюк, Морозов, Заботкин, Андреев, Сосков, Климов, Медведев, Лещиков, Раппопорт, Шевченко, Черепахин, Микусев и другие".)
В кабине "Дугласа" по обгоревшим ромбам на петлицах опознали комбрига Бряндинского. За пару месяцев до гибели за успешный перелет из Москвы на Дальний Восток на бомбардировщике ДБ-3Ф Бряндинский вместе с известным летчиком Владимиром Коккинаки был удостоен звания Героя Советского Союза.
Самое трагическое во всем случившемся было то, что полет ТБ-3 и "Дугласа" не
был вызван необходимостью. Более того, особой телеграммой из Москвы
Сорокину категорически запрещалось вылетать к месту посадки "Родины", он
должен был руководить полетами из штаба, а Бряндинскому надлежало
встречать летчиц в Хабаровске. Возвратившись на своем гидросамолете в Комсомольск, Сахаров доложил обо всем начальнику ДВТУ ГВФ, а недремлющий начальник НКВД заставил написать подробный рапорт обо всем случившемся и о том, что он видел с воздуха. Потом его долго таскали на допросы в это заведение, заставляя подробно описывать все случившееся и свои переданные координаты.
Гризодубова и Осипенко, стоя на крыле своего самолета, видели
столкновение самолетов в воздухе и их гибель. Из полотнищ разорванного
парашюта они выложили сигнал "ТБ-3 SOS" и стрелу, указывающую
направление к месту катастрофы. Эти знаки были ясно видны Сахарову, кружившемуся на своём гидросамолете над местом авиакатастрофы. Прилетевший к
месту посадки "Родины второй ТБ-3 направился туда, куда указывали
полотнища, потом вернулся и сбросил двух парашютистов - летчика Еремина
и командира парашютной бригады Полежая - спорткомиссаров, которым было
поручено снять барографы для регистрации рекорда, и еще троих
десантников, которые должны были помочь летчицам пройти через болото и
тайгу...
Погибшим уже не поможешь. Оставшиеся в живых поспешили выполнять основную задачу. Путь сквозь непроходимые чащи, бурелом, через многочисленные речушки был очень трудным. Через восемнадцать часов, лишь немного передохнув ночью, поисковая бригада вышла на болото, увидела дым костра и самолет. Долгожданная встреча с Валентиной Гризодубовой и Полиной Осипенко состоялась. Но где, же Марина Раскова? А третий член экипажа претерпевал в это время необычайные тяготы и лишения.
...Ветер отнёс парашют к лесу. Шёлковый купол зацепился за пихту, и Марина Раскова повисла в 5 метрах от земли. Она обхватила ногами дерево, перерезала стропы парашюта и спустилась на землю.
Вокруг неё - густой, непроходимый лес. Нигде не видно просвета. Над головой совсем низко пролетел её самолёт. Моторы не работали, слышна была только сирена, которая гудит на машине, предупреждая, что надо выпускать шасси. Потом всё стихло. Одна в глухой тайге!
Вдруг донёсся звук выстрела, второй, третий... Раскова засекла по компасу направление выстрелов. Но тут - то и произошла ошибка. Эхо от сопок отнесло звук выстрела в противоположном направлении, и Раскова пошла не туда, куда следует.
Идти было очень тяжело. Сучья бурелома цеплялись за меховой костюм, приходилось переползать через поваленные на землю деревья.
На 5-е сутки Раскова вышла к большой мари, покрытой густой, высокой травой. Неосторожный шаг с кочки на кочку, и Марина Раскова провалилась. Сначала по пояс, потом, но горло. Вода холодная, как лёд. Первый раз за время скитаний почувствовала она себя совсем одинокой. Никто не придёт на помощь, надо спасаться самой. Вспомнила виденный когда - то фильм, героиня которого выбралась из болота с помощью палки, и поступила точно так же. Положила свою палку на несколько кочек и стала подтягиваться. С трудом удалось выбраться из воды. Всё на ней промокло до нитки. Надо обсушиться, благо выдался солнечный день. Сушка продолжалась до вечера.
В первый день, когда Раскова рассчитывала быстро добраться до самолёта, она съела полплитки шоколада. На второй день решила быть осторожней и съела только четверть плитки. А под конец своих странствий дошла до нормы в... один квадратик и одну мятную лепешку. Временами она находила клюкву, грибы. Недостаток пищи приходилось возмещать даже берёзовыми листьями.
На 7-й день блужданий по тайге Раскова решила поджарить найденные ею два гриба и разожгла костер. От пламени вспыхнул валежник, загорелась трава и стволы сухих деревьев. Пришлось бежать от огня. В это время она услышала шум моторов. Это был самолёт, искавший её.
Не раз она встречалась с "хозяевами тайги" - бурыми медведями и пугала их выстрелами из пистолёта. В ночь на 5 октября, когда пошли десятые сутки робинзонады Марины Расковой по тайге, ей приснился странный сон: подходит к ней будто бы сам товарищ Сталин и говорит: “Где-то здесь стоит моя автомашина. Помогите мне найти ее”. Ищут вместе и… не находят. А Сталин шутит: “Вот так штурман, не может найти машину в тайге. Какой же вы штурман?” Проснулась Марина от выстрелов и поняла, что до самолета осталось немного. Тем же утром Раскова увидела летающие над тайгой самолёты и снова отчётливо услышала выстрелы. Преодолевая сильную слабость, она пошла по направлению выстрелов. Она еле шла, опираясь на палку. На ней был шерстяной свитер с орденом Ленина на груди, одна нога в унте, вторая - босая. И действительно: днем она таки вышла к «Родине
Увидев Раскову, люди, находившиеся около самолёта, бросились ей навстречу. Товарищи хотели взять её на руки. Она отказалась и сама дошла до самолёта...

 

Но после стольких суток скитаний по тайге и болоту она совсем обессилела. Спасатели положили ее на самодельные носилки. Сняли с "Родины" барографы, которые регистрировали полет, другое спасательное снаряжение, закрыли самолет, оставив записку: "Экипаж цел, все ушли к реке Амгунь".
Но "коронным номером" всей этой неразберихи стал "самостийный" полет
и посадка учебного самолета У-2 авиазавода в Комсомольске-на-Амуре,
ухитрившегося сесть на болотный пятачок рядом с "Родиной" с цветами и
шампанским! Сесть то он сел, но взлететь уже не смог! Его потом, зимой, эвакуировали вместе с "Родиной"...
Вскоре их встретила группа колхозников-эвенков. Они помогли быстрее выйти к горной реке - притоку Амгуни. Там их ждали две лодки. В одну из них посадили Раскову и врача. Основная группа двинулась пешком вдоль берега через сопку Юкачи. К вечеру все встретились на берегу Амгуни, где развернули лагерь. Спали на еловом лапнике, чтобы не замерзнуть, всю ночь жгли костер.
Утром Олянишин на пару с Осипенко стали готовить завтрак. Отойдя за дровами, капитан не заметил, что Полина посолила суп и, тоже плюхнул в котелок изрядную порцию соли. Это немного развеселило всех, так после трагедии настроение было подавленным.
Наконец спасенных летчиц вместе с сильно исхудавшей за время
блужданий по тайге, но счастливой Расковой, 11 октября гидросамолет МБР-2 доставил из Керби в Комсомольск. Особых торжеств не было, слишком свежа была память катастрофы. Оттуда на мониторе Амурской военной флотилии отправились в
Хабаровск, где их встречал командующий 2-й Отдельной Краснознаменной
армий И. Конев. Здесь встреча экипажа "Родины" была устроена по первому
разряду. На многолюдном митинге огласили правительственную телеграмму от Сталина.
"Горячо поздравляем героический экипаж самолета "Родина" с успешным и
замечательным завершением беспосадочного перелета Москва - Дальний
Восток... Ваша отвага, хладнокровие и высокое летное мастерство,
проявленные в труднейших условиях пути и посадки, вызывают восхищение
всего советского народа..." В ответ героини послали телеграмму следующего содержания: “С вашим именем в сердцах мы, дочери великой социалистической Родины, пролетели без посадки сквозь облачность, туманы, обледенения и ночь от Москвы – сердца необъятной Родины, до берегов Амура. На болоте, в тайге, среди сопок мы были не одинокими – с нами весь наш многомиллионный народ, партия и вы, товарищ Сталин. За отцовскую заботу спасибо. Гризодубова, Осипенко, Раскова”.
Поэт Николай Берендгоф срочно создавший поэму «Стих о трех летчицах»: воспевает в ней заботу вождя всех стран и народов о наших героинях.
“Бросая вызов небесам,
Неслись над кручей
темных скал,
И у штурвала Сталин сам,
Казалось, день и ночь стоял”.

Потом было триумфальное возвращение в Москву. Поезд шел через всю
страну, и на каждой остановке собирались тысячи людей, чтобы
приветствовать народных героинь.

Только 17 октября украшенный яркими полотнищами и портретом И. В.
Сталина поезд прибыл в Москву. Столица нашей Родины торжественно встречала первых женщин Героев Советского Союза. На Белорусский вокзал был подан салон - вагон, в котором приехали Гризодубова, Осипенко, Раскова, которая несла в руках клетку, в которой прыгала белка. Это она везла подарок пионеров Комсомольска своей маленькой дочке.
По улице Горького, усыпанной цветами и листовками, мимо толп рукоплещущих Москвичей открытая машина с героинями проехала в Кремль...
В Кремле, в Грановитой палате, на банкете экипаж "Родины" сидел за
правительственным столом. Летчицы украдкой и со страхом вглядывались в
лицо Сталина. Как вспоминал потом Владимир Коккинаки, “сначала подняли тост за меня – как первого проложившего дорогу на Дальний Восток. Я встал, пошел чокаться. Подхожу к Сталину. Он спрашивает: “Что такой скучный?” Я говорю, что вот, мол, недавно своего штурмана похоронил, Александра Бряндинского. “Да, – отвечает, – нехорошо получилось”. Подходит к Молотову и Ворошилову и о чем-то шепчется. Потом встает Молотов. Предлагает выпить за товарищей, погибших при спасении экипажа «Родины», за Героя Советского Союза Бряндинского. Все встали”. Запомнилось выступление В. П. Чкалова. Налегая на "о", как
истинный волжанин, он, пользуясь моментом, просил Сталина об организации
рекордного полета на дальность вокруг земного шара. Вождь внимал
благосклонно и вдруг, поблескивая черными зрачками, громко возвестил:

- Есть мнение дать слово и дальневосточному летчику Сахарову!

Летчицы обомлели. Сахаров говорил умно и коротко, стоя у микрофона
рядом со Сталиным. Вождю выступление летчика понравилось, и он первый
потянулся к нему своей небольшой рюмочкой, чтобы легонько чокнуться.
За обнаружение пропавшей «Родины» Михаил Сахаров будет отмечен Родиной орденом Красной Звезды – высокой для гражданского летчика наградой. За успешное выполнение правительственного задания по поиску и эвакуации участниц перелета капитан Полежаев, военврач Тихонов(ставший в последствии генерал-майором медицинской службы), Олянишин и другие десантники были награждены орденами Красной Звезды

...Злополучный рекордный перелет прославленных летчиц имел еще одну
труднообъяснимую странность: согласно сообщениям ТАСС, летчицы регулярно
докладывали обо всем происходящем с маршрута полета, что никак не
вяжется с показаниями B.C. Гризодубовой и М. Расковой. В чем же дело?
Только в 1988 году стало известно содержание протоколов госкомиссии,
которые хранятся в делах бывшего Хабаровского краевого партархива. Из
них видно, что по указанию свыше ТАСС явно скрывало правду.
Вот что видно из переписки столицы с периферией:
Москва. Почему допускаете кавардак? Предупреждаем: никакой горячки!
Потребуйте от экипажей соблюдения летной дисциплины. Сколько погибших?
Комсомольск (В. Пегов, секретарь Хабаровского крайкома ВКП (б).
Неизвестно, уточняем. Как быть с корреспондентами: осаждают, требуют
сведений, жалуются на меня наркомам.
Москва. Не обращайте внимания. Здесь считают, что вы делаете все
правильно. Ничего прессе не давать...
Москва. Чем вызвана посадка в данной местности?
Керби (место посадки "Родины"). Отказом всей рации и отсутствием
бензина после слепого полета (Раскова уточняет: заблудились).
Моторы целы. Погнуты винты. Немного попорчен низ самолета. Сели, не
выпуская шасси, 25 сентября в 10.41 по московскому времени.
Москва. Поздравляем вас с блестящим выполнением перелета!
Но что надо было сделать, чтобы перелет выглядел "блестящим" при
таком количестве трупов? Член военного совета 2-й Отдельной
Краснознаменной армии И. Литвиненко с согласия В. Пегова приказал летчику заводского гидросамолета П. Генаеву произвести посадку на реке Амгунь вблизи
катастрофы "Дугласа" и ТБ-3 и забрать тела только комбрига Сорокина и
Бряндинского, а об остальных "забыть". Найденные останки остальных были
захоронены лишь в 1969 году, и на месте их гибели был установлен памятник.

 

Еще тогда, в 1938 году, дальневосточные летчики доставили на реку
Амгунь бригаду бортмехаников. С началом морозов они от местечка Каменка
пешком через тайгу добрались до самолета "Родина" и разбили около него
свой лагерь.
Дружно бригада подняла и поставила на лыжи самолет. Заменили винты.
По замерзшему болоту проложили длинный настил. Взлетную полосу опробовал
пилот со своим У-2, тот самый, что прилетел сюда с цветами и шампанским.
Сделал круг, покачал крыльями и полетел на заводской аэродром,
как шутили "бортачи", за "баней" и "головомойкой" от своего
начальства.
Затем благополучно взлетела и "Родина", взяв курс на
Комсомольск-на-Амуре, а затем, после дозаправки топливом, на Москву.
Впоследствии "Родина" еще долго успешно летала на трассах "Аэрофлота".
На аэродромах ее многие узнавали, тепло приветствовали как старого
знакомого. Авиацию тогда любили и гордились ею.

Затем, после выработки основного ресурса, она получила "прописку" на
Ходынке при заводе. В 1943 году самолет разобрали, не догадавшись
сохранить для истории, как это делают в подобных случаях во многих
странах. Авиационных музеев тогда у нас в стране не было.

 

http://zhurnal.lib.ru/s/shushakow_o_a/020geroibriandinsky.shtml
http://zhurnal.lib.ru/s/shushakow_o_a/022geroigrizodubova.shtml
http://zhurnal.lib.ru/s/shushakow_o_a/023geroiosipenkopolina.shtml
http://zhurnal.lib.ru/s/shushakow_o_a/024geroiraskova.shtml

 

- подозревал нечто подобное, однако изложенное - превзошло всяческие "помыслы"
- вот, где кинематографистам, возможно даже "Холливудским", надобно применить таланты
- "вылетевшие в форточку", полетные карты - шедевр(премия Дарвина)
- "чекистка Раскова", поджёгшая тайгу - посильнее "Нерона", сжёгшего Рим...
...

 

Еще будучи школьником читал статью о Расковой (дев. фамилия Малинина).
Геройская и красивая женщина, погибла в 1943 г. совсем молодая...
Что-нибудь известно об обстоятельствах ее гибели ? И о ее детях ?

 

"Майор Раскова М.М. Погибла в авиакатастрофе 4 января 1943 года при перелёте в сложных метеоусловиях на фронт во главе третьей эскадрильи полка."

 

Это известно. Меня интересуют подробности.

 

Что именно?

 

по последней моей ссылке зайдите

 

С огромным удовольствием прочёл повествование мало известных исторических фактов нашей истории.Времена были весёлые,дальше некуда...Отдельная благодарность за информацию про трофейную бронетехнику.И ядрённое красное словцо освящающее те события.Даёшь продолжение

 

получил массу удовольствия от истории.
Чисто советское убийство.
Могу еще добавить, что Гризодубова по отзыву главы АДД Голованова потом
пакостила и интриговала в своей дивизии АДД пока ее не сняли.

А Раскова - была главой женского авиа-полка и погибла в авиакатастрофе.
О самом полку читал много хвалебных отзывов.

 

читал мемуары Расковой в смеси с воспоминаниями участников полета... хорошая книжка...там было много деталей и фото...

 

Немного о том самолёте.

 

У меня где то была газетная вырезка того времени про перелёт Родины..как найлу выложу.

 

Странно, но Расковой в донесениях ее нет... олько в КП..
Фамилия РАСКОВА
Имя Марина
Отчество Михайловна
Дата рождения __.__.1912
Дата выбытия 04.01.1943
Название источника информации Книга памяти погибших и пропавших без вести в Великой отечественной войне. Том 10
http://www.obd-memorial.ru/Image2/getimage?id=407101196

 

- скорее всего фотография сделана - "не позднее ноября" 1938г.
- оригинал: В.Гризодубова, Л.Бронтман, М.Раскова
- Бронтман Лазарь Константинович, в тот период - ведущий журналист информационного отдела "Правды"
...

...

 

- из дневника Лазаря Бронтмана(1938):

...

 

1. Полина Осипенко, Валентина Гризодубова и Марина Раскова, совершившие перелет Москва – Кербе на самолете «Родина»
1938
Собрание Московского Дома фотографии. Автор - Виктор Темин
2. Валентина Степановна Гризодубова
3. Поли́на Дени́совна Осипе́нко
4. Раскова Марина Михайловна
5. Раскова (в свитере с орденом Ленина... может в том же самом, в котором шла по тайге)
P.S. самая симпатичная Гризодубова ... простите, не удержался.....

 

" Москва – Кербе "
Керби был потом переименован в пос. имени П. Осипенко.
Раскова формировала три полка: ночных бомбардировщиков(самый прославленный), истребительный и бомбардировочный(не уверен). Погибла при перелёте полка в фронту.

 

На другой день я был вызван в ЦК. Будучи совершенно уверенным в том, что за мной ничего предосудительного нет, я как-то и не думал о том, кто и что мог обо мне написать. Явившись в кабинет секретаря ЦК, к своему удивлению увидел там командира полка В. С. Гризодубову. Поздоровавшись, я сел.

Мне было задано значительное количество вопросов, на многие из которых ответить я не мог. Среди таких вопросов были, например, такие: почему полк, которым командует Гризодубова, до сих пор не гвардейский, тогда как другой, организованный в то же время, уже получил гвардейское знамя? Почему командир полка получила мало наград? Почему Гризодубова до сих пор полковник, в то время как она единственная женщина-командир в АДД, и почему ее полк находится на положении пасынка? Почему к нему плохо относится командование? И ряд других вопросов.

В составе АДД находилось много десятков полков, которые входили в состав дивизий, а последние — в состав корпусов. На большинство поставленных вопросов ответить я, естественно, не мог. Сказав секретарю ЦК, что лично не занимаюсь вопросами деятельности отдельных полков, просил дать мне время разобраться. Такое время мне было дано, и я уехал. [430]

На выяснение всех вопросов, поставленных передо мной секретарем ЦК, ушло несколько дней. Пришлось вызывать генерала В. Е. Нестерцева — командира корпуса, в состав которого входили дивизия и полк. Данные, полученные от командира корпуса и командира дивизии генерала В. И. Картакова о состоянии дел в этом полку, были весьма плохими. Большое количество летных происшествий, не связанных с выполнением боевых заданий, низкая воинская дисциплина среди личного состава. Командир же систематически отсутствовала в полку со ссылкой на необходимость встреч с кем-либо из членов Политбюро, причем уезжала, далее не поставив об этом в известность своего непосредственного командира. Даже изданные по Авиации дальнего действия приказы, в которых как командиру корпуса, так и Гризодубовой за плохое состояние дел в полку были объявлены дисциплинарные взыскания, никакого изменения в ее поведении и отношении к службе не произвели. Мне было доложено, что такое поведение имеет давнюю историю. Так, еще в 1942 году, когда шли тяжелые бои под Сталинградом и был ранен командир дивизии, Гризодубова без чьего-либо ведома бросила полк и улетела в Москву, а в январе 1944 года проделала то же самое под Ленинградом и не являлась в свою часть до возвращения последней на место своего постоянного базирования, и полком фактически командовал ее заместитель майор Запыленов.

— О каком же гвардейском звании полку может идти речь, товарищ командующий, если даже я, командир корпуса, имею от вас дисциплинарное взыскание за состояние дел в этом полку?! Что же касается наград, полученных лично Гризодубовой, то не ко всем наградам мы ее представляли, и получала она их и через голову командования и дивизии, и корпуса, прямо приказами по АДД, — закончил свой доклад генерал Нестерцев.

Слушая доклад командира корпуса, который непосредственно подчинялся мне — командующему АДД и мог в любое время обращаться ко мне, что он при всякой надобности и делал, я все больше недоумевал, почему он ни разу не сказал мне о творящихся безобразиях в подчиненной ему части. Не говоря уже о наличии явного неблагополучия в полку, всем нам было хорошо известно, что влекло за собой самовольное оставление части своим командиром во время войны. Случай явно беспрецедентный! Почему он обо всем этом молчал до тех пор, пока не потребовали у него объяснения? О его порядочности, честности, безусловном стремлении выполнять свой служебный долг знал я еще по Халхин-Голу, и сомнений тут быть не могло. Генерал Нестерцев явно что-то недоговаривал, а может быть, просто не хотел говорить. [431]

— Виктор Ефимович! Можете вы мне попросту, по-товарищески рассказать, что заставило вас молчать по поводу поведения Гризодубовой? Ведь вы этим навлекали беду и на свою голову!

 

Долго молчал генерал, но наконец заговорил:

— Видите ли, Александр Евгеньевич, за время пребывания Гризодубовой в дивизии, которой я раньше командовал, а потом уже командуя и корпусом, видел я много упущений по службе с ее стороны и старался ей как-то в этом помочь, зная, что человек она невоенный. Когда я бывал в полку, в разговорах со мной она всякий раз подчеркивала свою близость к членам Политбюро нашей партии, называя каждого из них по имени и отчеству, и у меня из этих разговоров сложилось убеждение, что и на полк, которым она командует, поставил ее лично товарищ Сталин, о чем говорила она недвусмысленно. Свое отсутствие в полку она всякий раз объясняла поездками к высокопоставленным лицам для решения тех или иных вопросов для полка. Я предупреждал ее, что оставление части командиром — явление недопустимое, но докладывать вам об этом не хотел. Не желая, чтобы вопрос этот заходил далеко, я пытался уладить все на месте, но даже ваш приказ о взысканиях как мне, так и Гризодубовой положение в полку не изменил. Такие действия Гризодубовой показывали мне, что и командующий АДД для нее не управа. Вы извините, но это мнение существует у меня до сих пор. Вот почему я к вам по этому поводу и не обращался, — закончил Нестерцев.

Вот как бывает, когда старшие начальники, отдав те или иные приказы, не занимаются контролем их выполнения, хотя в данном случае для организации непосредственного выполнения изданного приказа в корпус и был направлен начальник штаба АДД генерал Шевелев. Однако, как стало ясно сейчас, пребывание в корпусе начальника штаба АДД положительных результатов не дало. За это надо было спрашивать не только с командования корпуса, но и с руководства АДД, систематически не проверявшего выполнение своего же приказа.

Конечно, здесь и речи не могло быть ни о продвижении по службе, ни о генеральском звании, ни о награждении, ни о гвардейском звании. Имея в своей жизни уже достаточный опыт разных дел, в том числе и со всякого рода жалобами, я понимал, что первопричиной подачи жалобы стала нерешительность, проявленная генералами Нестерцевым и Картаковым по отношению к подчиненному им командиру полка, которая этим воспользовалась и начала добиваться того, на что ни она, ни полк, которым она командует, не имеют никакого права. Однако, как я представлял себе, только эти факты не смогли бы привлечь внимания ни Сталина, ни членов Политбюро. Если бы было только это, не секретарю ЦК, а мне поручили бы разобраться во всем и результаты разбора доложить. Так и оказалось. [432]

Собрав все данные, я доложил о готовности их изложить, и вскоре был вызван в ЦК. Когда я зашел в кабинет секретаря ЦК, Гризодубова, как и в прошлый раз, была уже там. Поздоровавшись, я начал свой доклад. Начал почему-то с генеральского звания, сказав, что для получения его нужно командовать не полком, а по меньшей мере дивизией. «Так вы и двигайте ее на дивизию», — услышал я реплику Маленкова. Такой реплики я совсем не ожидал. Стало ясно, что разговор предстоит трудный. Второй вопрос был о присвоении полку гвардейского звания. Доложив о низкой дисциплине и большом количестве происшествий, я сказал, что полку, пока он не выправит положение, гвардейского звания присвоено быть не может.

— А кто вам сказал, что так плохо в полку?

— Это доложили мне командир корпуса и командир дивизии, — ответил я.

— Полку следует присвоить гвардейское звание, и вам надо это оформить, — услышал я в ответ. Это было указание, как видно, уже по решенному без меня вопросу.

— Я верю командиру дивизии Картакову и командиру корпуса Нестерцеву и представлять полк к гвардейскому званию считаю невозможным, — возразил я.

— Полк следует преобразовать в гвардейский! — подчеркнул секретарь ЦК, несколько повысив голос.

— Я этого делать не буду, товарищ секретарь ЦК! Не заслужившая этого часть не может быть гвардейской. Если вы считаете мой доклад неправильным, пошлите комиссию и пусть она на месте проверит правдивость моего доклада вам. Или вы можете освободить меня от должности командующего и назначить на мое место другого товарища, который и оформит ваши указания. Я еще раз докладываю вам, — делать этого я не буду, и не потому, что я не хочу, а потому, что не имею на это никакого права, — уже повышенным тоном заговорил и я.

— А вам известно, что ваш Картаков по ночам стучится в дверь комнаты, где живет Гризодубова, и именно потому, что дверь остается закрытой, он чинит ей всякие козни! А вы еще заступаетесь за своего Картакова и верите ему!

Честно говоря, я даже как-то растерялся. Подобное в моей голове никак не укладывалось. Положение становилось серьезным, а интуитивные чувства подсказывали мне, что высказано еще не все, это лишь начало. Но прозвучавшие заявления — «ваш Картаков», «своего Картакова» — нарушили мою сдержанность. За все время от Г. М. Маленкова я не слышал ничего подобного. Как правило, он был вежлив, и за все время общения со мной он никогда не повышал голоса. [433]

— А почему вы мне говорите «ваш Картаков», «своего Картакова», — довольно резко спросил я. — Так обычно говорят о родственниках!

— А как называются люди, женатые на родных сестрах?! — последовал вопрос.

— А какое это имеет отношение ко мне? — изумившись, спросил я.

— Самое прямое. Ваша жена и жена Картакова — родные сестры, вот вы и стоите горой за своего Картакова! — услышал я ответ.

При всей серьезности положения я рассмеялся.

— Чему вы смеетесь? — недобрым голосом спросил Маленков.

— Смеюсь я не над тем, что вы сейчас мне сказали, а над своим положением, в которое попадаю второй раз, при самых серьезных обстоятельствах, по одному и тому же случаю. Когда у меня на бюро крайкома в Иркутске в 1937 году отбирали партийный билет, то одним из обвинений являлось то, что жена арестованного и уже расстрелянного председателя крайисполкома, обвиненного в шпионаже, являлась родной сестрой моей жены, хотя она, моя жена, ни разу и в глаза не видела ни этого председателя, ни его жены. Сейчас я нахожусь, как становится мне понятным, в не менее серьезном положении, и опять-таки появляется уже вторая родная сестра моей жены, хотя моя жена, так же как и в первом случае, не знает и в жизни ни разу не видела ни Картакова, ни его жены. Согласитесь, что это просто удивительно, но в обоих случаях, конечно, не смешно, если не сказать большего.

— Так Картаков не является вашим родственником? — спросил уже другим тоном секретарь ЦК.

— Он не мог и не может являться мне родственником. Познакомился я с ним за две недели до войны, в Смоленске, где он уже имел семью. Картаков был тогда заместителем командира одной из дивизий дальнебомбардировочной авиации, и прибыл он туда из Китая, где долгое время находился инструктором. Не раз я с ним встречался и во время войны, вернее, в самом ее начале. Он смелый, волевой товарищ и произвел на меня очень хорошее впечатление. Затем встретился я с ним, уже будучи командиром дивизии, в Москве, где он ждал назначение. Предложил ему должность командира тяжелого дальне-бомбардировочного полка, на что он с радостью согласился. Так попал Картаков в дивизию, а потом вместе с дивизией вошел в состав АДД. Вот и вся «родственная история» с Картаковым. Что касается моей жены, то она и фамилии-то такой никогда не слыхала, не говоря уже о родстве.

— А почему же вы тогда присвоили ему сразу звание полковника, когда он был лишь майором? — задала вопрос уже Гризодубова.

Я не счел нужным отвечать на ее вопрос, но, услышав от секретаря ЦК: «Да, почему же?» ответил: [434]

— А вот об этом, товарищ секретарь ЦК, вам следует спросить уже не у меня, а лично у товарища Сталина. Я могу вам доложить лишь, как это звание было Картакову присвоено. Находясь в должности командира дивизии, я был вызван на доклад к товарищу Сталину, где попросил назначить майора Картакова на один из полков, входящих в состав дивизии, высказав свое мнение, что он подходит для такой должности. Поинтересовавшись, кем был Картаков до предлагаемого назначения и услышав, что был он заместителем командира дальнебомбардировочной дивизии, Сталин высказал удивление, почему он до сих пор майор. Присутствовавший главком ВВС генерал Жигарев, которому мы тогда подчинялись, доложил, что Картаков длительное время был в Китае и поэтому ему не успели присвоить очередного звания. «Человек назначается на ответственный полк, значит, и звание ему нужно присвоить соответственное», — сказал тогда Верховный. Приказом генерала Жигарева, как заместителя наркома обороны, Картакову было присвоено воинское звание полковник. Как видите, участие мое здесь невелико, а права присваивать звания полковника я по положению не имею и теперь. Это делается лишь приказом наркома.